Затерянный мир Калахари - Йенс Бьерре

В следующую же секунду разыгрывается драма. Увидев, что Цонома и Нарни встают и натягивают тетиву луков, я поднимаюсь и начинаю съемку. В то же мгновение сернобык рывком поворачивает к нам голову, и я вижу, как в его глазах застывает страх. Какую-то долю секунды он остается неподвижным, и две отравленные стрелы, просвистев в воздухе, вонзаются в тело животного. Он бросается к кустам, следом за ним бегут два других животных. Охотники, как это ни удивительно, не начинают погоню, а спокойно, расслабившись после большого напряжения, садятся в траву. Они видели, как обе стрелы попали в сернобыка, и знают, что теперь ему не уйти далеко. Сейчас все решает время. Раненое животное не преследуют, потому что долгая погоня утяжелит и без того трудный путь назад с большой ношей.

Меня охватывает нетерпение. Надо скорее найти сернобыка и кончать охоту. Но охотники невозмутимо спокойны. Нарни ложится на спину и скоро начинает негромко похрапывать, а Цонома идет, ухмыляясь, за колчанами и мешками, брошенными позади. Он возвращается, и я впервые замечаю, что у него в мешке короткое, не больше метра, деревянное копье, нож и несколько острых костяных осколков. Он будит Нарни, и мы идем по следу раненого сернобыка. На песке лежит стрела. Еще километр, и самец остается один. Судя по следам, яд уже дает себя знать. Мы идем полчаса. Солнце палит нещадно, и я обливаюсь потом.

След ведет к высокому кустарнику, в тени которого, тяжело дыша, лежит сернобык. У его рта пена, глаза смотрят на нас в упор. Охотники медленно приближаются к нему; в руках у Цономы копье. Видя приближающегося охотника, умирающий сернобык делает последнюю попытку спастись. Вскочив, он подпрыгивает, но, шатаясь, делает всего несколько шагов и останавливается, ловя ртом воздух. Только желание жить еще заставляет его держаться на ногах. При каждом выдохе пена брызжет в стороны. Тело животного дрожит от напряжения. Полузакрытые глаза видят всего в нескольких шагах приближающегося Цоному с копьем. Сернобык наклоняет голову и делает жалкую попытку боднуть его своими длинными, острыми рогами. Но ничего не выходит: споткнувшись, самец беспомощно опускается на колени и не успевает снова подняться, как Цонома, подпрыгнув, всаживает ему копье меж ребер. Сернобык испускает глубокий последний вздох. Охота закончена. Цонома и Нарни счастливы, потому что доказали, на что способны. Я вздыхаю с облегчением: драма в пустыне произвела на меня сильное впечатление.

Мне кажется, будто время давным-давно остановилось, будто я живу в первобытную эпоху, когда человек шел на битву с животными. Да, современный человек утерял связь с природой. Я чувствую себя чужим среди этих людей, обладающих инстинктами и качествами настоящих охотников. Здесь их мир, а не мой. Они родились и выросли в зарослях кустарника, охота — их жизнь, их вторая натура. Впервые за все время я осознаю, какая огромная дистанция разделяет наши два мира, и внезапно ощущаю одиночество. У людей цивилизованных рас множество развлечений. Это верно. Нам могут доставлять наслаждение музыка, скульптура, полотна художников, поэзия, философия, но мы далеки от истоков жизни.

Запах горячей крови отвлекает меня от абстрактных размышлений и возвращает на землю. Цонома и Нарни свежуют сернобыка, аккуратно обрезая мясо по краям ран от отравленных стрел.

Охотники странно относятся к убитым ими животным. Не знаю, говорит в них суеверие или религиозное уважение к мертвым, но они никогда не оказываются впереди животного, которое убили, и следят, чтобы тень от их голов не падала на его тушу.

Цонома и Нарни потрошат сернобыка, очищают желудок и кишки от содержимого и поджаривают их вместе с печенкой на небольшом костре. Они не могут дождаться, пока все хорошо прожарится.

Наш голод утолен (мне тоже достается кусок печенки), и я собираюсь в обратный путь, надо привести сюда лендровер. Не совсем уверенный, что мне удастся найти дорогу, я рисую на песке автомобиль и показываю направление, откуда мы пришли. Нарни понимает в чем дело и идет впереди меня, показывая путь, а Цонома остается свежевать тушу.

По дороге к машине Нарни продемонстрировал исключительно тонкое умение ориентироваться, присущее бушменам. Мы двигались напрямик, не следуя всем изгибам нашего пути во время охоты. Когда мы пришли к машине, был полдень. У меня совсем не осталось сил после утомительной ходьбы по песку в жару.

