Красные Орлы - Лариса Шубникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И вот стоит перед ним сейчас эта Заноза и больно жалит взглядом своим бархатным сочувствующим. Тревожится за него? Да что ж такое, то?!
– У меня тоже…личная причина, – с одной стороны солгал, а с другой нет. Ведь это в его, личной, голове творится и множится хаос, а значит, причина личная и точка!
Машка наблюдала за выражением лица босса своего и ощущала буквально физически, его душевные терзания. Ну, по крайней мере, ей так казалось. Его женщина бросила?! Та самая, которая «не в пример ей, селёдке»? А если изменила, а? Тогда у ее босса полный кирдык. Машка могла понять, как никто другой, что такое разбитое сердце, потому и прониклась к Волохову и принялась утешать. Сочувствовала искренне, и совершенно не осознавая, сделала то, что делала обычно ее мама, помогая отцу преодолевать мелкие и крупные жизненные трудности: подошла поближе и положила узкую ладошку ему на грудь, погладила, потом поправила воротничок рубашки.
– Мишенька, ну и бог с ней. Подумаешь, бросила. Дурочка она! Ты классный парень, честно. Ну, характер у тебя не сахар, зато ты умный, сильный и управленец из тебя первый сорт. И красивый даже. По тебе половина села сохнет. Мне рассказали!
Волохов с трудом не уронил «челюсть на грудь»!
– Меня никто не бросал, – только и смог выдавить из себя очешуевший Мишаня.
Такой Кан он еще не видел: и голос-то у нее ласковый, и ладошка-то у нее нежная, и говорит-то так сладко, аж слипается всё, включая слово на букву «ж».
– Вы расстались? И тебе плохо, да? – тут Машка чуть не прослезилась, разом вспомнив Юру и свою ситуацию непростую.
– Не расставались, – Мишка прислушивался к собственным ощущениям, понимая, что ему очень даже нравится такая вот Маруся и ее ручка на его груди.
– Изменила? – шепотом спросила Машка.
– Нет.
Оба застыли, буквально примерзли к месту. Маша очнулась первой и выдавила из себя еще один вопрос, который задавать не стоило:
– У тебя со здоровьем что-то приключилось, да? Ну… в смысле…не можешь? – Машка не понимала в чем дело.
Волохов сказал, что причина личная, и она, как настоящая женщина, сделала вывод, что это как-то связано с делами сердечными. Если не бросала, не расстались и не было измены, то дело в его мужской состоятельности и это помеха его любви. Что тут скажешь, иногда даже самые адекватные девушки забывают о логике.
Когда до Волохова дошел смысл заданного вопроса, у него чуть пар из ушей не пошел, а одновременно захотелось смеяться. Выбрал он второе. Заржал, простите, так, что Машка подпрыгнула от децибелов.
– Ты что ржешь?! – отскочила от него на метр, поняла мигом всю глупость свою, потому и рассердилась, как чёрт! – Мозги мне пудришь?! Урод! Иди к чёрту! Пусть спина твоя сгниёт до костей! Не хочешь лечить, подыхай тут один! – и ринулась на выход.
– Маш, стой, подожди, – Волохов смеясь, как не в себя, поймал за руку Занозу и уйти не дал. – Ох…
И ржет! Машка изворачивалась, руку пыталась выдернуть, дергалась, да куда там? Хватка медвежья.
– Отпусти! Отпусти, сказала! Гад полоумный!
– Все, все… – Мишка постарался сдержать свой идиотский ржачь. – Маш, вот не думал, что в тебе столько человеколюбия. Прямо, мать Тереза.
– Еще и издеваешься? Знаешь что, Волохов, не буду я с тобой работать. Завтра же свалю отсюда на фиг! Достал ты меня по самое некуда!
– Так, стоп! Прекрати истерику. Никто никуда не свалит! Маш, послушай меня и не перебивай, ладно?
– Ага, щаз! У меня и так лапша твоя с ушей падает! Некуда больше вешать!
– Никакой лапши я тебе не вешал. Ты сама решила все и поняла так, как смогла. Маш! Да, прекрати дергаться! – Мишка притянул Кан к себе поближе и ручищами своими цапнул ее за плечи, встряхнул, заставляя посмотреть на себя. – У меня, действительно, личная причина. Но она не связана с ба…в смысле, с женщиной. Хотя…. Короче, суть не в том.
– Да мне по фиг, с чем и что у тебя связано!
– Я обидел тебя. И чувствую себя паскудно. Никаких таких слов ты не заслужила, тут ты права.
Машка дергаться перестала и разглядывала теперь яркие серые глаза босса. И брови такие, вразлет…
– Паскудно? Так тебе и надо, – уже без всяких там негативных эмоций произнесла Машка.
– Лучше не надо. В общем так, Кан, я больше не говорю тебе таких слов, а ты больше не говори, что я импотент. Накаркаешь еще, Заноза черноглазая, – и снова фыркнул смешливо.
– Ты точно, больной, – Машку уже отпустило совершенно и она аккуратно стряхнула барские руки со своих плеч. – Миш, дай Федюне повязку сменить. Люди за тебя переживают, а ты тут дурью маешься. И вообще, у меня рабочий день закончился. Я есть хочу и на диван хочу.
Волохов улыбнулся и отпустил Занозу. Она ушла, а он еще продолжал улыбаться. И вот что характерно, никакой больше депрессии и самоедства. Как бабка отшептала. Чудеса!
В это время собрание у порога администрации грызло ногти от переживаний и нетерпения. Когда Машка вошла к Волохову, было тихо, потом крик и ругань, потом молчание (страшное, между прочим) потом дикий ржачь Волохова и снова крики, но уже Машкины. Слов не разобрали, но эмоции прочухали в полной мере.
– Глянь, не убил! – Бекасов-младший толкнул локтем Самбреру, завидев Машутку.
– Я ж говорил, а вы не верили! – радовался дед.
– Слава те господи! – выдохнула Ниночка.
– Так чё…идти или как? Повязку-то менять… – фельдшер Федя не был уверен, что его не прибьют, он же не смелая Заноза.
Машка спустилась с крыльца:
– Иди, Федя, получай своего пациента. На твоем месте я бы ему еще и голову проверила вместе со спиной, – и ушла в свой чудо-домик.
– Она ему череп раскроила что ль? – фельдшер обращался к собранию.
– Да н-е-е-е… Мозг маненько вправила, – Самбрера был близок к истине.
– Вот девка, а? Страху совсем нет, – Ниночка прониклась восхищением.
– Народ, давайте закругляться. Федь, иди к Андреичу. Дед, пойдем до дому провожу, мне по дороге. Нинка, тебе в магазинку надо? Идем нето,– подвел
