Киж - Олег Хафизов

Глафира загадочно улыбнулась, расплела свои пальцы и, передвинув руку под столом, микроскопически незаметными движениями стала расстегивать молнию на брюках обозревателя.

Одарив артистку взглядом безмерной благодарности, капитан продолжил литературное чтение.

– Нет, мне не суждено было в тот день погибнуть на потеху праздным богачам, – читал он. – В штабе-музее меня ждала новость, круто повернувшая русло моей жизни в героическую сторону.

На парадном входе висела табличка “Извините, учет”, толстые туристы в просторных шортах-бермудах и пестрых тропических рубахах навыпуск недовольно галдели во дворе, а возле двери стоял солдат в полной форме, с автоматом, в каске и бронежилете, как в старые добрые времена.

Ответив на приветствие часового, что в моем вольтеровском одеянии выглядело более чем странно, я поинтересовался, в чем дело.

– Вы разве не читали последних газет? – выкатил глаза часовой и, едва сдерживая ребяческий восторг, воскликнул: – Финист смещен!

В волнении отбросив часового, я вбежал в музей. В Светлице, несмотря на теплый весенний день и яркое солнце, пылал камин, по полу были разбросаны бумаги, папки и мелкие экспонаты, в углу, под поясным портретом Долотова в парике, придворном мундире, со звездой и алой лентой через плечо, стояли три мешка: два набитые под завязку, а третий – примерно до половины. Сходство со знаменитой картиной усугублялось тем, что Финист был переодет, правда, не в платье сестры милосердия, а в рясу монаха, весьма напоминающую бабье платье.

Услышав мою грозную поступь, Финист обернулся с кроткой беспомощной улыбкой слепца и игриво поднял руку в приветствии.

– Капитан? – звенящим от напряжения голосом спросил он. – Фу ты ну ты, как вы меня перепугали!

– Не вижу повода для радости, – мигом остудил его я. – Что происходит?

– Инвентаризация. Учет. Вы не обратили внимания на табличку?

Сейчас сюда подкатит американский туристический автобус и – ту-ту!

Через пару дней мы с вами будем нежиться на тихоокеанском побережье.

К черту этот кошмар. Я устал от бесконечной битвы с ветряными мельницами. Нет, господа хорошие, у этой страны нет будущего. Мы-то с вами понимаем, что честные люди здесь всегда будут на положении изгоев. Николай, вы поможете мне погрузить мешки?

При этих словах я едва не задохнулся от возмущения. Как, этот паяц, этот политический перевертыш, этот слизняк смеет предлагать мне сообщничество в деле разбазаривания страны!? Он смеет хоть на секунду предположить, что русский офицер, которого он безнаказанно подвергал унижениям, займет его сторону в этом хищническом деле? Что он станет его сообщником в распродаже национального достояния ради того, чтобы развлекаться на пляже с калифорнийскими падлами? Моя рука потянулась за пазуху.

– Да нет же, мой суровый друг, вы не совсем правильно меня поняли. – Финист уже стоял рядом со мной, и дружески похлопывал меня по плечам и груди, заодно проверяя наличие кобуры, и поглаживал мою руку, и покручивал пуговицу моего кафтана – этакий педерастический поп, обхаживающий хмурого, неприступного, упрямого вельможу. – Какой же вы горячий, прямо какой-то кипяток, а не капитан! Ну, перестаньте же быть букой! Не хотите в Калифорнию, сидите здесь.

– Да что здесь происходит! Я требую объяснений! – в ярости заорал я, топая тяжелыми историческими башмаками на высоком каблуке.

Финист посерьезнел, уселся на один из мешков с экспонатами, подобрал рясу и закурил.

– Извольте. Я объясню. Только не надо этих солдафонских штучек. -

Он поморщился и изобразил указательным пальцем “пиф-паф”.

Рассказ его был убедителен. Его и моими руками генерал Гоплинов восстановил музей-усадьбу Е.Т.Долотова, собрал бесценную коллекцию исторических реликвий и превратил умирающий военный городок в культурный центр всемирного значения.

