Привет, Ангел - Глафира Душа

Третья мысль: начать какое-то дело. Под словом «дело» Марина, конечно, не имела в виду бизнес. Против бизнеса она бы не возражала, но считала, что в ее ситуации это нереально. Она понимала под этим какое-либо занятие, хобби. Листая книжку свою, она то и дело наталкивалась на знакомые имена тех, кто увлекался чем-то давно и серьезно. Вот, например, Лена с Мишей – туристы. Мало того что все отпуска они на природе проводят, так и по выходным их дома не застать. Половину России, наверное, пешком исходили. Разве им есть время грустить и печалиться? Вся жизнь в движении, в активном поиске новых впечатлений, в наслаждении природой.

Или другая пара – Нина с Тимофеем. Те «болеют» танцами. Ходят вечерами заниматься в клуб, костюмы шьют, устраивают вечеринки, показательные выступления, принимают участие в каких-то конкурсах. Пусть не очень значимых, любительских, но это не важно. Важно, что люди заняты все время. Правда, они вдвоем, а Марина пока одна.

Но опять же, даже если принять во внимание именно эти способы проведения досуга, то и туризм, и танцы обеспечили бы Марине и новые знакомства, и движение вперед, и саморазвитие… А ведь кроме этого, можно занять себя фитнесом, изучением иностранных языков, регулярными походами в театр и массой прочих интересных дел.

Так-то оно так… Только… никаких желаний не возникало, никакого внутреннего импульса не появлялось, никаких ресурсов в своей душе Марина не обнаружила. То есть рассуждать отстраненно, абстрактно она могла. А представить себе, что это она лично предпринимает какие-то усилия – нет, не получалось! Даже представить не получалось!

Более того, она вспомнила нескольких своих одиноких подруг. От одной из них муж ушел к молодой, и она ударилась в религию. Перестала следить за собой, ходила в платочке, постоянно бормотала молитвы, крестилась, во время поста падала в обморок от голода… Другая, разведясь с мужем, попала в секту и уже несколько лет жила странной жизнью: какие-то собрания, агитация населения, сбор пожертвований на нужды секты. Всем окружающим было ясно, что сектанты подбираются к ее квартире, что почти все ценные вещи из дома уже ушли на поддержку жизнедеятельности организации. Но никого она не слушала. Достучаться до ее сознания было невозможно, поскольку сознание ее было затуманено то ли гипнозом, то ли зомбированием, то ли непонятно чем…

Вспомнила Марина и другую знакомую. На глазах той женщины погиб муж, и с ее рассудком произошли какие-то изменения. Она неоднократно проходила лечение в психиатрической клинике. Лучше ей не становилось. Так, стабилизировалось как-то состояние, но не более того…

В общем, все эти воспоминания оказались для Марины не просто грустными, но и болезненными. Она понимала, что если не будет бороться со своим упадническим настроением, то тоже рискует попасть в неприятное положение. И в то же время для борьбы нужны были силы, а их не было. Стоял перед глазами этот дурацкий Максимов, этот прекрасный Максимов, и ничего с этим поделать она не могла.

За хлопотами, заботами, суетой, беготней – неизменными спутниками свадебных приготовлений – Рита не задумывалась над тем, почему она решилась на замужество, почему выбрала в мужья именно этого человека… Она и работала, и вместе с матерью продолжала заниматься ремонтом своей квартиры, и искала себе платье, и составляла список гостей… Во всем этом многообразии дел мысль о правильности выбора ее не посещала. Бывало, правда, в разговоре с подружками проскользнет нотка неуверенности или сомнения… Но с кем не бывает!

