Я иду искать... Книга первая. Воля павших - Олег Верещагин

— У тебя и прадед жив? — спросил Олег, вертя в руках репку.

— За сотню перевалило давно, — беззаботно ответила Бранка. — Думал было помирать, да не собрался — живет все.

Эти слова слегка покоробили Олега. Бросив репку обратно, он поинтересовался:

— А отец и мать?

— Отец сгинул. — Бранка отвернулась. И замолчала.

Олег тоже молча перебирал овощи. Ему вдруг стало очень плохо — подумалось, что для родителей он тоже сейчас «сгинул» — и как они там?..

— Меньше думай, — послышался голос Бранки, и мальчишка, вскинув голову, увидел ее сочувственные глаза. — Тебе у нас плохо не будет, право. А там и домой вернешься. Человек все может, коли сильно захочет. А много будешь о том думать — недолго и ума лишиться.

— Спасибо, — заставил себя усмехнуться Олег. И под руку ему попала банка. — Это… консервы?

— Они, — подтвердила Бранка, и Олег уже не удивился, что она знает слово. — Йой! — вырвалось у девчонки. — Данванские!

Она запустила руки в картошку, достала еще две банки. Они были высокие, цилиндрические, по килограмму, не меньше, каждая, из серебристого металла с многоцветным рисунком, нанесенным прямо на него — на белоснежной скатерти дымились обложенные зеленью куски мяса, красиво сервированные на шестиугольной тарелке. Ниже шла надпись из штрихов и точек.

— Ты понимаешь, что написано? — поинтересовался Олег.

Бранка неуверенно кивнула, водя пальцем по строчкам, прочла:

— Свэс биуд. Стиер ун лаур. Кейнон ана милн… Это значит — ну… домашняя еда. Говядина с луком, разогреть… А вот, на крышке — драган ворн, потянуть кольцо. Чтоб открылась, в смысле… Это хорошо, что они нам попались. Брать можно без опаски, а хватит на несколько дней…

— А далеко до ваших мест? — задал Олег давно мучивший его вопрос.

— Дней пять. — Бранка смерила Олега взглядом и поправилась: — Седмица.

— Можешь на меня так не смотреть, — слегка обиженно ответил Олег. — Пойдем на равных. Увидишь. И крошно я понесу. Как мужчина.

Бранка вдруг звонко рассмеялась — сейчас ее смех совсем не походил на тот, каким она смеялась, увидев трупы врагов.

— Благо тебе! — выдохнула она сквозь смех. — Не держи обиду, Вольг. Ты сейчас был похож на Гоймира. Так похож!.. — И она снова залилась.

Олег невольно улыбнулся, потом засмеялся тоже.

— Кто такой Гоймир? — спросил он сквозь смех.

— Вы с ним ровесники, — ответила Бранка. — Ты повстречаешься с ним, когда дойдем.

«Он твой парень?» — хотел спросить Олег. И эту мысль перебила другая — он чутьем понял, что слово «когда» Бранка употребила не в смысле времени. А как синоним слова «если».

Кроссовки Олега окончательно развалились днем, когда Бранка объявила привал. Именно в этот самый момент Олег почувствовал, что идет босиком и шлепнулся на траву под крепкий граб с серебристой трещиноватой корой. Он честно нес крошно (кстати, не так уж и тяжело, туристские рюкзаки были куда как тяжелее) и не отставал от девчонки, хотя это оказалось очень трудно. Бранка была легка на ногу — впервые в жизни Олег увидел человека, который шел по лесу быстро и совершенно бесшумно — словно плыл над землей.

Бранка присела рядом — разведя колени и свесив между них руки, на корточках. Ее лицо стало озабоченным.

— Развалились.

— Угу, — буркнул Олег, рассматривая остатки своих кроссовок.

— Нельзя по лесу в шитых ходить, — просветила его девчонка.

— Нельзя… Как я дальше-то пойду? — Олегу не хотелось казаться перед Бранкой нытиком, но он и в самом деле ощущал досаду — острую, почти до слез. — Босиком я не смогу, не умею я!

— Давай я тебе свои отдам, — предложила Бранка без насмешки.

Олег почувствовал, что краснеет и грубо ответил:

— На хрен надо.

При одной мысли, что он возьмет обувь у девчонки, а она попрется босая, Олегу стало стыдно. Размахнувшись, он запулил остатки кроссовок в кусты. Лицо Бранки построжало:

— Нельзя так! — резко сказала она. — Надо зарыть, да и дерном прикрыть. Плохо оставлять за собой следы. Хоть какие. Кто забывает про то — недолго на свете заживается.

Без единого слова Олег поднялся и пошел в кусты, откуда притащил свои кроссовки. Сев на траву, стянул с ног носки, тоже протертые до дыр, затолкал внутрь обувки. Бранка, ловко орудуя топором, уже рыла ямку.