Какое отношение имеет ко всему этому полуграмотный генерал, не прочитавший за всю жизнь ни одного произведения Евграфа Тимофеевича или любого другого писателя? Разве это он рыскал по близлежащим деревням в поисках хоть каких-то следов ушедшей славной эпохи? Разве это он перерыл сотни и сотни томов в поисках крупиц исторических сведений, необходимых для реставрации? Разве это он бился ночи напролет при свете прожекторов, наравне с рабочими корпя над каждым кирпичиком, каждой паркетиной, каждой ступенькой исторического дворца, заключающей в себе целую летопись? Он не только не помогал историкам, но и ставил им палки в колеса своими нелепыми вмешательствами, своими бюрократическими распоряжениями, ограничивающими ввоз и вывоз материалов, связывающими инициативу работников по рукам и ногам. Как будто недостаточно было происков районного, областного и центрального руководства культуры и вооруженных сил, для которых невыносимо было зрелище чужого успеха, чужого процветания посреди всеобщего упадка, – нам приходилось бороться с внутренней аракчеевщиной, когда генерал, следуя идиотской инструкции 1946 года, приказал заложить минное поле на месте раскопок древнего городища.

Тем не менее, как только дела в музее пошли на лад, именно генерал решил воспользоваться их плодами. Он решил сместить Финиста с должности генерал-директора и сам занять это место, которое якобы не может принадлежать штатскому. Именно с этой целью и был развязан позорный судебный фарс “Финист versus “Форт-Киж”, увы, проигранный горячим и не сведущим в судебных закавыках искусствоведом.

– Мало того, что они лишили меня главного дела моей жизни, – сетовал

Финист. – Они пытаются передать мое дело из гражданского суда в военный трибунал, поскольку ответчик относится к вооруженным силам.

А это (он снял очки и показал на свежий синяк под глазом) – это их обычные аргументы в исторических спорах.

– Вас били? – Я почувствовал в груди незваный зуд сочувствия.

– Да, позавчера ко мне на улице подошел очень неприятный человек в военной форме без знаков различия и сильно ударил меня кулаком по лицу. Он покачивался, но спиртным от него не пахло. А вчера меня покинула жена, не выдержавшая постоянного морального давления и угроз.

Усилием воли я стряхнул с себя чары этого вкрадчивого человека, которого только что готов был придушить, а теперь почти жалел, как безвинную жертву.

– Это еще не значит, что надо наряжаться в рясу, набивать мешки национальными ценностями и вывозить их за рубеж, – отрезал я. -

Несправедливость начальства – не повод для измены подчиненного! Я знаю Гоплинова с младых ногтей, когда он сажал меня на плечи и разрешал заглядывать в стволы орудий. Возможно, он и не очень разносторонний человек, но, несомненно, честный и прямой. А главное

– он патриот и не допустит, чтобы хоть одна фамильная вилка покинула эти стены.

Финист сокрушенно покачал головой.

– Ваша доверчивость граничит с идиотизмом, – сказал он, не в силах скрыть своего застарелого пренебрежения к военщине. – Вы готовы доверять человеку только потому, что так положено, вместо того, чтобы верить своим глазам, потому что так есть.

Сейчас по крайней мере музей принадлежит какому-никакому государству. А кому будет он принадлежать после того, как генерал организует здесь акционерную дивизию закрытого типа? Он распродал уже половину вооружения и боеприпасов по ценам металлолома, сколотив себе одно из крупнейших состояний области, а теперь, пожалуй, загонит и саму землю с ее недрами. Неужели вы думаете, что его остановят сентиментальные рассуждения об историческом наследии?

Сначала он станет удельным князьком (он уже им фактически стал), а затем, нахапавши до отвала, махнет куда-нибудь на райские острова.

История повторяется, мой капитан, но теперь Киж падет не от ударов монгольских сабель, а от клочка бумаги с шестизначной цифрой.

“Зачем я позволяю ему говорить?” – думал я, чувствуя себя в положении человека, которому навязали бой в невыгодных условиях.

Разумеется, мне ни за что не обыграть в словесном поединке этого завзятого спорщика и говоруна, давно сделавшего краснобайство в письменной и устной форме единственным занятием жизни. Моя простая военная голова шла кругом и звенела от чрезмерного напряжения, к тому же я вспомнил утверждение Гоплинова о том, что он собирается основать в Форт-Киже первую в стране частную ракетную дивизию, и клеветническую статью в газете “Ведомости” о том, что военные и гражданские власти вступили в тайный сговор с тем, чтобы передать

Форт-Киж в частную собственность, а затем продать одной из иностранных компаний как обыкновенный земельный участок, поделив при этом огромные суммы взяток, замаскированных под гуманитарную помощь.

Тогда я спорил до хрипоты, отстаивая честность комдива, и даже ударил по щеке лейтенанта-связиста, пересказавшего содержание этой

“утки”. Теперь же, теперь…

– Теперь же вы сами убедились, что правда не всегда бывает такой, как нам приятно ее видеть, – тактично подсказал Бедин. (“Утка” была создана им на основании похищенных протоколов оппозиционного движения “Наследие”, организации, недавно пришедшей к власти и завершившей грандиозную аферу легальным путем.)