Переходы от античности к феодализму - Перри Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
73
P. A. Brunt, ‘Italian Aims at the Time of the Social War’, The Journal of Roman Studies, 1965, p. 90–109. Брант полагает, что столетие спокойствия в Италии после победы над Ганнибалом послужило одним из доводов, убедивших союзников в преимуществах политического единства.
74
Где были сосредоточены два самых непримиримых врага Рима во время Ганнибаловских и Союзнических войн – самниты и луканы.
75
P. A. Brunt, Italian Manpower 225 B. C.-A.D. 14, Oxford 1971, p. 426.
76
Так же обстояло дело на всем протяжении истории империи даже после того, как такие блоки земли, сгруппированные в massae, стали встречаться чаще. Неспособность понять этот фундаментальный аспект римского латифундизма сравнительно широко распространена. Недавним примером служит крупное российское исследование Поздней империи: Е. М. Штаерман, Кризис рабовладельческого строя в западных провинциях Римской империи, М., 1957. Весь анализ социальной истории III столетия у Штаерман покоится на нереалистичном противопоставлении средней виллы и крупной латифундии. Первая именуется «античной формой собственности» и отождествляется с муниципальными олигархиями этой эпохи; последняя становится «протофеодальным» феноменом, характерным для внемуниципальной аристократии. См.: Кризис рабовладельческого строя, с. 34–47, 116–117. На самом деле латифундия всегда состояла из отдельных вилл, «муниципальные» ограничения на земельную собственность никогда не имели большого значения; а экстратерриториальные сальтусы за пределами мунициальных границ, вероятно, всегда составляли незначительную часть территории империи в целом. (О последних, которым Штаерман придает слишком большое значение, см.: Джонс, Гибель античного мира, с. 335–336).
77
См.: K. D. White, ‘Latifundia’, Bulletin of the Institute of Classical Studies, 1967, No. 14, p. 76–77. Уайт отмечает, что латифундии могли быть либо большими многопрофильными хозяйствами, наподобие тосканского имения Плиния, либо скотоводческими хозяйствами. Последние чаще были распространены в Южной Италии, а первые – в более плодородных землях Центральной и Северной Италии.
78
Brunt, Social Conflicts In the Roman Republic, p. 34–35.
79
Brunt, Italian Manpower, p. 121–125, 131. Об огромных богатствах, добытых римским правящим классом за рубежом, помимо накопления рабов, см.: A. H. M. Jones, ‘Rome’, Troisieme Conference International d’Histoire Economique (Munich 1965), 3, Paris 1970, p. 81–82 – статья об экономическом характере римского империализма.
80
L. A. Moritz, Grain-Mills and Flour In Classical Antiquity, Oxford 1958, p. 74, 105, 115–116.
81
Jones, ‘Slavery In the Ancient World’, p. 196, 198. Джонс позднее был склонен исключать Галлию, ограничивая область высокого распространения рабского труда Испанией и Италией: Джонс, Гибель античного мира, с. 435. Но, в действительности, имеются веские основания для того, чтобы поддержать его первоначальную позицию. Южная Галлия отличалась своей близостью к Италии в социальной и экономической структуре с начала имперского периода: Плиний считал ее практически продолжением полуострова – Italia verius quam provincial, «больше Италией, чем провинцией». Поэтому предположение о существовании рабовладельческих латифундий в Нарбонской Галлии кажется правдоподобным. Северная Галлия по своему характеру, напротив, была куда более примитивной и менее урбанизированной. Но именно в ней – в области Луары – при Поздней империи суждено было вспыхнуть знаменитым восстаниям багаудов, которые описываются в современной литературе как восстания сельскохозяйственных рабов; см.: прим. 84 ниже. Поэтому Галлию в целом вполне можно рассматривать вместе с Испанией и Италией как крупный регион рабовладельческого сельского хозяйства.
82
Убедительное сопоставление римской политики на Востоке и Западе см.: E. Badian, Roman Imperialism In the Late Republic, Oxford 1968, p. 2–12.
83
Jones, The Greek Cities from Alexander to Justinian, p. 51–58, 160.
84
О возникновении и характере юриспруденции той эпохи см.: F. H. Lawson, ‘Roman Law’, In J. P. Balsdon (ed.), The Romans, London 1965, p. 102–110ff.
