Михаил Сперанский. Его жизнь и общественная деятельность - С. Южаков

Глава V. Государственная деятельность второго периода

Просьба Сперанского о суде над ним. – Назначение в Пензу губернатором. – Губернаторство. – Отношение населения. – Частная государственная деятельность. – Назначение сибирским генерал-губернатором. – Печальное состояние Сибири. – Сибирская ревизия. – Сибирская реформа и ее значение. – Возвращение в Петербург. – Работы по гражданскому уложению. – Отношения к Аракчееву. – Кончина Александра и воцарение Николая. – Суд над декабристами. – Кодификация. – Заботы о высшем юридическом образовании в России. – Преподавание правоведения наследнику престола. – Участие в комитете 6-го декабря. – Милости и награды. – Частная жизнь после ссылки. – Замужество дочери. – Потомство Сперанского. – Состояние, оставленное Сперанским. – Его кончина. – Общий взгляд на историческое значение Сперанского и его деятельности

В июле 1816 года Сперанский снова обращается к Александру. “При удалении меня от лица Вашего, – пишет он, – В.И.В. соизволили мне сказать, что во всяком другом положении дел, менее затруднительном, Ваше Величество употребили бы много времени и способов на подробное рассмотрение моего поведения и сведений, до вас дошедших. С того времени доселе, пятый год находясь под гневом Вашего Величества, я не переставал, однако же, надеяться на разрешение судьбы моей. Время, вместо смягчения мне обстоятельств, ожесточает мое положение. Оно усиливает вероятность вменяемых мне преступлений, ослабляет способы к моему оправданию, стирает следы, по коим можно было бы еще дойти до истины, утверждает самою продолжительностью общее о вине моей мнение и вдали, в конце жизни, трудами, бедствиями и посрамлением исполненной, указует бесчестный гроб. Именем правосудия и милости, кои одни доставляют государям славу прочную и благословение небесное, именем их умоляю Ваше Величество обратить на судьбу мою всемилостивейшее Ваше внимание и решить ее так, как Бог Вам в сердце вложит”.

Вместе с этим письмом к императору Сперанский писал и Аракчееву, тогда уже всесильному. Свое обращение к нему Сперанский мотивирует нежеланием “подробностями обременять внимание всемилостивейшего государя”, но “зная любовь вашу к справедливости и преданность государю императору... просил бы ваше сиятельство довести до сведения его величества то из них (подробностей), что изволите признать уважительным”. Это обращение к “справедливости” Аракчеева является единственной неправильной точкой в этом последнем воззвании к правосудию со стороны Сперанского: “Умалчиваю здесь, что расстроено и почти разрушено маленькое мое состояние. Умалчиваю, что у меня дочь невеста, а кто же захочет или посмеет войти в родство с человеком, подозреваемым в столь ужасных преступлениях. Умалчиваю о множестве горестных для меня подробностей; не желаю возбуждать сострадания там, где дело идет о справедливости”. Затем Сперанский просит для себя гласного суда. Если же это сочтено будет неудобным, то просит “доставить ему способ оправдать себя против слов не словами, а делами”.

Теперь, среди глубокого мира, когда никакие чрезвычайные обстоятельства не могли долее оправдывать исключительных мер, отказать Сперанскому в правосудии или оправдании не подумал и Аракчеев. 30 августа 1816 года состоялся указ: “Перед началом войны, в 1812 году, перед самим отправлением моим к армии доведены были до меня сведения, которые заставили меня удалить от службы тайного советника Сперанского и д. ст. сов. Магницкого, к чему, во всякое другое время, не приступил бы я без точного исследования, которое в тогдашних обстоятельствах делалось невозможным. По возвращении моем приступил я к внимательному и строгому рассмотрению поступков их и не нашел убедительных причин к подозрениям. Потому, желая дать им способ усердной службой очистить себя в полной мере, всемилостивейше повелеваем: т. с. Сперанскому быть пензенским гражданским губернатором, а д. ст. сов. Магницкому – воронежским вице-губернатором”. Таким образом, суда Сперанскому дано не было, а самое возвращение на службу, на должность, сравнительно с прежним, вполне незначительную, и редакция указа, предоставлявшая ему “очистить себя службою”, явились лишь полуоправданием. Такая редакция указа была внушена Аракчеевым. Прибавим, что указ был дан 30 августа, в день тезоименитства императора, что еще более придавало ему значение скорее милости, нежели справедливости. Разрешению на переезд от Перми до Великополья тоже придан был тот характер”прощения тем, что состоялось оно в день обнародования милостивого манифеста, по случаю окончания войны, причем облегчена была участь многих преступников. Въезд в Петербург Сперанскому разрешен не был.

Губернатором в Пензе пробыл Сперанский с 30 августа 1816 года по 22 марта 1819 года, то есть два с половиной года продолжалась эта “очистительная” служба. Прибытие его в Пензу сопровождалось преувеличенными ожиданиями пензенского крестьянства и общим опасением дворянства и привилегированных сословий. В народе говорили, что Сперанский официально был сослан за измену, но на самом деле, по наущению господ, за желание освободить крестьян, которым он и явится теперь защитник и заступник. Еще в 1812 году, немедленно после его падения, “многие помещичьи крестьяне даже отправляли за него заздравные молебны и ставили свечи”. Оправдать всех ожиданий народа, конечно, Сперанский был не в силах. Правда, он возбудил одно за другим два дела о жестоком обращении помещика с крестьянами, именно одно о засечении на смерть и другое об истязании, но эта защита от крайностей жестокости и угнетения и была все, что мог тогда предпринять наилучше настроенный губернатор. Встревоженные этим помещики успокоились однако, когда Сперанский скоро и энергично подавил крестьянские волнения, возникшие в одном из уездов. Симпатичность и даже обворожительность личности Сперанского довершили примирение дворянства с губернатором, и вскоре он стал очень популярен. Справедливость, доступность, бескорыстие, вместе с деловитостью и знанием дела, привлекли к нему общую любовь, и когда он через два с половиной года, покидая Пензу, “вышел из дому, народ столпился и, окружив его в слезах, не хотел пускать далее”. Стечение народа при его отъезде было громадное. Толпы народные провожали его до самого парома через реку и, сопровождая криками благословения, непритворно плакали. “Да и кто не благословлял бы его? – замечает современник, оставивший нам описание этих проводов, – кто мог им быть недоволен? Кто несчастный остался им неутешенным? Утро 7 мая на берегах Суры было истинным торжеством добродетели”.