Смеющийся волк - Цусима Юко

Маугли поспешно стянул белые носочки, перепачканные грязью, в подтёках от мокрой кожи туфель, и, слегка склонив голову, протянул их Акеле. Тот сгрёб оба носка и выжал изо всех сил. Вода полилась на пол.

— Погоди-ка. Если теперь надеть твои кожаные туфли на босу ногу, будет неприятно.

Вернув Маугли выжатые носки, Акела вернулся в мужскую уборную, снял со стенки рулон туалетной бумаги и вышел с ним в коридор. Там он протёр насухо внутренность туфель Маугли и сделал бумажные стельки.

— Теперь всё о'кей. Немного погодя можно ещё раз стельки поменять.

Маугли, уже натянувший носки, осторожно надел туфли. Акела ещё напихал туалетной бумаги в каждый носок вокруг ноги.

— Бумаги у нас много — не жалко. Если не хватит, ещё в сортире возьмём, — пробурчал Акела и стал вытирать туалетной бумагой волосы Маугли.

— Вон, ещё мокрые совсем!

Акела оторвал от рулона здоровенную полосу длиной не меньше метра и стал промокать шевелюру Маугли прядь за прядью, бросая мокрые ошмётки бумаги на пол.

Не в силах больше сдерживаться, Маугли расхохотался во весь голос.

— Чего смешного?! — сердито бросил Акела. — Сам-то ничего не умеешь. А ну, снимай-ка пиджак. Смотри, и рубашка у тебя вся мокрая. Ну, тут мы её отжимать не будем…

Маугли продолжал покатываться со смеху, и скоро Акела, заразившись от него, тоже уже посмеивался, выжимая и выкручивая пиджак. Ткань была толстая, так что над ней приходилось попотеть, чтобы как следует выжать.

Возвратив Маугли пиджак, Акела сказал тоном строгого дядюшки:

— А теперь собери разбросанные бумажки и протри хорошенько пол. Потом всё выкинь в женский туалет.

Маугли, всё ещё прыская от смеха, принялся послушно выполнять приказ.

Акела тем временем с сознанием выполненного долга достал из кармана брюк сигареты и собрался закурить, но выяснилось, что спички отсырели и большая часть сигарет тоже. «Значит, придётся теперь покупать и ножницы, и сигареты, — сказал он себе. Без зонтика он надеялся обойтись. — Ещё, наверное, придётся купить Маугли смену белья. — Впрочем, Акела сразу же отогнал от себя эти невесёлые мысли. — Может, и моим бельём перебьёмся, — рассуждал он. — Там ведь всего по две пары. И носки запасные есть. Постирать — и опять всё как новенькое. Главное, чтобы чистое всё было. «Лоснящаяся шкура говорит о силе охотника». А уж каких формы и размера — это дело десятое».

Привыкнув в детском доме ухаживать за малышами, Акела и на Маугли теперь смотрел так же. Поскольку Маугли оказался неумейкой, его только так и возможно было воспринимать. Когда о нём заботишься, на душе легче становится. Для Акелы не было никакой разницы: что малышки-девочки, что малыши-мальчики. Он их всех любил одинаково. У них у всех и волосы были подстрижены одинаково, и одёжка была на всех одинаковая. И говорили они одинаково. И уборная у малышей была общая для мальчиков и девочек. Малыши ведь! Хлопот с ними всегда много, но зато они такие милые! Когда идут в школу, они уже перестают быть просто малышами, делятся на мальчиков и девочек. Девочки начинают употреблять разные чудные словечки. Однако для Акелы это было неважно. Он, Акела, конечно, был мальчиком, но ему всегда хотелось превратиться в какое-то другое существо, не похожее на человека. Чтобы в жизни его было больше чистоты, больше гордости. Вот он и хотел, чтобы Маугли тоже приобщился к такой жизни. Чтобы не рос в этой убогой действительности, превращаясь в серую обезьяну.

Выйдя из женского туалета, Маугли присел на пластиковую скамеечку у окна. Акела сел рядом и широко зевнул.

— Что-то я от этой сырости спать захотел. Вообще-то мы ведь с тобой спали совсем мало… Ладно уж, всё равно вокруг никого нет, так что можешь поговорить немножко.

Маугли молча кивнул и чуть погодя сказал:

— Я сама… то есть сам спать хочу. Наверное, ничего, если мы здесь поспим — никто ругаться не будет.

С этими словами Маугли зевнул, так что слёзы выступили на глаза, и зажмурился.

— А ты чего, правда никогда раньше лапшу по-китайски не пробовал?

