Ивановская горка. Роман о московском холме. - Пётр Георгиевич Паламарчук

Тут они подошли вплотную к перекрёстку Подкопаева с Малым Вузовским, и Ваня-Володя вдруг, не обинуясь, резко свернул назад. Причём побудительным поводом к сему отнюдь не в первую голову послужило соображение о том, что назначенная здесь обманнически Катасоновым встреча должна была даже при счастливом сложении обстоятельств состояться только под вечер. Настоящим двигателем для решительной перемены пути стало окончательно окрепшее воспоминание о том, что жена-то как раз перед исчезновением своим и читала здоровенную зелёную папку, в которой благодарный поклонник этого самого Стеллецкого собрал все труды, статьи и заметки, какие тот за долгий срок жизни успел напечатать в различных изданиях о подземных тайнах столицы.

Ваню-Володю все это привлекало тогда столь же мало, как и прочие женины путешественные затеи; но единственной вещью, показавшейся ему заслуживающей внимания, была судьба кладоискателя лично.

Поиски затаённых сокровищ во чреве Москвы довели его в итоге до редкого и вместе с тем как-то своеобразно хитро связанного с упорными попытками проникнуть в скрытые недра естества заболевания, именуемого афазией: расстройства сообщаемости речи при полной сохранности её органов. Оно может иметь разновидные проявления, равно на свой лад загадочные; в его случае вышло так, что вполне разумные мысли, преображаемые в слово, искажались на выходе до неузнаваемости, обращаясь в сущую тарабарщину, которая была совершенно невнятна всем — кроме самого говорящего. Он был обречён безнадежно досадовать на отказывавшихся понимать его устно близких и дальних, сносившихся с ним лишь при посредстве грифельной дощечки, а они, в свой черед, напрочь лишены возможности восстановить эту связь.

Как выяснилось позднее, в шестидесятые уже годы, при этой форме болезни образованный человек порою незаметно для себя переходит на тот иностранный язык, который последним в жизни постиг. В довершение невзгод профессора-полиглота у него это оказался арабский, коего так никто из окружающих вплоть до его смерти и не разобрал; и лишь впоследствии случайный заброжий гость, произнеся несколько самых обиходных слов, сообщил им разгадку, которая уже не могла никому принести облегчения...

6

Покуда память услужно выуживала из прорвы забвения это путеводное происшествие, покорные новой прихоти воли стопы уже заводили Вашо-Володю в самое несомненное, не воображаемое вовсе подземелье. Опрометчиво указанный всеведущим рассказчиком вход в него находился совсем под рукою: стоило лишь проникнуть в одну из арок разлапистого серого здания, расположенную встык с бывшей монастырской оградой, и затем решительно опуститься в широченную тёмную пору для машин, освещаемую редкими лампочками, подвешенными в зените бетонных сводов.

Как только отважный пешеход достигал здесь дна, он оказывался в целой подземной деревне с улицами и проулками, сходящимися и вновь разбегающимися врозь от нескольких перекрестных площадей. По сторонам проездов рядами тянулись двери гаражей, складов и прочих хозяйственных угодий. Потолок, увитый жилами согласно виляющих труб, был по большей части черным-черно закопчён; с него по временам сыпалась кирпичная крошка или верзилась прямо на лоб шальному ходоку увесистая ледяная капля. Ворота все, как один стояли заперты, а то и вовсе срослись со стенами так, что в них скапливалась могучая сосулька в человеческий рост, молча свидетельствующая о том, что сюда давно уже не наведывались ни хозяин, ни вор.

Открытые для передвижения пространства стеснялись там и сям пузатыми колоннами с арками, а тёмные закуты дышали затхлостию и страхом, возбуждавшимся в душе залётного посетителя полной безлюдностью окружающего его утробного мiра.

Проследовав сквозь немые строи помеченных одними номерами да изредка краткими непристойностями створок, Ваня-Володя наконец добрался до самой дальней площадки, где встречались три больших проезда, образуя здесь род кольца. По бокам его окружали железные двери, на которых он и прочёл те нелепые и порядком-таки угрожающие немецкие обозначения —

ZELLE 9

ZELLE S

VORSICHTIG!

Четвёртое дверное полотно осталось не подписано, и как раз из-за него-то, не успел ещё Ваня-Володя освоиться толком с положением, отчётливо послышались громкие шаги, сопровождаемые тремя мужскими голосами. Дверь отпахнулась со ржавым криком петель, и оттуда вывалились наружу вполне отечественного извода дядьки, очевидно только что раздавившие в надёжном убежище косушку; заприметив напуганного неравною встречей чужака, они сразу сообразили, чем вызвано его опасливое недоумение, и грубо загоготали.

— Милости просим в рейхсбункер! Жаль, не застал портвейнгеноссе Бормана — съёмки на той неделе закончены. Ну, не горюй, недолго подвалу пустовать: скоро опять киношники с фашистами пожалуют, так что оставь, браток, телефончик, можем и к самому фюреру сводить, он тут частенько по соседству посиживает!

Не переставая производить свежепромоченным горлом издевательский клёкот, шустрецы завернули за ближайший же угол, превратившись в собственное эхо, а потом и вовсе сгинули в подвальных закоулках.

Ваня-Володя, стараясь не особенно обижаться на задирательные возгласы, терпеливо выждал, пока нежелательные свидетели отойдут подале, и тоже, в свою очередь, проник за безымянную дверь.

За нею он обнаружил полого опускающийся книзу ход, крытый поверху полукруглым сводом, — но уже ближайшее его продолжение терялось в кромешной тьме. Под ногами мерзко хлюпала непонятная жижа; едва только втюрившись в неё, он мигом отпрянул в сторону и тут в кирпичной пазухе натолкнулся на щедро оставленный безвестным доброхотом широкий свечной огарок.

Ваня-Володя почти безнадежно размыслил, что можно будет, конечно, как-нибудь попытаться подпалить его от раскалённой лампочки, ежели только суметь забраться под потолок, что, впрочем, выглядело весьма неправдоподобно; но на всякий случай всё же хлопнул слегка кистями по карманам в поисках спичек, каковые у него, как человека некурящего, обычно отсутствовали. Поэтому он и сам был полезно удивлен, услыхавши тугой ответный щелчок коробка, который с утра ещё подавал Рачихе, да и позабыл вернуть на законное место в комод.

Чиркнув несколько раз втуне серой о серу, он еле угораздился затеплить непокорный обмылок стеарина и, защищая его сомкнутого лодочкой ладони от низкого коварства сквозняков, двинулся крадучись под уклон.

8

Навряд ли он смог бы сейчас ответить толково: чего именно ищет в этой каменной щели, — действительно, не Веру же, но и не душу, — но одновременно какая-то запрятанная внутри стрелка, следящая направление судьбы, совершенно внятно указывала Ване-Володе, что в данный миг та лежит в точности в той же стороне, куда направляется и неведомый ход.

...Впрочем, как ни внимательно стерёг он плотно убитую временем дорожку под ногами, стоило лишь разок отвлечься, заглядевшись на струи валящего изо рта сырого пара, как Ваня-Володя тотчас врюхался по щиколотку в чёрную лужу, заправскою камбалой подладившуюся под крепкий пол, и насквозь