Приключения бизнесмена - Ира Брилёва

На душе у Серёни было тяжело, но мозги по-прежнему работали как компьютер на столе Билла Гейтса. И этот компьютер в данный момент был занят расчетом разных вариантов дальнейшей Серёниной жизни. Первый — очень логичный, но именно поэтому совсем паршивый. Просто взять и уйти, лечь на дно где-нибудь подальше от городского шума, наслаждаться природой и погодой соответственно временам года. Завести жену и двоих щекастых ребятишек… А чем не жизнь?

Но деятельная Серёнина натура становилась на дыбы от таких перспектив — тихие деревенские радости были не для него! Его всегда раздражали картинки-пасторали с танцующими идиотками-пастушками и похотливыми пастушками в штанах до колен.

В его прежнем доме, в кабинете на стенах было развешено настоящее старинное оружие: алебарды, мушкеты, дротики. Зная эту его страсть к старинным железякам, друзья везли ему их мешками со всех концов мира. Но он был разборчив — оставлял только самые интересные экземпляры. Он с детства любил книжки про пиратов, и «Приключения капитана Блада» зачитал до дыр. По ночам ему снилось море и бригантина под огромным облаком белых парусов.

Серёня рос романтиком, и эта его тайная страсть к приключениям наложила сильный отпечаток на его характер. Отсюда и любовь к старинному оружию и приключениям и отвращение к пресной обыденной жизни.

Теперь все это осталось в его прошлой жизни. Кто он теперь? Торговец грибами и медом? Изгой, лишенный крова, да и, чего там кривить душой, всей его прошлой жизни, которой он привык распоряжаться и владеть единолично. Серёне стало жалко себя, и комок подкатил к горлу. Такого не было с ним уже давно, пожалуй, с самого детства, когда дворовые мальчишки, потешаясь над его маленьким ростом, загоняли его, как затравленного волчонка, в круг и толкали, не давая встать на ноги. А он ничего не мог поделать, и вот так же, втайне ото всех, жалел себя и считал неудачником. Но потом в их двор переехал Лёха — новый жилец, а по-совместительству — тренер по самбо. И тут жизнь у всех круто изменилась. Лёха быстро организовал спортивный кружок, и Серёня понял, что в жизни не все зависит от роста. Лёха учил бить не абы кого, а с выбором и только за дело. Вот тут-то везуха у Серёниных обидчиков и закончилась. Через два месяца он быстро «разобрался» с самыми ярыми из них и стал очень «уважаемым пацаном». А через год и рост у Серёни сам собой выправился.

В школе Серёня учился очень хорошо, и поэтому в институт — Губкинский! — поступил с первого захода. Тогда этот престижный в наше время столичный ВУЗ носил смешное название «керосинка» и ничего престижного в нем не было. Просто Серёнин отец оказался человеком дальновидным. Он был врачом, но не был сторонником рабочих династий, считая, что каждый человек вправе сам выбрать свой путь. Но еще меньше ему хотелось, чтобы Серёня, как и он сам, всю жизнь провел в заштатной районной больничке, получая грошовую зарплату. Он любил свою работу, ведь недаром в русском языке не практикуется выражение «он работает врачом». Нет, врач — это не работа, врач — это образ жизни. Но это действительно надо любить. А поскольку особой любви к этой профессии у Серёни не обнаружилось, то отец не стал препятствовать велению юной души, и, посылая сына учиться в столицу, отец втайне надеялся, что там его сын сможет «выбиться в люди». Волею случая желанию Серёниного отца суждено было сбыться.

Учеба в институте была несложной для человека, которому всегда нравилось учиться. Учиться — это значит узнавать что-то неизвестное, а это увлекает. И пошло-поехало! Семестры — сессии, летом — каникулы, осенью — на картошку. Не жизнь, а сплошное удовольствие!

Но все хорошее, как известно, когда-нибудь заканчивается. И когда Серёне вручали диплом с отличием, он вдруг понял, что — всё! — детство кончилось. А что впереди? Впереди была неизвестность.

Приятели по институту почти все как-то неплохо устроились — нефтянка, она всегда была кормилицей-поилицей для тех, кто понимает толк в жизни.

Серёня же завис в одном скучном столичном НИИ. Но, нет худа без добра. Неожиданно грянули новые времена, и вся совковая Серёнина скучнейшая жизнь полетела ко всем чертям.