85
Важность этого достижения признается в лучшем современном исследовании римского права: H. F. Jolowicz, Historical Introduction to the Study of Roman Law, Cambridge 1952, p. 142–143, 426. Полная частная собственность была «квиритской», потому что она была атрибутом римского гражданства как такового – она была неограниченной, но не всеобщей.
86
Новизна такого развития событий отмечается в: Badian, Roman Imperialism In the Late Republic, p. 77–90.
87
P. A. Brunt, ‘The Roman Mob’, Past and Present, 1966, p. 9–16.
88
Роль италийского землевладельческого класса в приходе к власти Августа – одна из основных тем наиболее известного исследования этого периода: R. Syme, The Roman Revolution, Oxford 1960, p. 8, 286–290, 359–365, 384, 453.
89
Проблема земельных наделов, предоставлявшихся ветеранам Цезарем, триумвиратом и Августом, вызвала множество различных интерпретаций. Джонс полагает, что этого перераспределения сельскохозяйственной собственности в пользу солдат-крестьян на самом деле было достаточно для успокоения сельского недовольства в Италии – отсюда и сравнительный социальный мир при принципате после брожения при поздней республике: A. H. M. Jones, Augustus, London 1970, p. 141–142. Брант, с другой стороны, убедительно показывает, что земельные наделы зачастую бывали просто небольшими участками земли, которые изымались у солдат или сторонников побежденных в гражданских войнах армий и передавались рядовым солдатам войск победителя; то есть они не имели никакого отношения к крупным владениям, присваивавшимся командирами-землевладельцами, и общее устройство собственности в деревне оставалось неизменным. «Римская революция, возможно, не вызвала никаких перманентных изменений в сельскохозяйственном обществе Италии». См.: Brunt, ‘The Army and the Land In the Roman Revolution’, p. 84; Social Conflicts In the Roman Republic, p. 149–150.
90
Jones, Augustus, p. 110–111ff.
91
Jones, Augustus, p. 140–141, 117–120, 95–96, 129–130.
92
Syme, The Roman Revolution, p. 390. Попытка Августа завоевать Германию как раз тогда, когда туда началось тевтонское переселение из Балтии, была единственной крупной внешней неудачей его правления; граница по Рейну оказалась, вопреки официальным ожиданиям того времени, окончательной. Недавнюю переоценку римских стратегических целей этой эпохи см.: C. M. Wells, The German Policy of Augustus, Oxford 1972, p. 1–13, 149–161, 246–250.
93
Об изменении коннотаций этого понятия см.: Ch. Wirszubski, Libertas as a Political Idea at Rome during the Late Republic and Early Empire, Cambridge 1950; в этой работе прослеживается эволюция понятия libertas от Цицерона, когда она все еще была действенным публичным идеалом, до ее увядания в субъективной и квиетистской этике Тацита. В ней также отмечаются противоположные коннотации libertas и eleutheria, p. 13–14. Последняя была окрашена представлением о народном правлении; в ней никогда не присутствовало оттенка аристократического достоинства, неотделимого от первой, и потому она не получила подобной поддержки в греческой политической мысли.
94
Важно не смешивать последовательные фазы в этом развитии. Конституционная максима, согласно которой император был legibus solutus во время принципата не означала, что он стоял над законом; скорее, она означала, что он мог преодолеть те ограничения, освобождение от которых было юридически возможным. Только при доминате эта фраза приобрела более широкое значение. См.: Jolowicz, Historical Introduction to the Study of Roman Law, p. 337.
95
Отдельные императоры, вроде Нерона, конечно, проводили произвольные конфискации сенаторских богатств. Но такие действия были отличительной особенностью тех правителей, которых на дух не переносила большая часть аристократии; и они не приобрели последовательной или институциональной формы и не оказали существенного влияния на общий характер землевладельческого класса.
96
О «взлете провинциалов» в первом столетии империи см.: R. Syme, Tacitus, II, Oxford 1958, p. 585–606.
97
F. Kiechle, Sklavenarbeit und Technischer Fortschritt, p. 20–60, 103–107. В этой книге предпринимается попытка опровергнуть марксистские теории рабства в античности; на самом деле, собранные автором свидетельства (значение которых он даже несколько преувеличил) вполне согласуются с канонами исторического материализма.
98
Гиббон, История упадка и разрушения Великой Римской империи, т. 1, с. 170.
99
Jones, ‘Slavery In the Ancient World’, p. 191–194.