— Да, первый раз… Очень было вкусно. Может, даже вкуснее, чем твой рис с карри. Ты, Акела, добрый. Я тогда засмеялась так не очень прилично, потому что ты говорил ну прямо как моя мама. Нет, как бабушка. Хотя я вообще-то не знаю ничего насчёт бабушки… А тебя, Акела, я как будто всю жизнь знала.

Маугли бормотал сонным голосом, сидя с закрытыми глазами. Положив руку ему на плечо, Акела сказал:

— Ты давай спи, а голову клади мне на колени. Так-то удобней будет.

Маугли послушался: улёгся, поджав ноги, на лавке и положил влажную ещё голову Акеле на колени. Акела снял джемпер, прикрыл Маугли спину и тоже закрыл глаза. Правая его рука лежала у Маугли на плече, а левой он поддерживал малышу голову — чтобы не соскользнула с колен. Такое хрупкое маленькое тельце было у Маугли. Обеими руками Акела чувствовал его тепло. Почему-то сердце у него забилось чаще. Он глубоко вздохнул и, чтобы поскорее заснуть, стал вспоминать звук ветра на кладбище, запахи прелой листвы и камней, шорох ветвей, птичий щебет. Дух холодных, твёрдых камней… Сухие листья с шелестом взметаются под порывом ветра и кружат по земле. Жёлтые листья, бурые листья. Алых листьев среди них немного.

Под листьями сверкают льдинки… Сердце Акелы стало биться ровнее, и он вслед за Маугли погрузился в глубокий сон. Оба они спали без сновидений, чередуя вдохи и выдохи в мерном ритме.

Внезапно откуда-то донеслись жалобные обезьяньи вопли вместе с пронзительным верещанием и грохотом отбойного молотка. Акела и Маугли одновременно проснулись и подняли головы. Прямо перед ними плакал навзрыд малыш, лёжа на спине: он, видно, споткнулся и растянулся на полу. Рядом мальчик постарше со страшным стрёкотом расстреливал всех веером из игрушечного автомата. Ещё один мальчик молча катал по полу игрушечный автобус. Напротив, в углу фойе, сидели четверо мамаш-обезьян, пересмеиваясь и переговариваясь громкими голосами. Одна кормила грудью младенца. Видя, что Акела и Маугли проснулись, все четверо мамаш-обезьян уставились на них, скаля зубы в улыбках. Своими ехидными улыбочками они будто хотели сказать: «Поспали — и будет! А теперь дайте-ка нам попользоваться скамейкой». Не хотелось делать приятное этим макакам, но фойе было уже всё засижено обезьянами, так что оставаться здесь тоже не имело смысла. Посмотрев на всё, что творилось вокруг, Акела неторопливо потянулся и встал, прихватив свой узелок. Маугли тоже поднялся как ни в чём не бывало, всё ещё закутанный в джемпер Акелы. Акела хотел бы кое-что сказать этим мамашам-обезьянам в дешёвых одёжках и их детёнышам, но не мог же он, вожак и царь зверей, снизойти до этих ничтожеств: увлекая за собой Маугли, он зашагал к лестнице. Отойдя на некоторое расстояние, где они уже были недоступны взорам мамаш-обезьян, Акела достал из нагрудного кармана рубашки дамские часики и выяснил, сколько времени. Часы показывали начало первого.

— И сколько же, получается, мы спали? В общем, как ни крути, очень даже недолго… Но зато я спал крепко. А ты?

Маугли, всё ещё не в силах открыть слипающиеся глаза, только молча кивнул.

— Если бы эти макаки нас не разбудили, мы бы, наверное, ещё несколько часов проспали. Эх, кеды ещё не высохли! Неприятное такое ощущение… Сейчас, погоди, я себе новые стельки из бумаги сделаю, и тебе тоже стельки поменяем. Бумаги на рулоне ещё полно, а перед тем, как из этого универмага уйти, надо будет ещё два-три рулона с собой прихватить. Для универмага всё равно разницы никакой. Может, ещё что-нибудь здесь есть полезное, что нам может понадобиться….

Усевшись на ступеньки, Акела снял кеды. Маугли присел рядом и тоже снял туфли. Проложенная внутри бумага промокла и побурела. Бумажные прокладки из носков Маугли тоже вытащил и запихнул в карманы пиджака. Вокруг никого не было. Акела один за другим передавал Маугли клочки бумаги, которые тот укладывал в туфли.

— Наверное, тут где-нибудь можно найти и мыло, — тихонько сказал он.