ОЧЕРКИ МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКОГО ПОНИМАНИЯ ИСТОРИИ - А. Лабриола

V

Таким путем устраняются серьезная двусмысленность п связанная с ней опасность. Разумным и обоснованным является стремление тех, кто поставил перед собой цель

подчинить всю совокупность событий истории человечества, рассматриваемых в их движении, строгой и последовательной концепции детерминизма. Напротив, лишено всяких оснований отождествление этого детерминизма, отраженного и имеющего сложный характер, с детерминизмом непосредственной борьбы за существование, которая развертывается в обстановке, не подвергшейся изменениям под воздействием непрерывной трудовой деятельности. Абсолютно обоснованным и правомерным является историческое объяснение, которое, отправляясь от предполагаемых обдуманных актов воли, якобы произвольно направляющей человеческую жизнь на ее различных фазах, приходит к рассмотрению объективных мотивов и причин каждого акта воли, которые следует искать в условиях среды, территории, средств, которыми располагает человек, и в обусловленном обстоятельствами опыте. Но, напротив, лишено какого бы то ни было основания мнение, пытающееся вообще отрицать наличие воли, исходя из теории, которая подменяет волюнтаризм автоматизмом: в конечном итоге автоматизм представляет собой такую же несомненную и полную бессмыслицу, как и волюнтаризм. Повсюду, где развитие средств производства достигло определенного уровня, где искусственная среда приобрела известную устойчивость, где социальные различия и вытекающие из них противоречия создали и необходимость, и возможность, и условия для более или менее прочной или непрочной государственной организации,— там неизменно и неизбежно появляются преднамеренные замыслы, политические проекты, планы деятельности, правовые системы, а затем — общие и абстрактные принципы. В кругу этих явлений и этих процессов, производных, сложных и, я бы сказал, вторичных, рождаются также науки, искусства, философия, образование и история как род литературного произведения. Это тот самый круг явлений, которому сторонники рационализма и идеалисты, незнакомые с его реальным базисом, давали и дают до сей поры особое название — цивилизация. Ибо и в самом деле случалось и случается, что некоторые люди, в особенности профессиональные ученые, будь то светские, будь то духовные лица, находили и находят возможность вести интеллектуальную жизнь в замкнутом кругу отраженных и вторичных продуктов цивилизации; поэтому они могли и могут подчинять все остальное субъективным воззрениям, которые вырабатываются ими в подобной обстановке. В этом и кроются истоки и объяснение идеализма любого вида. Наше учение решительным образом преодолело точку зрения всех идеалистических доктрин. Прежде чем заранее обдуманные планы, политические проекты, науки, правовые системы и т. п. могут служить средством и орудием объяснения истории, они сами нуждаются в объяснении, так как они порождены определенными условиями и обстоятельствами. Но это не означает, что они — просто видимость, мыльные пузыри. Если вещи произошли и образовались из других вещей, то из этого не следует, что они не существуют реально. Недаром на протяжении веков они казались ненаучному сознанию и даже научному сознанию, еще находящемуся в процессе своего формирования, единственными действительно существующими вещами.

* * *

Однако этим еще не все сказано. И наше учение может дать волю воображению и представить условия и аргументацию для новой идеологической системы прямо противоположного характера. Оно родилось на поле битвы, которую ведет коммунизм. Оно имеет своей предпосылкой появление на политической арене современного пролетариата и предполагает ту способность разбираться в проблеме происхождения современного общества, которая позволила нам полностью критически воссоздать весь генезис буржуазии. Оно является революционным в двух отношениях: потому, что оно открыло причины и пути развития пролетарской революции, которая находится in fieri (в процессе становления), и потому, что оно стремится найти причины и условия развития всех остальных социальных революций, происходивших в прошлом, в тех классовых противоположностях, которые достигали известного критического момента в результате обострения противоречий между производственными отношениями и развитием производительных сил. Более того, в свете этого учения именно подобные критические моменты составляют самое главное в истории, а процессы, протекающие в промежуток времени между двумя такими моментами, можно — по крайней мере, в настоящее время — предоставить заботам профессиональных ученых-повествователей. Благодаря своему революционному характеру наше учение прежде всего представляет собой интеллектуальное сознание современного пролетарского движения, в лоне которого, согласно нашему утверждению, издавна создаются предпосылки для наступления коммунизма. Недаром ярые противники социализма отвергают наше учение как воззрение, будто бы лишь сохраняющее видимость научного, но в действительности воспроизводящее хорошо известную социалистическую утопию.

