Переходы от античности к феодализму - Перри Андерсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сенатский идеал libertas, конечно, подавлялся и отрицался имперской автократией принципата и отрешенным примирением имущих классов Италии с новым устройством государства, отчужденным обликом их же собственной власти в грядущую эпоху. Но он так и не исчез совсем, так как политическая структура римской монархии, которая теперь включала весь средиземноморский мир, никогда не была такой, как структура предшествующих эллинистических монархий греческого Востока. Римское имперское государство покоилось на системе гражданского права, а не на царских прихотях, и его чиновники никогда не нарушали основных правовых установлений, унаследованных от республики. Более того, принципат впервые предоставил римским юристам официальные должности в государстве, когда Август избрал видных правоведов в качестве советников и подкрепил их толкования закона авторитетом империи. С другой стороны, самим императорам отныне приходилось заниматься законодательной деятельностью, выпуская эдикты, принимая решения и вынося предписания по вопросам или ходатайствам от подданных. Развитие автократического публичного права путем принятия имперских указов, конечно, делало римскую правовую систему намного более сложной и гетерогенной, чем при республике. Политическая дистанция, пройденная от цицероновского Legum servi sumus ut liberi esse possimus («Мы подчиняемся законам, чтобы быть свободными») до ульпиановского quod principi placuit legis habet vicem («Воля принцепса имеет силу закона»), говорит сама за себя.[94] Но основные принципы гражданского права – прежде всего, те, что определяли экономические сделки, – остались, в сущности, нетронутыми этим авторитарным развитием публичного права, которое, в общем и целом, не посягало на область отношений между гражданами. Собственность имущих классов оставалась юридически гарантированной в соответствии с порядком, установленным при республике. Уголовное право – по сути, предназначенное для низших классов – оставалось таким же произвольным и репрессивным, как и всегда, будучи социальной гарантией всего господствующего порядка. Принципат сохранил классическую правовую систему Рима, но наложил на нее новые полномочия императора вносить инновации в области публичного права. Ульпиан позднее сформулировал различие, которое придало всему корпусу права при империи особую чистоту: частное право – quod ad singulorum utilitatem pertinet – четко отделялось от публичного права – quod ad statum rei Romanae spectat. Первое никак не пострадало от расширения последнего.[95] На самом деле именно при империи благодаря деятельности северовских префектов Папиниана, Ульпиана и Павла в III веке н. э. произошла серьезная систематизация гражданского права, которая придала римскому праву кодифицированную форму, сохранившуюся до более поздних времен. Своей прочностью и стабильностью римское имперское государство, столь непохожее на все, что было создано эллинистическим миром, было обязано этому наследию.
Последующая история принципата была во многом историей растущей «провинциализации» центральной власти в империи. Как только монополия центральной политической власти, которой обладала римская аристократия, была разрушена, постепенный процесс диффузии интегрировал в имперскую систему все более широкие землевладельческие классы Запада за пределами самой Италии.[96] Происхождение сменявших друг друга династий принципата прямо отражало это развитие. На смену дому римских патрициев Юлиев-Клавдиев (от Августа до Нерона) пришел италийский муниципальный род Флавиев (от Веспасиана до Домициана); а за ними последовал ряд императоров провинциального испанского или южногалльского происхождения (от Траяна до Марка Аврелия). Испания и Нарбонская Галлия были старейшими римскими завоеваниями на Западе, а их социальная структура ближе всего была к социальной структуре самой Италии. Состав сената также отражал растущий приток сельских сановников из Транспаданской Италии, Южной Галлии и средиземноморской Испании. Унификация империи, о которой когда-то мечтал Александр, символически была завершена в эпоху Адриана, первого императора, который лично объехал все свои огромные владения от края до края. Формально она было произведена по указу Каракаллы в 212 году н. э., которые предоставил римское гражданство почти всем свободным жителям империи. Политическая и административная унификация дополнялась отсутствием внешних угроз и экономическим процветанием. Дакское царство было повержено, а его золотые рудники захвачены; азиатские рубежи были расширены и укреплены. Сельскохозяйственные и ремесленные техники несколько усовершенствовались: винтовой пресс способствовал маслоделию, тестомесильные машины облегчили изготовление хлеба, широкое распространение получило стеклодувное дело.