Религиозные судьбы великих людей русской национальной культуры - Анатолий Ведерников

Итак, Посошков решился предложить «от малосмыслия своего слово», и вышло то слово чуждым всяких притязаний на ученость, не изобличающее в авторе и тени самомнения, – задушевное, простое, безыскусственное, но и в то же время веское и полное силы.

«Зерцало…» свое Посошков назначил для всех христиан, «како отпадших, тако и не отпадших, наипаче же для тех, кии от раскольнича сквернословия в сомнение внидоша». Он «молением умоляет всех, хотящих спастися, не возгнушатися, но с любовию прочитати Зерцало». Преимущественно он все-таки предлагает свое «Зерцало…» православным, «кии в раскол еще не впали», обещая им от «честнаго неленностного поглядания в Зерцало сугубую пользу: узреть лжеучение раскольников и, ложь их познав, очи им заплевати». Что же касается раскольников, то Посошков предвидел заранее безуспешность «Зерцала…» между ними: «им уже моя беседа не пользует; кто поражен от диавола душевною слепотою и не желает от окаляния духовного чист быти, то вем, яко не восхощет сего Зерцала и в руки взяти, понеже в нем вся их сквернословия ясно зрима суть и Божественным Писанием отпадших во очи, яко острым рожном порет». Тем не менее «Зерцало…» направлено было непосредственно на раскольников, и почти исключительно с ними Посошков имеет дело.

Теперь мы рассмотрим «Зерцало…» со стороны его содержания, в котором нас будут интересовать не подробности, не литературная сторона, а главным образом данные о сотоянии раскола в то время, взгляд Посошкова на раскол и на причины его усиления, а также существенные приемы и характер полемики Посошкова.

Вовлеченный в борьбу между реакцией и расколом в области духовной жизни, Посошков в своем сочинении отобразил современное брожение умов, то сильное движение, которое было направлено против исправления книг, против новизны вообще и преимущественно в области Церкви. Из «Зерцала…» мы узнаем, что раскол коренился главным образом на почве невежественной массы простонародья, из которого выродился и сам Посошков. «В нынешние времена, – говорит он, – диавол напал на нашу Российскую страну и аще и не обрел себе помощника от великих лиц… обаче снискал себе способников от нижния чреды: малоосмысленных пресвитеров и чернецов, и простых некнижных мужиков… улови простого народа многое множество, еже и исчислити невозможно». Лишенные всякого правильного воспитания, не понимавшие духа христианства, но неприкосновенно соблюдавшие традиционные правила о двуперстии, седьмопросфории и пр., даже простолюдины, возбужденные теперь видимой опасностью своего старинного православия, фанатически восстали на защиту церковной старины и ревностно занялись спорными вопросами богословия: начались прения, доходящие до ожесточения, о новшествах в Церкви, о книжном исправлении, о двуперстии и пр. Все это оставалось часто совершенно чуждым истинной религиозности, но уже чисто формальная постановка дела, самые споры, независимо от их содержания, заключали в себе долю привлекательного: на этом поприще находили себе умственную пищу те классы общества, которые не принимали ни малейшего участия в делах, касающихся общества и государства, и должны были довольствоваться скромной ролью молчаливых безучастных зрителей при энергических мерах правительства, стремившегося вперед и не обращавшего внимания на настроение умов в народе. Между тем в движениях раскольничьих всякий мужик-начетчик приобретал право и возможность увлекать народ своим краснобайством, рассчитывая на завидную и привлекательную роль общественного деятеля, народного вождя. Вопросы веры при этом из цели часто превращались в средства, и результатами споров было не восстановление веры, а ее совершеннейшее извращение во множестве раскольничьих толков, возвышавшихся один над другим своими нелепостями и религиозным невежеством.

Посошков сознавал обаятельность для человека самостоятельного действования и стремление к самовластию поставлял в непосредственную власть с появлением раскола: «Несть на сем свете веселостнее человеку самовластия, и аще не взнуздаеши благоразумным удержанием того самовластия, то породит оно самомнение и высокоумие… и тем высокомнением многие впадают в вечную погибель. Умножися сего недуга и у нас в России: мнози церкве святые отрекошася и о том тщание имеют, еже бы жити в непокорстве и по своей воле, яко кто хощет. Всем бо нам людей осуждати весьма любо, а хулити и того любее, себя же самого мнети прочих человек разумнейша приносит человеку превышнюю сладость». Отсюда часто происходит неразумное стояние на своем, стремление спорить, отстаивать свои мнения, хотя бы совершенно непонятные и заведомо ложные. Так большею частью и было в расколе. По выражению Посошкова, раскольники, принявшие на себя роль защитников Православия, «охочи претися»; при этом в большинстве случаев выходило, что «раскольницы всуе труждалися: за что прутся, и сами того не знают». «В душевной слепоте ничего не разумеют, а нудятся спорить о том, чего в их головах нет и не было. Стоят они за что восхощут, и от неразумения и от упорства своего души своя губят».

Неудивительно, что разумные люди ловили прущихся в неисходных противоречиях, вроде того, например, что, отвергая и не признавая патриарха, раскольники задорно отстаивали просфору за его здоровье.

Вследствие желания всякого более или менее популярного начетчика быть авторитетом в деле веры, независимо от своих собратий, раскол явился во множестве оттенков, со всевозможными видоизменениями, на какие только была способна изобретательность аввакумов, онуфриев и других расколоучителей. «От того вы и заблудили, – говорит Посошков раскольникам, – за еже в вас мнози начаша учительны быти и вдашася в различные толки, разыдошася в разные развращенные пути: в поповщину, беспоповщину, христовщину, моисеевщину, бородатовщину, елинарщину, волосатовщину, онуфриевщину, аввакумовщину, федосеевщину, космовщину и во иные многие пути разыдошася, их же исчислити невозможно. Колико учителей ни восстанет, толико и законов изобретают, и многоразличные учители тако кудесят, что и сами себя не узнают».

Сильнейшим возбуждением русского народа в то время объясняются и успехи раскола. Посошков предлагает нам любопытные сведения о размерах народного протеста «новой церкви». «Исчислити невозможно лжеучителей, – говорит он, – распространишася во всех пределах российских и зарубежных странах множество их; и тако улови их диавол, яко самое малое число Христовых овец остася, еже ересям их непричастны». «Аз бых, – рассказывает Посошков, – в Новгороде на Страстной неделе у церкви Димитрия Солунского; приход тамо многонародный, а не бысть не единого причастника: вси бо вкупе отрекошася, от лжеучителей развращени суть, яко едва сотая часть обрящется благочестия держащихся».