В бытность свою научным работником, Серёня имел честь обивать пороги самых разных кабинетов страны Советов — его институт, как и многие другие такие же, разрабатывал всяческие «хозтемы». Будучи человеком неглупым и общительным, Серёня постепенно обзавелся знакомствами, в просторечье именуемыми «связи». И как же эти самые связи пригодились ему впоследствии! Но до этих благостных времен Серёнину жизнь трясло и лихорадило несколько лет подряд. Смелые эксперименты, которые сначала стоило бы опробовать на каких-нибудь крысах или, на худой конец, на обезьянах, перевернули всю страну вверх дном, смели все привычные жизненные устои и перетасовали всех так, что и не разберешь, где теперь был низ, а где верх. Бывшие чинуши, к которым было и на бешеной козе не подъехать, теперь мирно торговали в переходе тапочками. А кое-кто из его знакомых институтских лоботрясов залетел на такие верха — ой-ой-ой — и рукой не достать.

После разных пертурбаций, Серёнин НИИ все же прикрыли по причине приватизации помещений некоей коммерческой структурой, и когда он, обреченно смирившись с потерей работы, собирал свои вещички, дверь его обшарпанной лаборатории неожиданно распахнулась, и на пороге появился дородный парниша — весь в малиновых тонах — включая нос, в котором Серёня мгновенно опознал своего бывшего однокурсника Генку Малевича.

За такую редкостную фамилию Генку прозвали Художником, хотя тот не то, что картину написать — графики даже с линейкой криво чертил. Осмотрев орлиным взором помещение, Генка-Художник издал первобытный вопль и через секунду Серёнины ноги болтались в десяти сантиметрах от пола — Генка сгреб его в охапку и от нечаянной радости чуть не задушил бедного Серёню в объятиях. Когда первые восторги утихли, Серёня и Генка, чтобы зря не терять времени, спустились в нищенскую институтскую столовку и заказали по чашке чего-то коричневого, именуемого здесь кофе, и — о, времена! о, нравы! — по сто граммов сомнительной, но с хорошим градусом, водки. Разве мог Сереня — скромный МНС — когда-то предположить, что в чопорной общепитовской столовке будут торговать водкой — для плана!

Чокнувшись плохо помытыми рюмками — за встречу! — они, наконец, смогли начать нормальный приятельский разговор.

— Ты как здесь? Ты же отличником был и — на тебе! — какой-то вонючий НИИ. — Генка гоготнул на слове «вонючий».

— Да, так вышло. Наобещали мне здесь с три короба — квартиру, пятое-десятое, — вот я и купился. А потом, сам знаешь, все так завертелось. Какая там квартира! Работу бы найти. — Серёня отхлебнул немного темно-коричневой бурды из кофейной чашки. — Ладно, не будем о грустном. Ты-то как? Я ведь вас всех, чертей, порастерял. Кто, где — понятия не имею.

Но Генка Серёниного вопроса просто не заметил — он всегда был хватким делягой, и выгоду свою почитал прежде всего, хитро прищурился и, подмигнув Серене, сказал:

— Работу, говоришь, найти? А как тебе, например, такое предложение — две тыщи доллариев оклада — на первое время, кабинет «под евро» и симпатичная секретарша, а?

Серёня молчал и чувствовал, что у него на губах приклеена глупенькая и совершенно неуместная улыбочка. Генка нетерпеливо засопел:

— Ты чего, мало, что ли? Ну, это же на первое время, — повторил Генка, — потом добавим. Там же еще премии всякие, процент и еще куча всего. Ну, что пойдешь? — снова спросил он впавшего в транс Серёню. Наконец до Серёни дошло, что обращаются именно к нему, а не к какому-то там инопланетянину Феде и предложение, стало быть, тоже для него.

— Две тысячи долларов? — Сереня недоверчиво глазел на Генку. Тот, осознав, что его, кажется, начинают ценить, надулся гордостью и порозовел. — Ты, что, серьёзно? — Серёня не был тугодумом, но от такого предложения мысли его погрузились в первозданный хаос.

— Слушай, а ты, собственно, кто? — Серёня решил потянуть время, чтобы привести свой IBM в порядок. — Ты откуда свалился в наши обшарпанные пенаты?

— Вот с этого и надо было начинать, — Генка улыбнулся. — Я купил здоровый кусок вашей богадельни вместе со всеми потрохами и ржавыми пробирками. Здесь будет мой новый офис — конечно, после соответствующего переоборудования и все такое прочее.

До Серёни наконец начало понемногу доходить, что Генка теперь не просто Генка-Художник, а Геннадий Палыч, хозяин и благодетель, тэк скэзэть.

— Ну, ты дае-ешь! — восхищенно протянул Сереня.

— Так, я не понял — ты согласен или нет ко мне в замы? — на лбу у Генки обозначились две крошечных морщинки.

— В замы?! Ты предлагаешь мне место зама?! Так ты же меня сто лет не видел и, вообще, в замы обычно своих берут. — Серёниному удивлению не было предела.