[97] Новому pax romana, прежде всего, сопутствовала новая волна муниципального соперничества и украшения городов с использованием римских архитектурных открытий – арок и сводов почти во всех областях империи. Эпоха Антонинов, возможно, была периодом наивысшего расцвета городского строительства в античную эпоху. Экономический рост при принципате сопровождался расцветом латинской культуры, когда поэзия, история и философия раскрылись во всей красе после сравнительной интеллектуальной и эстетической простоты ранней республики. Для Просвещения это был «золотой век», по словам Гиббона, «период всемирной истории [когда] положение человеческого рода было самое счастливое и самое цветущее».[98]
На протяжении почти двух веков безмятежное великолепие городской цивилизации Римской империи скрывало ограниченность и противоречия производственной базы, на которой оно покоилось. В отличие от феодальной экономики, которая пришла ему на смену, рабовладельческий способ производства античности не обладал естественным внутренним механизмом самовоспроизводства, потому что его рабочую силу невозможно было гомеостатически стабилизировать в рамках системы. Традиционно поставки рабов зависели прежде всего от завоеваний за рубежом, так как военнопленные всегда служили основным источником рабского труда в античную эпоху. Республика, чтобы установить римскую имперскую систему, награбила рабочую силу по всему Средиземноморью. Принципат прекратил дальнейшую экспансию в трех оставшихся областях возможного продвижения вперед – Германии, Дакии и Месопотамии. С окончательным закрытием имперских границ после Траяна источники военнопленных неизбежно иссякли. Коммерческая работорговля не в состоянии была восполнить возникшую нехватку, так как в конечном счете она всегда зависела от поставок пленных. Варварская периферия империи продолжала поставлять рабов, покупавшихся посредниками на границах, но их все же было недостаточно для решения проблемы поставок в условиях мира. В результате цены на рабов резко взлетели вверх; к I–II векам н. э. они в восемь раз превышали уровень II–I веков до н. э.[99] Этот резкий рост затрат на рабов делал все более очевидными противоречия и риски, связанные с использованием их труда. Каждый взрослый раб представлял собой ненадежное капиталовложение для рабовладельца, которому в случае его смерти приходилось списывать его стоимость In toto, так что возобновление принудительного труда (в отличие от труда наемного) требовало больших предварительных издержек на все более ограниченном рынке. Ибо, как отмечал Маркс, «капитал, уплаченный при покупке раба, не входит в состав того капитала, посредством которого из раба извлекается прибыль, прибавочный труд. Наоборот. Это – капитал, отчужденный рабовладельцем, вычет из того капитала, которым он располагает в действительном производстве».[100] Кроме того, естественно, расходы на потомство рабов всегда были для рабовладельца непродуктивными издержками, и он стремился их минимизировать или вообще пренебрегал ими. Сельскохозяйственные рабы жили в ergastula казарменного типа, в условиях, близких к условиям сельских тюрем. Рабыни-женщины были немногочисленны, ибо рабовладельцам было невыгодно содержать их из-за отсутствия для них работы, помимо работ по дому.[101] Поэтому половой состав сельскохозяйственного рабского населения всегда был искаженным, и у рабов почти полностью отсутствовали супружеские отношения. В результате, уровень воспроизводства неизбежно оказывался низким, и численность рабочей силы сокращалась от поколения к поколению.[102] При позднем принципате для противодействия такому сокращению землевладельцы все чаще стали заниматься «разведением» рабов, выдавая рабыням премии за рождение ребенка.[103] И хотя у нас не слишком много сведений относительно масштабов такого «разведения» рабов в империи, на какое-то время оно могло стать средством, способным смягчить кризис во всем способе производства после закрытия границ. Но сколь-нибудь долгосрочным решением этого вопроса оно стать не могло. И при этом рост свободного сельского населения неспособен был возместить потери в рабовладельческом секторе. Опасения имперской власти по поводу демографической ситуации на селе выказывались еще Траяном, который учредил государственные ссуды землевладельцам на содержание местных сирот – предзнаменование грядущей депопуляции.