Князь Владимир — создатель единой Руси - Сергей Эдуардович Цветков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Между свободными и рабами находился тонкий промежуточный слой, образованный вольноотпущенными и прочими бывшими рабами, тем или иным способом возвратившими себе свободу. Будучи формально свободными, они, однако же, подобно изгоям, нуждались в покровительстве общества или влиятельных людей и потому большей частью оставались в услужении у своих прежних хозяев, числясь в разряде старших слуг.
Быт и повседневная жизнь
Связь между природой и образом жизни народов люди пытались осмыслить уже в глубокой древности. Ксенофан (570–480 гг. до н. э.) был уверен в определяющем влиянии географической среды на внешность народа; ему первому принадлежит образ голубоглазых и белокурых северных варваров. Почти одновременно с ним Гекатей Милетский поставил в зависимость от среды даже национальный характер — эту мысль затем развил Гиппократ в своем сочинении «О воздухе, водах и местностях». Геродот, окинув взглядом северные берега Понта, записал, что племена, живущие там, ведут образ жизни, который указала им природа страны.
Позднеантичные и средневековые географы и астрономы разделили Землю на природно-астрономические пояса — «климаты» или «часы», шедшие с юга на север, и попытались объяснить обычаи и нравы народов их принадлежностью к тому или другому поясу. Территория древней Руси попала у них в зоны шестого и седьмого «климатов» или во временные пояса от шестого часу до «полунощи». В соответствии с этим славяне считались неприхотливым, выносливым, храбрым, но диким народом. Как видим, таинственная связь между русским морозом и загадочной славянской душой волновала людей во все времена.
Между тем в этнографическом отношении восточные славяне не были однородной массой. Это и естественно, поскольку в колонизации Восточной Европы приняли участие племена, относившиеся к различным этнокультурным группам славянства. Каждое племя, по словам летописца, «имело обычаи свои, и закон отец своих и преданья, каждое свой нрав».
Обычай многоженства («берут по две и по три жены», — замечает летописец; по арабским известиям, у одного славянского мужчины бывало и по 20 жен) заставлял древлян, радимичей, вятичей, кривичей, северян прибегать к похищению невест из чужих родов, ибо своих женщин, разумеется, недоставало. «Умыкания» совершались «на игрищах между селами», вероятно, во время общих религиозных праздников; похищаемая девушка бывала загодя предупреждена своим похитителем о его намерении («умыкали жен себе, кто с кем сговорился») и, надо полагать, с нетерпением ждала назначенного часа.
Родовой вражды, вызванной умыканием женщин, летопись не отметила; по-видимому, она устранялась выплатой похитителем вена. В дальнейшем вено превратилось в прямую продажу девушек, прикрытую обрядом хождения зятя (жениха) по невесту. В глазах монаха-летописца обычай умыкания даже не был достоин именоваться браком: «брака не бывало у них», сурово замечает он, описав этот способ женитьбы, распространенный у перечисленных племен.
Сглаживанию родовых и культурных различий между восточнославянскими племенами способствовали общие языческие праздники. Древнейшими из них были те, которые отмечали наиболее важные моменты природного годового цикла. Самый короткий световой день знаменовал конец старого солнечного года; начало нового встречали праздником, называвшимся «колядой» (вероятно, от «коло» — круг). Согласно этнографическим наблюдениям, сделанным в более позднее время, коляда имела отношение к культу плодородия: в этот день ворожили на будущий урожай и приплод.
С приближением весны справляли проводы зимы-морены с сожжением соломенного чучела зимы-костромы — то был отголосок древнего обычая человеческих жертвоприношений (по христианскому календарю этот праздник соответствовал масленице). По единодушному показанию церковных историков, в эти дни мужчины и женщины всячески безумствовали, веселились и развратничали, чему способствовал обычай рядиться — надевать маскарадные костюмы, обыкновенно устрашающие.
«Радуница» отмечала вступление весны в свои права — на обнажившейся от снега «красной горке», покрытой нежной муравой, водились хороводы и пелись обрядовые песни, «закликавшие» весну; как можно думать, радуница олицетворяла изгнание зимы или смерти, тогда же поминали усопших родичей.
В день летнего солнцестояния, под вечер, поля и леса вокруг славянских селений озарялись огнями — праздновали «купалу». Парни и девушки, украсив головы венками из цветов и зелени, прыгали через костер и купались в реке, — когда-то, вероятно, приносимые «купале» человеческие жертвы бросали в воду. Слияние с природой, представленной в этот день во всей полноте ее цветущих сил и одновременно находящейся у черты, за которой начинается ее увядание, переживалось чрезвычайно сильно и сопровождалось половым исступлением: было женам осквернение, девам растление, говорят церковные источники.
Пуританизм в отношениях между полами был вообще не свойствен нашим предкам. Аль-Бекри передает следующие нескромные подробности: «Женщины их [славян], когда выйдут замуж, не прелюбодействуют. А когда девица кого полюбит, то она к нему отправляется и у него удовлетворяет свою страсть. А когда мужчина женится и найдет свою жену девственною, он ей говорит: если бы было у тебя что-нибудь хорошее, то мужчины полюбили бы тебя и ты избрала бы себе кого-нибудь, который бы тебя лишил невинности — и прогоняет ее и отрекается от нее».
Впрочем, другие арабские писатели, наоборот, сообщают, что у славян мужчина выбирает жену среди девственниц и продает не сохранившую девственность невесту; упоминают также обычай убийства жены мужем в случае прелюбодеяния, находящий соответствие в рассказе «Повести временных лет» о попытке расправы князя Владимира над Рогнедой.
То же дикарское простодушие наблюдалось в свадебных обрядах, связанных с почитанием фаллоса. Автор одного церковного поучения негодует на то, что его современники «чтут срамные уды… сотворенные в образ, кланяются им и требы (жертвы) им кладут. Словене же на свадьбах вкладывают срамоту… в ведра». Полный набор подобного свадебного реквизита — ведро и вырезанная из дерева «срамота» — найдены в Ленчице в слоях XII–XIII вв.
Праздники и свадьбы справлялись с большим веселием. «Бесовское пенье и блудное глумление» — тогдашние похабные шутки и рассказы — были непременной принадлежностью каждого пира. Из славянских музыкальных инструментов того времени упоминаются некая труба длиною более двух локтей и восьмиструнные гусли с плоской внутренней стороной. Хмельное питие еще больше раззадоривало пирующих. Гардизи записал, что у славян водится много меда и вина: у одного человека бывает по сто жбанов меда. А Ибн Фадлан наблюдал, как купцы-русы предавались пьянству дни
