Червь - Джон Фаулз

Актёр вновь тяжело опускается в кресле. Качает головой и озирается на двери.

— Что скажете, сэр?

— Меня обманули, сэр, жестоко обманули. Я полагал за верное, что эта затея — всего лишь пустячная проделка с невинной и даже благой целью. — Актёр смотрит в лицо стряпчего. — Хоть вы и сомневаетесь в моих словах, но всё же перед вами честный человек. Что я повинен в легковерии и безрассудстве — этого я, увы, отрицать не могу. Но я не умышлял и не совершил ровно ничего дурного. Поверьте мне, умоляю!

— Что мне ваши уверения. Вы мне подавайте доказательства — тогда поверю.

— А к досточтимой миссис Лейси вы несправедливы. Она к этой истории нимало не причастна.

— Разберёмся.

— Спросите обо мне кого угодно, сэр. Я в нашем ремесле человек не безвестный. Я коротко знавал мистера Гея и приятельницу его герцогиню Квинсбери и её вельможного супруга. Мне оказал честь своим знакомством генерал Чарльз Черчилль — с ним я чаще встречался на Гроувенор-стрит при жизни миссис Олдфилд. Я знаком с мистером Ричем из Гудменз-филдз. С поэтом-лауреатом мистером Сиббером, с мистером Квинном, с достопочтенной миссис Брейсгердл. Я своё ремесло не позорю — не Томас Уокер какой-нибудь[59].

Стряпчий смотрит на посетителя и не произносит ни слова.

— Уж не прогневал ли я ненароком какую важную особу?

Стряпчий всё так же безмолвно буравит его взглядом.

— Чуяло моё сердце. Знал бы наперёд, чем это кончится…

В ответ — опять молчание.

— Что же мне делать?

— Принести присягу и рассказать всё без изъятия. С самого начала.

Допрос и показания

ФРЭНСИСА ЛЕЙСИ,

данные под присягою августа 23 числа, в десятый год правления Государя нашего Георга Второго, милостью Божией короля Великой Британии, Англии и прочая.

Я зовусь Фрэнсис Лейси. Жительство имею на Харт-стрит, что подле сада, через два дома от «Летящего ангела». От роду мне пятьдесят один год. Я родился в Лондоне, в приходе св.Эгидия. Я актёр, сын Джона Лейси[60], бывшего в великой милости у короля Карла.

В: Прежде всего ответьте на нижеследующий вопрос. Было ли вам ведомо, что истинное имя джентльмена отнюдь не Бартоломью?

О: Да.

В: Было ли вам ведомо, кто он таков на самом деле?

О: Нет, сэр, я и поныне того не знаю.

В: Когда вы виделись с ним в последний раз?

О: Первого мая.

В: Известно ли вам, где он нынче?

О: Нет.

В: Забыли про присягу?

О: Истинная правда, сэр.

В: Вы можете поклясться в том, что с самого мая первого числа не виделись с ним, не имели с ним сношений и не получали от него известий через какое-либо третье лицо?

О: Как перед Богом. А уж как бы хотелось о нём проведать!

В: Теперь расскажите то же самое о двух других спутниках — вашем слуге и горничной.

О: Я и о них не имел известий с того самого дня. Верьте слову, сэр. Тут такая оказия вышла. Если угодно, я объясню…

В: Успеется. Объясните в своё время. А сейчас — готовы ли вы поклясться, что не знаете, где обретаются и эти двое?

О: Клянусь. И в том ещё клянусь, что до сего дня ничего не знал о гибели слуги. Позвольте спросить…

В: Не позволяю. И Боже вас упаси солгать!

О: Убей меня Бог, если солгу.

В: Хорошо же. Но помните: сколько бы вы ни отговаривались, что не предвидели последствий, суд этого в соображение не возьмёт. Сообщник преступника — он и есть сообщник преступника. А теперь послушаем, что вы имеете сообщить. Начните с самого начала.

О: Престранная история, сэр. Я в ней выхожу круглым дураком. Чтобы хоть немного оправдаться, расскажу её так, как она мне виделась в ту пору. Без оглядки на то, что узнал задним числом.

В: Вот это дело. Начинайте же.

О: Случилось это в середине апреля. Как вам известно, я тогда играл роль Фустиана в «Пасквине» юного мистера Филдинга и могу без ложной скромности сказать…

В: Оставьте свою неложную скромность при себе. К делу.

О: Я лишь хотел сообщить, что пьеса была благосклонно принята публикой, а моя игра замечена — это, смею думать, также имеет касательство до дела. Как-то утром, за день или два до того как нам прервать представления по причине Пасхи, приходит ко мне на Харт-стрит этот самый Дик и приносит письмо от своего хозяина. Имени своего тот не поставил, а подписался Philocomoedia[61]. В пакете был другой пакетец, поменьше, в нём — пять гиней. Писавший пояснял, что сим подношением изъявляет признательность за мою игру, о которой он отзывался в весьма хвалебных выражениях.

В: Вы сохранили это послание?

О: Оно у меня дома. Но я помню его наизусть. Да и не в письме сила.

В: Продолжайте.

О: Писавший уверял, что посещал наше представление уже трижды с единой лишь целью насладиться моим талантом. Далее он просил сделать ему любезность, повидавшись с ним лично, поскольку он желает обсудить одно дело, клонящееся ко взаимной выгоде. Он назначал место и время встречи, однако же, в случае если я найду их для себя неудобными, готов был принять мои условия.

