Тайна за семью печатями - Джеффри Арчер

– Да о чем вы, право? – недоумевал судья.

Взгляды каждого сфокусировались на Сиддонсе, который достал конверт из внутреннего кармана и держал его на вытянутой руке так, словно тот был объят пламенем.

– Этот конверт мне передали сегодня утром, милорд.

– Кто передал, Сиддонс? – спросил судья.

– Мистер Гарри Клифтон. Он сказал мне, что получил его от леди Баррингтон за несколько часов до ее смерти.

– Вы вскрывали конверт, мистер Сиддонс?

– Нет, сэр, не вскрывал. Он адресован председательствующему судье, то есть вам.

– Понятно, – сказал судья. – Мистер Тодд и сэр Катберт, не будете ли вы так добры проследовать ко мне в кабинет?

– Какое странное дело, джентльмены, – сказал судья, положив невскрытый конверт на стол перед двумя адвокатами. – В сложившихся обстоятельствах, признаюсь, я пока не уверен, каким будет план действий.

– Мы оба, – сказал мистер Тодд, – могли бы выдвинуть убедительный аргумент: письмо нужно рассматривать как недопустимое доказательство.

– Согласен, – сказал сэр Катберт. – Но, откровенно говоря, один бес, что так, что эдак. Поскольку, если вы не откроете конверт сейчас, письмо все равно найдет свой путь в суд, и, какая бы сторона ни проиграла это дело, она, несомненно, будет иметь основания для апелляции.

– Боюсь, что не исключен и такой вариант, – сказал судья. – Если вы оба согласитесь, то, возможно, будет целесообразно вам, Саймон, вызвать мистера Клифтона в качестве свидетеля под присягой и посмотреть, сможем ли мы пролить хоть немного света на то, каким образом к нему попал конверт в первую очередь. Как вы полагаете, Катберт?

– Не возражаю.

– Хорошо. Тем не менее позвольте заверить вас, – продолжил судья, – что я не вскрою конверта, пока мы не услышим показаний мистера Клифтона, и сделаю это лишь после вашего обоюдного одобрения. А вскрывать его я обязуюсь только в присутствии всех, кто может быть затронут последствиями этих действий.

14

– Вызывается мистер Гарри Клифтон.

Эмма крепко сжала руку Гарри. Он поднялся с места и спокойно проследовал к свидетельской кафедре. Как только он принес присягу, судья подался телом вперед и сказал:

– Мистер Клифтон, я намерен задать вам несколько вопросов. Когда я закончу, если опытные адвокаты захотят уточнить некоторые моменты, они будут вольны сделать это. Могу я подтвердить для протокола, что вы приходитесь мужем Эмме Клифтон и зятем мисс Грэйс Баррингтон, двух ответчиц по этому делу?

– Совершенно верно, сэр, а еще шурином сэру Джайлзу Баррингтону, моему старинному и самому близкому другу.

– Можете ли вы рассказать суду о ваших взаимоотношениях с леди Баррингтон?

– Мне было двенадцать, когда я впервые познакомился с ней на чаепитии по случаю празднования дня рождения Джайлза, так что знаю ее почти двадцать лет.

– Это не ответ на мой вопрос, – надавил судья.

– Я считал Элизабет дорогим и близким другом и скорблю из-за ее безвременной кончины так же глубоко, как все здесь присутствующие. Она была поистине выдающейся женщиной, и, если бы родилась на поколение позже, правление «Пароходства Баррингтонов» не искало бы за пределами круга семьи нового председателя правления, когда ее муж умер.

– Благодарю вас. А теперь я хотел бы спросить вас о конверте, – судья поднял руку с конвертом и показал его всем, – и каким образом он попал к вам.

– Почти каждый вечер я ездил навещать Элизабет в больнице. Последний мой визит состоялся, как выяснилось, в последний вечер ее жизни.

– Вы с ней были одни?

– Да, сэр. Ее дочь Грэйс ушла как раз передо мной.

– Пожалуйста, расскажите суду, что произошло.

– Элизабет сказала мне, что днем к ней приходил ее стряпчий мистер Сиддонс и она подписала новое завещание.

– Мы говорим о вечере вторника двадцать шестого июля?

– Да, сэр, за несколько часов до смерти Элизабет.

– Можете ли вы сообщить суду, что еще произошло во время вашего визита?

– Она удивила меня тем, что достала из-под своей подушки запечатанный конверт, который передала мне на хранение.

– Она объяснила, почему дает его вам?

– Нет, сказала только, что, если Джайлз опротестует ее новое завещание, я должен буду передать письмо судье, назначенному председательствовать на слушании дела.

– Какие-нибудь еще инструкции она вам дала?

– Еще она велела мне не вскрывать конверт и не сообщать Джайлзу или моей жене о его существовании.

