Я (не) ваша мама (СИ) - Иконникова Ольга

Наш Альтаир вызвал немалый интерес на ипподроме — к новичку присматривались настороженно. На нем выступал самый лучший из наших жокеев — невысокий худенький Джон Марлоу. Чтобы соблюсти правила по весу, ему пришлось положить в карманы несколько мешочков с речным песком.

— Не беспокойтесь, миледи — мы с Альти сделаем всё, чтобы победить! — Марлоу сверкнул белозубой улыбкой и запрыгнул в седло.

Мистер Грант нахмурился — ему не нравилось, когда кто-то, кроме него самого, называл Альтаира Альти, — но промолчал.

После долгих процедур взвешивания жокеев и осмотра лошадей, наконец, прозвучал гонг, и участники сорвались с места.

Я так нервничала, что не увидела почти ничего, что творилось на ипподроме. Я едва различала в толпе нашего Альти и текущую ситуацию отслеживала только по радостным или разочарованным крикам Нэйтана и мистера Гранта. Вот с уст Нэя сорвался испуганный вздох, и я заметила, что синяя шапочка Джона Марлоу переместилась ближе к хвосту вереницы всадников.

— Мы проиграли, да? — Нэйтан держался из последних сил и уже готов был расплакаться.

— Нет-нет, ваша светлость, — от волнения Грант позволил себе забыться на мгновение и подбадривающе погладить мальчика по голове. — Это длинная гонка, и выиграет ее тот, кто сохранит больше сил на финише.

Так оно и оказалось — на последнем круге Альтаир вырвался вперед и выиграл у ближайшего соперника не меньше половины корпуса.

Нэй ликовал. И даже Лотта не удержалась и вскочила с места.

После забега новичков прошли еще несколько других, но те уже не вызвали у нас столь же сильных эмоций. И даже когда мы вернулись в гостиницу, Нэй всё продолжал и продолжал говорить о скачках.

— А мы поедем на скачки в Карис? — спросил он у мистера Гранта. — И выиграем их, да?

Конюший усмехнулся:

— Поедем, ваша светлость — но не для того, чтобы выиграть, а для того, чтобы проиграть.

— Вы шутите, мистер Грант? — удивилась Шарлотта.

— Ничуть, мисс Карлайл, — покачал головой тот. — Мы уже взяли одну победу, этого достаточно, чтобы получить право участвовать в Больших Анзорских скачках. Наш Альтаир понравился многим заводчикам, о нём станут говорить на всех ипподромах. А нам сейчас ни к чему привлекать к себе внимание. Поверьте — чем меньше на него станут ставить, тем лучше. В мире больших скачек всего можно ожидать. Есть люди, которые не остановятся ни перед чем — даже перед тем, чтобы устранить конкурента. Я не хочу, чтобы кто-то навредил Альтаиру. А если он слабо выступит в Карисе, все решат, что его победа была случайной, и это даст нам возможность спокойно готовиться к Анзору.

Я признала, что логика в его рассуждениях есть, и согласилась с его решением. А вот Нэйтан был разочарован. И даже ночью, когда я заглянула в его спальню, он бормотал во сне: «Давай, Альти, давай!»

28. Эйнари

Мистер Грант наложил запрет на выгул Альтаира за пределами поместья до самых Анзорских скачек, но иногда, когда конюший уезжал в Литон, я позволяла себе такие прогулки. И Альти радовался им не меньше, чем я сама.

Мы неторопливо трусили по лесным тропинкам, наслаждаясь сладковато-цветочным воздухом и пением птиц. И почти каждый раз встречали Эйнари.

Не знаю, как ее звали на самом деле, и было ли вообще у нее имя, но я предпочла воспользоваться тем, что произнесла когда-то наша старшая горничная. Мне даже стало казаться, что белая кобылица на него откликается. Она уже не проявляла ни враждебности, ни страха, хотя по-прежнему не подпускала нас к себе.

Альти уже научился находить ее по ведомым только ему приметам, и они начинали перекликаться с большого расстояния. Отправляясь в лес, я старалась прихватить для Эйнари какое-нибудь лакомство — сладкие яблоки, сочную морковь или половину каравая хлеба.

Поначалу она гордо игнорировала мои подарки, но однажды любопытство взяло верх. С тех пор она уже не церемонилась — мне даже казалось, она ждала нас в лесу.

