Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 24. Аркадий Инин - Винокуров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юмор литературы явно отставал от фарса жизни. Маркс и Энгельс переворачивались в гробах, без тени Сталина уже не обходилась ни одна кинокомедия, и всего кратчайший исторический миг понадобился, чтобы обсмеять вековые святыни — штурм Зимнего, крейсер «Аврора», броневик, кепку и Мавзолей Ленина.
А в день, когда бойкий менеджер шоу-бизнеса предложил показывать за бабки, как мумию египетского фараона, бальзамированного вождя мировой революции и никто в стране над этим не рассмеялся, Сеня Пухов (Сем. Гранитный) решил: все, конец, пора переквалифицироваться из юмористов в брокеры.
В этот день было гадко на душе. Да и вокруг ничуть не лучше.
С утра Сеню особо достала теща, устроившаяся в коммерческом ларьке и намекавшая, что зять теперь находится на ее содержании. В оскорбленном сознании Семена всплыла давняя реприза: «Что такое смешанное чувство? Смешанное чувство — это то, что ты испытываешь, когда твоя теща на твоей машине летит в пропасть».
Днем Сеня, не в силах больше тянуть с ноющим зубом, потащился к стоматологу. Вальяжный труженик кооперативной, очень платной клиники орудовал в писательской зубной полости с ничуть не меньшим варварством, чем прежний замызганный костолом советской бесплатной медицины. В слезах и стонах вспоминался Семену трагикомический парадокс: «Что такое счастье? Счастье — это когда, явившись к стоматологу, ты видишь табличку «Приема нет».
А вечером пришел, точнее, приковылял на непослушных конечностях долгожданный сантехник — тоже теперь уже не какой-то там жэковский, а из совместной фирмы «Уют». Народный умелец добился от унитазного бачка перехода с надрывного завыванья на утробное урчанье и с чувством исполненного долга и честно заработанного гонорара удалился. В ответ на возмущенно-изумленный вопрос хозяина, как он ухитряется надираться даже при таких бешеных ценах, царь сантехнической природы подарил ему свой расхожий афоризм: «А че — цены? Во, этому крантику при всяких ценах завсегда одна цена — бутылка!»
Ночью Сене не спалось. И не только из-за унитазной симфонии. Поворочавшись без сна, Семен вскочил, присел к машинке и на едином дыхании в давно забытом порыве вдохновения накатал три новых сатирических произведения на три старые, но вечные темы: про тещу, про зубного врача и про сантехника-алкоголика.
1993
Секс как таковой
Когда забеременела отличница Люся Кудряшова из пятого класса «Б», педсовет школы № 13 решил: пора! Пора, наконец, категорически начать сексуальное воспитание учащихся. Пора открыть глаза нашим детям на то, что мир делится не только на угнетателей и угнетенных и даже не только на отличников и двоечников. Нет, пора уже объявить детям во всеуслышание, что мир делится еще и на мужчин и женщин.
Конечно, нельзя сказать, чтобы в этом направлении вовсе ничего не делалось. Отнюдь, еще в начале учебного года со старшеклассниками встречался профессор-сексолог. Потом в учительской он с восторгом сообщил, что на этой встрече узнал много для себя интересного и неожиданного.
Но все же это мероприятие было скорее случайным, чем закономерным. А на сей раз педсовет школы решил приступить к глобальному рассмотрению секса как такового — верного спутника, боевого товарища великой и чистой любви. Выполнить эту непростую задачу педсовет поручил, конечно же, тем, кто ближе всех к своим подопечным — классным руководителям.
Руководитель седьмого «А» Сергей Петрович Васин в этот вечер долго не ложился спать. Дождавшись, пока жена Анна Ивановна, домыв посуду и дочитав кошмарную статью об организованной преступности, забылась тревожным сном, Сергей Петрович включил настольную лампу, положил перед собой чистый лист бумаги для конспекта грядущей беседы, вывел первую строчку «Дорогие ребята, в нашем обществе секс…» и надолго задумался.
Большой педагогический стаж Сергея Петровича подсказывал ему, что самыми успешными, самыми доходчивыми для детских душ были уроки, пропущенные через душу учителя, освещенные и согретые его собственным жизненным опытом. Несомненно, и теперь следовало поступить так же.
Сергей Петрович покосился на уткнувшуюся носом в подушку голову жены в стальных бигуди, протяжно вздохнул и начал вспоминать свою сексуальную жизнь.
Вспомнил Васин первую ночь с Анной Ивановной, вернее, тогда еще юной Анечкой, а еще вернее, даже не ночь, а вечер — новогодний вечер в студенческом общежитии, где они проживали оба, но, естественно, в разных комнатах. У него — соседи, у нее — соседки, остаться наедине было практически невозможно. Но пламенное чувство первой любви мощным магнитом тянуло их друг к другу. Пока не утянуло на чердак общежития. И были неумелые поцелуи и неуклюжие объятия, и были ее стыдливые уверения «ты меня не станешь уважать» и его страстные клятвы «стану уважать еще больше», и была долгая борьба, и когда у него уже не осталось никаких сил, она наконец отдалась ему — там, на чердаке, в антисанитарных условиях. После этого Анечка три дня плакала, еще три дня избегала встреч с ним, а еще через три дня они подали заявление в загс…
Вспомнил Васин, как жили они потом в коммунальной квартире, в одной комнате с его мамой и дедушкой. По ночам мама тихонько сопела, дедушка громко храпел, но Аня плакала, что родственники не спят, лишь притворяются, чтобы не мешать молодоженам, а он уверял ее в обратном. И только уже под утро они предавались краткому и бестолковому процессу, думая лишь об одном: как отвратительно скрипит этот проклятый диван-кровать…
Вспомнил Васин, как у них появилась наконец своя собственная квартира — шикарная, однокомнатная, со вмещенный санузел и сын Коля на раскладушке. Ребенок рос нервный, просыпался от каждого шороха, не говоря уж… Так что заниматься сексом — или, как прочитала Анна Ивановна в одном зарубежном романе, «делать любовь» — по ночам не удавалось. А днем оба на работе. Значит, оставались только выходные. Сыну Коле давали деньги на кино. И было большой удачей, когда фильм оказывался двухсерийным. Но если кино крутили скучное, Коля мог сбежать пораньше, так что они с дрожью ожидали дверного стука в самый волнующий момент. А когда Николай подрос и получил свой ключ от квартиры, так они и вовсе бросили «делать» эту нервную «любовь»…
Вспомнил Васин еще — а чего уж, вспоминать, так псе! — вот он и вспомнил: санаторий в Пицунде, темная ночь, крупные звезды, запах магнолий и Кира Львовна — тоже учительница, очень серьезная, в роговых очках, но с какой-то дьявольской косинкой в удлиненных очах. Они бродили по пляжу, одобряли прогрессивный педагогический метод Сухомлинского, осуждали