В: Где и когда он предлагал встретиться?

О: На другое утро в кофейне Тревелиана.

В: Вы согласились?

О: Согласился. Признаться, дар его показался мне щедрым.

В: И впереди уже мерещились новые гинеи?

О: Прибавьте — честно нажитые, сэр. Моё занятие не слишком доходно, ваше подоходнее будет.

В: Вас не удивило это подношение? Разве одарять золотом в залог будущих свиданий принято актёров, а не актрис?

О: Нет, сэр, нимало не удивило. Не у всех столь невыгодное мнение о театре, как у вас. И среди джентльменов много таких, кто не чурается нашей компании и находит приятность в беседах о драматических сочинениях и актёрской игре. А есть такие, что и сами ищут стяжать лавры и не считают зазорным обращаться к нам за советом и поддержкой в надежде увидеть плоды своего вдохновения на сцене. Вот и нынче мне было возомнилось, что вы призвали меня для таких именно услуг. И поверьте, это не в первый раз. Мне и самому случалось перекладывать французские пьесы на английский язык — и какой был успех! Мой «Дворянин из мещан», переделанный из комедии Мольера, стал…

В: Будет, будет. Итак, наш Росций[62] пустился на заработки. Что дальше?

О: У дверей Тревелиановой кофейни меня дожидался глухонемой слуга — Дик. Он препроводил меня в отдельный покой. Там я и познакомился с мистером Бартоломью.

В: Именно так? Мистер Бартоломью?

О: Да: так он себя назвал.

В: Он был один?

О: Один, сэр. Мы сели, он повторил лестные слова из своего письма, расспросил о моей жизни, о прочих ролях, которые я игрывал.

В: Он говорил со знанием дела?

О: Нет, сэр, знатоком он не притворялся. Он признался, что прибыл в Лондон и приохотился к театру лишь недавно, до сих пор же его ум занимали другие материи.

В: Откуда он прибыл?

О: Из северных краёв, сэр. Из каких точно, он не сказывал, но по выговору я предположил, что с северо-востока. Так говорят выходцы из северного Йоркшира.

В: Какие же материи его занимали?

О: Естественные науки. Он поведал, что по выходе из университета искусства почитал за предметы для себя посторонние.

В: Что он рассказывал касательно своей вымышленной родни?

О: Я как раз к тому и подхожу. Закончив свой изрядно пространный рассказ о себе, я учтивейшим образом полюбопытствовал, из какой фамилии он происходит. Он, как мне показалось, смутился и ответствовал лишь, что он младший сын одного баронета, но прочих подробностей не сообщил, и мы перешли к главному предмету разговора. Должен вас предуведомить, что в дальнейших его речах правды не было ни на волос.

В: Излагайте, что он говорил, не меняя ни слова.

О: Мне бы не хотелось отнимать у вас…

В: Моё время — не ваша печаль. Рассказывайте.

О: Вначале он сделал некоторые гадательные соображения. Я позднее узнал и постараюсь показать вам, что такой способ вести разговор был у него в обычае. Он спросил, что бы я ответил, если бы мне предложили за сходное вознаграждение сыграть роль, имея зрителем его одного. Я пожелал узнать, какого рода роль. «Ту, что я дам», — ответствовал он. Решивши, что мы наконец добрались до сути, я было вообразил, что он принёс своё сочинение и расположен послушать, как я стану его декламировать. И я ответил, что счастлив буду оказать ему таковую услугу. «Хорошо, — сказал он. — Только это придётся проделать не здесь и не сейчас. К тому же, мистер Лейси, представление может растянуться на несколько дней, а то и недель. Я принуждён просить вас приступить к делу уже в последних числах месяца, ибо мне нынче всякий день дорог. Мне известно, что у вас ангажемент с Маленьким театром[63], а посему, дабы отъезд со мной не стал вам в убыток, я положил хорошо вас обеспечить». Так и выразился. Я, признаюсь, растерялся, а когда он стал выспрашивать, сколько мне платят за выход в Хеймаркете, у меня и вовсе голова пошла кругом. Я растолковал ему, как у нас в театре принято делить сборы, и расчёл, что мой средний прибыток составляет пять гиней в неделю. На что он сказал: «Хорошо. За свою роль я положу вам пять гиней в день, сколько бы сборов вы ни сделали. Сочтёте ли вы такую награду достойной вашего таланта?» Я ушам не поверил. Ведь экое богатство привалило! Сперва я решил, что он шутит. Но оказалось, что у него и в мыслях нет шутить. Приметив мои колебания, он объявил, что, так как для исполнения роли мне придётся отъехать с ним в чужие края и пробыть там около двух недель, а также претерпеть прочие неудобства, то он за моё согласие с готовностью накинет ещё тридцать гиней, отчего вся награда за мои услуги составит целую сотню. А надобно добавить, мистер Аскью, что обстоятельства мои не столь благополучны, чтобы бросаться такими изрядными прибытками. Мыслимое ли дело — за две недели заработать столько, сколько я не прочь был бы выручить за полгода трудов! Притом, как я заметил, «Пасквин», что называется, поизыгрался: сборы уже не те. Да и конец сезона не за горами. Двумя днями раньше, когда я хворал, роль мою сыграл мой приятель мистер Топем. Публика ему тоже малым делом похлопала, хотя…