Я разговаривала с ней на расстоянии — и мысленно, с помощью бабушкиных заговоров, и вслух. И я была почти уверена, что она слышала меня и понимала каждое слово.

Как-то раз они с Альтаиром устроили скачки по огромному лугу. Мы неслись с такой скоростью, что ветер свистел в ушах. Альти старался изо всех сил, а вот Эйнари бежала легко и при этом ничуть от нас не отставала.

Да, я пыталась подружиться с белой лошадью, сама еще толком не понимая зачем. У меня не было намерения лишать ее свободы — разве что если бы она сама предпочла сытую жизнь в конюшне.

Сегодня мы выехали из поместья позже, чем обычно — конюший проспал и выдвинулся в Литон только после обеда. Стоявший в стойле Альти нетерпеливо прядал ушами и радостно заржал при моем появлении.

Мы привычно проехали через кухонный флигель, где получили от кухарки набитый хлебом и фруктами мешочек, и выехали за ворота. Подгонять жеребца не было нужды — он сам спешил к своей даме сердца. И едва мы свернули с ведущей в Литон дороги, как он издал призывное ржание, и мы оба замерли, ожидая ответа.

Но ответа не было. Ни в этот миг, ни спустя четверть часа, в течение которых мы курсировали по знакомым тропинкам. Альти ржал уже беспокойно, и я тоже начала ощущать тревогу.

— Где же ты, Эйнари?

Спустя еще полчаса блужданий по лесу, я, наконец, услышала слабое ржание. Услышал его и Альти — он ринулся вперед, не разбирая дороги, и нервно взбрыкнул, оцарапав бок о ветку какого-то дерева.

Белая лошадь стояла в зарослях колючего кустарника, называемого в народе цепляй-кустом. Скрюченные ветви растения накрепко впились в ее золотистые гриву и хвост, не давая ей сделать ни шагу. Не знаю, сколько она простояла здесь, но было видно, что она истощена и измучена.

О коварстве этого куста слагались легенды — аромат его цветов можно было почувствовать издалека — наверно, именно он и привлек Эйнари. Она потянулась за сочным лакомством и запуталась в его колючках.

Каждое движение причиняло ей боль, и всё, что она могла, это — слабо ржать. Наверняка, она испытывала жажду — вода была совсем неподалеку, в ручье, в нескольких десятках шагов от нее, но она не могла до нее дотянуться.

Альти порывался подойти к ней поближе, но я, хоть и с трудом, но сдержала его и, спрыгнув на землю, привязала его к дереву. Его могла постигнуть та же участь, что и Эйнари.

Я сделала шаг в направлении лошади, ожидая ее привычного возмущения или испуга. Но, должно быть, она стояла у куста уже очень долго, потому что не сделала ни малейшей попытки запротестовать — только смотрела на меня грустными темными глазами.

— Все хорошо, Эйнари! — негромко начала я. — Это всего лишь куст, и если ты позволишь мне, то я распутаю твою гриву. Вот, хочешь морковки?

Но она была не в состоянии есть, а напоить ее мне было не из чего. Я подошла совсем близко. Лошадь беспокойно дрожала, но словно понимала, что я хотела ей помочь, и не пыталась помешать этому.

Сначала я думала, что мне удастся выпутать ее из капкана цепляй-куста, но после нескольких минут активных действий с моей стороны результат был один — я порвала перчатки и поцарапала руки, а Эйнари по-прежнему была в плену.

— Прости, девочка, но по-другому не получится, — вздохнула я и потянулась к висевшим на поясе ножнам.

Я всегда брала нож с собой в лес — здесь встречались дикие звери, и, хотя я понимала, что вряд ли смогу справиться с волком или рысью, наличие оружия придавало мне сил.

Лишать Эйнари значительной части ее роскошной гривы было безумно жаль, но я не видела другого выхода. И лошадь, кажется, уже тоже смирилась с этим, и мои неровные движения воспринимала стоически.

Мне удалось обрезать ту часть волоса, что обмоталась вокруг колючих ветвей, и Эйнари, наконец, смогла тряхнуть головой.

Хвост тоже стал короче почти на две трети, и когда Эйнари полностью освободилась, то она принялась трясти им с явным недоумением, не понимая, почему он не хлещет ее по бокам.

А потом она долго и жадно пила воду из ручья и, только напившись, потянулась мордой к хлебу. Она впервые взяла его из моих рук.