При таких обстоятельствах вполне может случиться и в самом деле уже подчас случается, что воображение людей, совершенно незнакомых с методами исторического исследования, и рвение фанатиков находят даже в историческом материализме стимул и повод к созданию новой идеологической системы и — на ее основе — новой философии истории, которая носит систематический, т. е. схематический, иными словами — тенденциозный и предвзятый, характер. Здесь необходима величайшая осторожность. Наш интеллект редко довольствуется строго критическим исследованием и неизменно склонен к превращению любого открытия мысли в элемент педантизма и новую схоластику. Короче говоря, даже материалистическая концепция истории может быть превращена в форму отвлеченных рассуждений и способствовать возрождению в новом обличье старых предрассудков; таков предрассудок, полагающий, что историю можно рассматривать с помощью абстрактных доказательств, толкований и умозаключений.

Для того чтобы этого не произошло, и в особенности для того, чтобы не появилась вновь, косвенно и скрыто, телеология в той или иной форме, следует уяснить себе два момента: что все известные нам исторические условия определялись конкретными обстоятельствами и что до сих пор прогресс всегда наталкивался на своем пути на многообразные препятствия и поэтому неизменно был частичным и ограниченным.

Только часть человеческого рода — причем, вплоть до самого недавнего времени, небольшая его часть — прошла в своем внутреннем развитии все стадии процесса, в результате которого наиболее передовые нации достигли состояния современного гражданского общества с его передовой техникой, покоящейся на научных открытиях, и со всеми политическими, интеллектуальными, моральными и тому подобными последствиями, сообразными и соответствующими этому уровню развития. Приведем наиболее разительный пример: бок о бок с англичанами, принесшими с собой в Новую Голландию[70] европейские средства производства и создавшими там центр промышленности, уже занимающий значительное место на мировом рынке с его конкуренцией, до сих пор живут, подобно ископаемым видам доисторического человека, австралийские туземцы, которые обречены на вымирание и не в состоянии приспособиться к цивилизации, внедренной не у них, а рядом с ними. В Америке, и особенно в Северной Америке, цепь действий, приведших к развитию современного общества, началась со ввоза из Европы растений, домашних животных и земледельческих орудий, применение которых породило ab antico (в античности) многовековую цивилизацию Средиземноморья; однако в Америке это движение целиком осталось ограниченным замкнутым кругом потомков конквистадоров и колонистов, в то время как туземцы либо растворяются в массах пришельцев путем естественного смешения рас, либо полностью вымирают и исчезают с лица земли. Передняя Азия и Египет, которые уже в древнейшие времена, будучи колыбелью всей нашей цивилизации, положили начало крупным полуполитическим образованиям, прошедшим первые фазы истории, известной нам благодаря достоверной традиции,— на протяжении ряда столетий предстают перед нами сохранившими окостеневшие социальные формы, неспособными к самостоятельному движению вперед, переходу к новым фазам развития. Над ними тяготеет вековой гнет варварского военного лагеря, каким является турецкое господство. В эту застывшую массу проникает скрытыми путями административная система, принявшая в некоторой степени современный характер, а также, исключительно в интересах торговли,— железные дороги и телеграф, эти деятельные аванпосты европейского банка-завоевателя. Вся эта застывшая масса населения может надеяться на то, чтобы вернуть себе жизнь, энергию и подвижность лишь в результате крушенпя турецкого господства, на место которого постепенно становится, с помощью всех возможных, прямых и косвенных методов завоевания, владычество или протекторат европейской буржуазии [71]. Тот факт, что процесс преобразования народов отсталых или остановившихся в своем развитии может быть осуществлен и ускорен благодаря внешним влияниям, подтверждается на примере Индии. Эта страна, живущая еще своей собственной жизнью, активно включается ныне под воздействием Англии в кругооборот международной деятельности, поставляя даже продукты своего интеллектуального творчества. Но это не единственные контрасты в историческом облике современной эпохи. Так, в то время как Япония, действующая по своей собственной воле и настойчиво стремящаяся к подражанию, менее чем за тридцать лет в известной степени восприняла западную цивилизацию, что послужило толчком к отныне нормальному развитию собственных сил страны,— русское завоевание по праву силы вовлекло значительный район по ту сторону Каспийского моря в сферу влияния современной промышленности, даже крупной. До самых последних лет громадный Китай казался почти неподвижным со своими учреждениями, унаследованными от глубокой древности,— настолько медленно совершаются в нем какие-либо изменения. В то же время по причинам этнического и географического порядка почти вся Африка оставалась непроницаемой для культуры, и вплоть до периода последних попыток ее завоевания и колонизации казалось, что только прибрежной полосе Африки суждено подвергнуться влиянию цивилизации, как если бы мы жили даже не во времена португальцев, а в эпоху греков или карфагенян.