– А если сэр Джайлз не опротестует завещание?

– В этом случае она попросила уничтожить конверт, с тем же условием не говорить никому о том, что он когда-либо существовал.

– То есть вы понятия не имеете, что в этом конверте, мистер Клифтон? – Судья вновь поднял конверт.

– Ни малейшего.

– А мы якобы должны в это поверить, – заметила Вирджиния достаточно громко, чтобы все услышали.

– «Все чудесатее и чудесатее», – проговорил судья, проигнорировав, что его прервали. – У меня к вам больше нет вопросов, мистер Клифтон. Мистер Тодд?

– Спасибо, милорд. – Мистер Тодд поднялся с места. – Вы сказали его светлости, мистер Клифтон, что леди Баррингтон сообщила вам, будто написала новое завещание. На звала ли она вам причину, почему она так сделала?

– Я ни капли не сомневаюсь в том, что Элизабет любила своего сына, но она призналась мне о своих опасениях: если он женится на этой ужасной женщине леди Вирджинии…

– Милорд, – вскочил сэр Катберт, – это показание с чужих слов и неприемлемо для рассмотрения по существу.

– Согласен. Оно будет вычеркнуто из протокола.

– Но, милорд, – вмешался мистер Тодд, – тот факт, что леди Баррингтон завещала свою сиамскую кошку Клеопатру леди Вирджинии, наоборот, наводит на мысль…

– Вы уже высказали свое мнение, мистер Тодд, – остановил его судья. – Сэр Катберт, у вас есть вопросы к этому свидетелю?

– Только один, милорд. – Сэр Катберт взглянул прямо на Гарри. – Были ли вы бенефициаром предыдущего завещания?

– Нет, сэр, не был.

– У меня больше нет вопросов к мистеру Клифтону, милорд. Но я буду просить суд о небольшой отсрочке и, прежде чем вы решите, должно ли быть вскрыто это письмо или нет, позволить мне вызвать одного свидетеля.

– Что вы имеете в виду, сэр Катберт? – спросил судья.

– Речь о человеке, который имеет шанс потерять больше всего в случае, если вы примете решение не в его пользу, а именно – о сэре Джайлзе Баррингтоне.

– У меня возражений нет, при условии, что мистер Тодд согласен.

– Только за, – ответил Тодд, понимая, что отказом ничего не добьется.

Джайлз медленно прошел к свидетельской кафедре и присягнул, словно предстал перед палатой представителей. Сэр Катберт обратился к нему с приветливой улыбкой:

– Для протокола, будьте добры, назовите, пожалуйста, свое имя и род занятий.

– Сэр Джайлз Баррингтон, член парламента от бристольских судоверфей.

– Когда в последний раз вы виделись со своей матерью? – спросил сэр Катберт.

Судья улыбнулся.

– Я навещал ее утром в день ее смерти.

– Упоминала ли она тот факт, что изменила свое завещание?

– Ни словом.

– Значит, когда вы ушли от нее, у вас осталось ощущение, что существует единственное завещание, то самое, что вы с ней обсуждали во всех деталях более года назад?

– Откровенно говоря, сэр Катберт, мысль о завещании матери в тот момент занимала меня меньше всего.

– Безусловно. Но я должен спросить, в каком состоянии здоровья вы нашли свою мать в то утро.

– Она была очень слаба. За тот час, что я провел у нее, мы едва обменялись парой слов.

– Значит, для вас было сюрпризом то, что вскоре после вашего ухода она поставила свою подпись под сложным документом объемом тридцать три страницы.

– Я посчитал это непостижимым. Считаю и сейчас.

– Вы любили свою мать, сэр Джайлз?

– Я обожал ее. На ней держалась вся наша семья. Я жалею лишь об одном: будь она сейчас с нами, это прискорбное дело никогда бы не возникло.

– Благодарю вас, сэр Джайлз. Пожалуйста, оставайтесь там – возможно, сэр Тодд пожелает допросить вас.

– Боюсь, мне придется взять на себя излишний риск, – шепнул Тодд Сиддонсу, прежде чем встать и обратиться к свидетелю. – Сэр Джайлз, позвольте мне начать с вопроса к вам: не будете ли вы возражать, если его светлость вскроет конверт, адресованный ему?

– Конечно будет! – громко произнесла Вирджиния.

– У меня нет возражения против вскрытия конверта, – сказал Джайлз, оставив без внимания реплику жены. – Если письмо написано в день смерти моей матери, наверняка мы поймем из него, что она была способна подписать такой важный документ, как завещание. Если же письмо написано до двадцать шестого июля, важность его незначительна.

– Означают ли ваши слова, что вы принимаете объяснение мистера Клифтона тому, что имело место после того, как видели свою мать в последний раз?