— Да будет земля вам пухом, — пробормотал Олег, следя за ее действиям. — Вы верно мне служили, товарищи.

— Так возьмешь обувку? — повторила Бранка, аккуратно закрывая место захоронения заранее срезанным пластом дерна. — Я же вижу — ты и впрямь босой далеко не уйдешь.

Она повернулась и посмотрела на Олега. На загорелом лбу девчонки поблескивали капельки пота — жарко ей в кожаном жилете…

— Ну и как ты себе это представляешь? — с отчаяньем спросил Олег. — Дойдем мы к твоим. Я в твоих сапогах. Ты босиком. Все от хохота коней двинут… умрут, одним словом, в смысле.

— Я без обувки не останусь, — отмахнулась Бранка и, присев, начала разуваться. — Сейчас отдохнем немного, поедим и пойдем дальше. Дождь скоро станет. Хорошо, следы наши вовсе замоет.

— Дождь? — Олег поднял голову к небу в проемах крон, на котором и следа не было от вчерашних тучек. — Откуда?

— Добрый дождь, — невозмутимо повторила Бранка. — Смотри, как стрекозы летят, — кучно, низко, крылышками часто бьют… К дождю. Доставай там хоть моркву, погрызем…

— Я бы, если честно, от мяса не отказался. — Олег в самом деле почувствовал, что очень голоден. — Есть же консервы.

— А вот вечером рыбу половишь, я поохочусь — будет мясо и рыба, — обнадежила Бранка. И тут же подозрительно спросила: — Ты рыбачить умеешь?

— Я даже охотиться умею, — ответил Олег.

— Ты заряды береги, — посоветовала Бранка. Посмотрела на свой самострел, лежащий рядом на траве. — А с самострелом сумеешь?

— Дело нехитрое. — Олег, доставая морковь, с сожалением посмотрел на банки с аппетитными рисунками. А повернувшись, увидел, что Бранка сняла жилет (он стоял на траве — именно стоял, словно кожа была продублена до жесткости металла, как кираса) — и теперь стягивала через голову рубаху. Смешно было ожидать, что под нею окажется лифчик. Олег отвернулся, чувствуя, как сердце прыгнуло вверх и заколотилось где-то в горле.

— Позагорать решила? — спросил он хрипло, надеясь, что Бранка не заметит перемен в голосе.

— Нет, обувку тебе мастерить буду… Возьми, чего в сторону глядишь?

Она подошла, неслышно ступая по траве, и положила рядом с Олегом свои шкуросапоги. При этом она нагнулась, и Олег увидел то, от чего отворачивался — крепкую тугую грудь, покрытую таким же восхитительным ровным загаром, как и остальное тело. Мысли заскакали, как монстрики в компьютерной игре. Олег перевел дыхание, словно боялся, что Бранка услышит его — слишком громкое и неровное.

ТАКОГО он не видел никогда, если конечно не брать в расчет телик, видео и печатную продукцию. Но весь объем виденного (в том числе — и вполне похабного порно, что уж греха таить!) мерк перед теми несколькими секундами, когда Бранка была рядом. А она совершенно спокойно уселась на травку, скрестив ноги, достала свой нож и принялась ловко отпарывать страшным лезвием рукава у рубашки (или куртки, Олег не мог понять до сих пор). При этом девчонка что-то мурлыкала без слов, а потом спросила:

— Ты знаешь какие песни? Только не для войны, их наши часто поют, тяжко слушать.

Она не стала объяснять — почему, а Олег, удивленный вопросом, повернулся, забыв о виде Бранки. Девчонка смотрела на него ясным взглядом, и он рассердился на себя. Да что такое, в самом деле?! Она же неизвестно что про него может подумать — непохоже, что сама Бранка как-то неудобно себя чувствует, а он смотрит в сторону и краснеет, как морковка, которую они только что грызли! Ну девчонка. Ну красивая. Ну голая, так ведь только до пояса! И вообще, что в этом странного или неприятного?!

— Знаю, только я петь не умею, — наконец ответил Олег.

— А ты все одно — спой, — попросила Бранка. — Какие у вас поют. Мне любопытно.

Она с усилием надпарывала крепкие нитки, то и дело кидая на Олега выжидающие взгляды. Тот снова находился в смущении. Вряд ли она поймет «Hay» или ДДТ, а если попробовать вспомнить что из въевшейся против своей воли в память попсы, то эта девица чего доброго решит, что все жители Земли давно помешались. «Может, так и есть» — отметил про себя Олег, но тут же безо всякой связи с этой мыслью вспомнил начало песни Высоцкого «Про несчастных лесных жителей». Высоцкого обожал слушать отец Олега, мама тоже любила, ну и мальчишке передалась некоторая увлеченность песнями этого архаичного для его времени барда. Правда, множество песен, приводивших в восторг родителей, Олегу были не очень понятны, но имелись и другие — о, так сказать, вечных вещах.