Подошли остальные охотники, Кейгей и Самгау. Они поймали только гадюку, но вернулись, так как поняли, что два грифа-стервятника, кружащих высоко в небе, хотят поживиться остатками убитого животного. В машине Нарни рассказал им об охоте, и все развеселились. К нашему приезду Цонома успел снять с сернобыка шкуру и разрезать тушу на куски. Голову он отделил, перерубив острым камнем шейные позвонки. Кейгею и Самгау тоже дали поесть, после чего мясо завернули в шкуру и бросили в машину. Над нами уже вился рой мух. Скоро грифы, шакалы и муравьи подберут все, что осталось от убитого сернобыка. Природа любит чистоту.

Глава восемнадцатая

Праздник возвращения с охоты

Мы приехали в поселение у Самангейгея почти в полной темноте. Я думал, что охотники сразу расскажут, как им повезло, сообщат, что привезли всем мяса. Но здесь, наверное, был особый этикет, потому что они прежде всего пошли в свои хижины и оставили оружие. Только выйдя из хижин, охотники начали рассказ и развернули мясо. Дележ шел по очень строгим правилам: старикам достались сердце и мякоть шеи сернобыка, охотникам и их семьям — остаток печенки и кострец. Все жители поселения получили по доброму куску мяса и начали готовиться к пиршеству. Разожгли костры, и скоро все пропиталось запахом жареного мяса. У них давненько не было столько мяса сразу, и ели все поразительно много. Обвисшие животы стариков раздулись, как шары. Старая Гаусье обвязала живот полоской кожи, чтобы уместить туда еще кусок. Я никогда не видел такого аппетита. Глаза бушменов блестели от радости, все говорили разом, причмокивали губами, икали. А когда пирующие уже не могли есть, они один за другим валились на спину и засыпали, изнеможенные и пресыщенные. Наблюдая эту оргию, я готов был поверить рассказу о том, что голодный бушмен, явившийся на ферму, съел за один присест тридцать четыре фунта мяса!

Весь следующий день бушмены лежали в полудремоте и оцепенении, как переевшие удавы. Старик Кау непрерывно ворочался во сне и, удовлетворенно хмыкая, почесывал раздувшийся живот. Только к вечеру бушмены начали проявлять признаки жизни — женщины пошли за водой и топливом. Однако больше никто ничем не занимался. Мужчины и мальчики собрались вокруг Цономы, у которого до сих пор не было ни времени, ни сил подробно рассказать об охоте. Судя по жестам Цономы, он не забыл упомянуть и о грифах, по которым Самгау и Кейгей догадались об удачном завершении охоты. Рассказчик замолчал, и посыпались вопросы о мельчайших деталях.

Вечером начался праздничный танец. Он возник стихийно: несколько девушек придвинулись к костру и, прихлопывая в ладоши, высокими голосами запели монотонную мелодию. К ним присоединились женщины постарше. Тогда мальчики, еще не имевшие почетного права участвовать в танцах общины, по собственной инициативе образовали круг и стали притопывать, как взрослые, танцы которых они видели много раз.

Постепенно четкая, ритмическая песня становилась громче и стройнее. Мужчины, которые не могли больше сопротивляться призывной мелодии, вышли в круг и начали танцевать. Мальчики мгновенно уселись на землю рядом с другими зрителями, совсем маленькими детьми и стариками. Танцоры все быстрее носились вокруг костра, поднимая пыль и песок. Ритм песни учащался.

Это был танец серны. Мужчины танцевали в небольшом кругу, неистово топая, чтобы показать, как они гонятся за добычей. Затем Самгау вырвался из круга и вытянул руки, имитируя рога сернобыка. Цонома и Нарни схватили луки и продолжали танец вокруг Самгау, который старался держаться от них на расстоянии. Топот все убыстрялся. Танцоры, воспроизводившие сцены охоты, покрылись потом. Охотники сделали вид, что пускают стрелы, Самгау прыгнул в сторону, а преследователи «пошли по его следам». Самгау шатался, часто и тяжело дышал, вытягивал руки к охотникам, как бы собираясь боднуть их. Все участники строго подчинялись ритму. Наконец Цонома, подпрыгнув, добил «сернобыка» копьем, и танец закончился под общий возбужденный смех.

Все разогрелись и оживились и, немного отдышавшись, продолжали танцевать. Последовали танцы страуса, кузнечика, лани и много других танцев на темы бушменских мифов и сказок, в большинстве своем о жизни животных. В одном танце гиена собиралась съесть добычу, но на нее нападали шакалы. В другом самец защищал свою серну и детеныша от наскоков второго самца, пока не пришли охотники и не перебили их всех. Бушмены восторженно кричали: так много чудесного мяса! Иногда кто-либо из женщин внезапно вскакивал с места и вступал в круг танцующих мужчин. Они протягивали к ней руки и делали вид, что ласкают ее, но не притрагивались к ней.