Родители Димы, похоже, очень даже поддерживали выбор сына, однако Рита не могла не заметить некоторое смущение со стороны Максимова. Ситуация эта, видно, задевала и его тоже. Но с другой стороны, что ж поделать? От неразделенной любви никто не застрахован. Он Марине ничего не обещал, они и не встречались толком. Подумаешь, пару-тройку раз в кино или на концерт сходили. Это же не повод считать себя обязанным. Он чувствовал, конечно, что она обижена, что ждала от него каких-то дальнейших шагов. Он даже чувствовал, что она продолжает думать о нем, вспоминать их встречи, мечтать о чем-то… Но он же не виноват, что вот так повернулась его жизнь, что он снова с женой, что так ему и мило, и приятно, и комфортно. Да и почему он должен оправдываться? Перед кем он должен оправдываться? Перед Мариной? С какой стати? Перед самим собой? Так он себя виноватым не считает ни в чем. Жаль ему было Марину, по-человечески жаль. Не по-мужски даже… Но жалость – не лучший советчик.

Рита замечала, естественно, состояние матери и как могла старалась ее растормошить. Во-первых, они вдвоем ездили выбирать платье. А это же вопрос не одного магазина и даже не одного дня. Во-вторых, Рита приглашала маму в театр. В-третьих, совершенно сознательно нагружала ее заданиями по отделке квартиры: то рабочих проконтролировать, то организовать доставку зеркал, то проплатить установку бытовой техники. Потом, ближе к середине апреля, Рита стала настаивать на покупке нового наряда для мамы. Та категорически отказывалась, демонстрируя дочери целый ворох платьев из своего шкафа. Все эти устаревшие варианты были Ритой отвергнуты. Она настаивала на чем-то современном, оригинальном, необыкновенном… В конце концов Марина не устояла перед напором дочери, и еще неделя ушла на бесконечную езду по магазинам, примерки, недовольство, сомнения, сетования то на дороговизну, то на излишнее декольте, то на вызывающе откровенный разрез, то еще на что-то.

Когда наконец наряд был выбран, Марина себя не очень-то в нем узнала. В зеркало на нее смотрела стройная женщина на высоких каблуках, в идеально сидящем костюме – в меру коротком, в меру открытом и тем не менее настолько красивом и необычном, что она решилась на покупку.

В то же время нельзя было не заметить, насколько этому нарядному облику не соответствует ее внешний вид: тусклые волосы, грустные глаза, неухоженные руки.

Рита записала мать в салон, дала очередные указания и упорхнула по своим бесконечным делам, ибо за оставшиеся до свадьбы десять дней необходимо было сделать еще очень и очень много.

Марина удивилась про себя: как это она так безропотно подчиняется дочери. Не просто уступает ей, не только идет на поводу, а действительно выполняет ее указания, спокойно воспринимает руководство дочери, ее контроль, ее критические замечания. «Наверное, это не совсем правильно», – вяло рассуждала Марина. И в то же время понимала прекрасно, что только такая форма существования ей сейчас подходит, что сама она не способна не только на какие-то серьезные поступки и дела, но даже и на принятие решений. Поэтому подчинение дочери было в какой-то мере спасением для Марины. Единственное, о чем она не позволяла себе думать, так это о том, что будет, когда Рита окончательно уйдет из дома, когда заживет своей семьей, а Марина останется одна. Причем не просто одна, а наедине со своей душевной болью, которая никак, ну никак не покидала ее. И уже даже, наверное, и не о Максимове мечтала она, понимая всю несбыточность, нереальность, а возможно, и ненужность этой связи. Она скорее всего смирилась с таким положением вещей… Только почему так плохо ей, так безрадостно, уныло? Отчего нет никаких желаний? Ни к чему не возникает интереса? Ничего не трогает? Она уже и волосы привела в порядок, и руки… Уже на серию каких-то дорогостоящих процедур с лицом записала ее дочь. Да, внешний эффект от этих усилий есть, наверное. Да, несомненно, есть. Только глаза как были потухшими, так и остаются. Только как была внутри души пустыня, выжженная солнцем, так она там и есть. Только как не было сил ни на что, так они и не появляются…