Такая служба – побеждать - Яков Григорьевич Садовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спрашиваю Амазаспа Хачатуровича, чем вызвана такая критическая оценка.
— Время прошло, вот и следует для пользы в будущем все рассматривать критически. И сам Георгий Константинович теперь на это иначе смотрит. В своей книге пишет, что сейчас, спустя много времени, размышляя о плане Берлинской операции, пришел к выводу, что разгром берлинской группировки и взятие самого Берлина можно было бы осуществить несколько иначе… Понимаешь, действительно, местность благоприятствовала противнику, затрудняла наступление крупных танковых масс. Танковая армия понесла большие потери, и вновь подтвердилась мысль, что ввод танковых армий в зоне тактической обороны противника редко целесообразен и всегда нежелателен. Но тогда что было делать — ведь так все стремились к долгожданной победе!..
Танковые корпуса яростно дерутся с врагом. 11-й гвардейский наносит удар в юго-западном направлении, потом форсирует реку Флисс, захватывает плацдарм на другом берегу. Затем пробивается 8-й гвардейский корпус, завязывает бои.
Танки форсируют Шпрее.
Берлин, 1945
Наконец Зееловские высоты подавлены. Захвачен ключ от всей системы обороны врага на берлинском направлении. Но противник не сдается, противник дерется ожесточенно. И бои — продолжаются. Предстоят бои в самом Берлине, но, хотя и остались до Берлина считанные километры, ох как трудно они даются.
11-й гвардейский танковый корпус наступает в особенно трудных условиях — ему предписано продвигаться на Мюн-хеберг, но к Мюнхебергу ведет единственная дорога, а на ней — сплошные завалы; заминированы перекрестки, на наиболее важных направлениях — вражеские танки, штурмовые орудия, противотанковые пушки. И двигаться надо через лес, а здесь танки подстерегают истребители, вооруженные фаустпатронами.
— Честно говоря, — как-то обронил Амазасп Хачатурович, — за всю войну я так и не смог привыкнуть воевать в лесу. Не знаешь, откуда чего ждать. Как в мешке.
Показал ему рассказы одного писателя о боях за Берлин. Один из них так и назывался — «Бабаджанян».
— Чем же это я заслужил? Расскажи. Впрочем, подожду. Рассказ большой? Нет? Тогда лучше сам прочитаю. В пересказе плохо получается. Вот дочка урок учит: сначала она его любила, а он ее не любил, потом он ее любил, а она его нет. Оказывается, «Евгений Онегин»…
Он прав: пересказывание художественных произведений — печальный удел плохих школьных учебников.
— Он тут хвалит меня, что я в лесу вперед мотострелков выслал. Но в тот момент я уже о другом думал: как в самом Берлине действовать будем? Не удастся там вперед мотострелков выслать. А каково вести уличные бои танковой армии? В городе она скована в движениях, уязвима на улицах между громадами зданий, в узких переулках. Из каждой подворотни, из окон, с крыш на танки обрушат гибельный огонь простых бутылок с зажигательной смесью. Что уж говорить о фаустпатронах! Вот чем голова была занята…
Но впереди — Берлин. И танки устремляются вперед. 44-я и 27-я бригады 11-го корпуса вырвались на кольцо берлинской автострады. Кольцо окружения все теснее. 11-й гвардейский получает приказ: наступать на Потсдамский вокзал и имперскую канцелярию. В ночь на 30 апреля танки корпуса Бабаджаняна уже прямой наводкой обстреливают здание имперской канцелярии.
— Никто не знал тогда, — говорит Амазасп Хачатурович, — что именно здесь, в бронированных подземельях, прячутся Гитлер, Геббельс, Борман и другие главари фашистской Германии. На следующий день стало известно, что бесноватый фюрер покончил с собой… Гудериан всюду твердит: Гитлер, Гитлер, а моя, дескать, хата с краю. Чепуха!
И маршал предлагает:
— Давай попробуем разобраться. Это пишут даже западногерманские историки, а они так много сделали для утверждения легенды о единоличной ответственности Гитлера за поражение Германии.
«Было бы не только неисторично и неправдоподобно, — читаю я, — но и опасно превращать Гитлера в единственного козла отпущения, приписывать ему кроме постоянной инициативы и самой тяжелой ответственности за решение в последней инстанции еще и всю вину за ошибки, приведшие к катастрофе на Востоке… Если рассуждать так, то, к примеру, получается, что только военные специалисты одерживали для него победы, а он один терпел лишь поражения. Иными словами, это означает: без Гитлера и эта война была бы выиграна!.. Разве Гитлер смог бы планировать и вести эту гигантскую, вначале протекавшую успешно войну с людьми, которые, обладая всей дальновидностью, неохотно подчинялись ему, чтобы «предотвратить худшее»? А тем, кто пытается оправдать свое послушание аргументом, что они якобы всегда были против Гитлера, но, руководствуясь интересами фронта, не могли подать в отставку, можно возразить следующее: со стратегической точки зрения нет ничего хуже, чем променять свои принципиальные позиции относительно ведения войны на ложную линию, зная заведомо, что она приведет к поражению. Кто так поступает, совершает, по мнению Наполеона, не только военную глупость, но и преступление»[1].
— Нет, — продолжает маршал, — вместе со своим фюрером моральную ответственность за всю войну и ее печальный для рейха исход несут не только ближайшие политические помощники Гитлера, но и Кейтель, Йодль, Манштейн, Гудериан…
Рассвет 30 апреля. Кровопролитные бои в Берлине не утихают. Полковник Бабаджанян принимает дерзкое решение: наступать не только по земле, но и под землей — тоннелями метро. Такого еще в практике танковождения не бывало. Но, увы, Гитлер приказал открыть шлюзы на Шпрее — в тоннели хлынула вода.
В тоннелях женщины, дети, — но что гитлеровцам до собственного обманутого народа! И советские солдаты, рискуя жизнью, спасают женщин и детей, может быть, жен и детей тех, кто стреляет в них фаустпатронами.
Амазасп Хачатурович объясняет истоки великодушия советского человека: мы никогда не ставили знака равенства между фашистскими оккупантами и немецким народом.
Вспоминаю памятник советскому солдату, что стоит в берлинском Трептов-парке, — он замечает:
— Знаешь, сколько я ни убеждал себя, что воин, который там одной рукой держит карающий меч, а другой прижимает к своей груди немецкую девочку, — это символ, обобщенный образ, когда ни приеду в Берлин, всякий раз стою перед этим памятником, и чудится мне в выражении лица гранитного солдата то одно, то другое до боли знакомое и родное лицо моих однополчан. Я собственными глазами видел, как наши солдаты заботливо помогали немецким женщинам переносить детей в безопасное место, как отдавали при этом свой солдатский паек малышам…
И описывает трогательную сцену возле нашей походной кухни, специально предназначенной для населения.
Голодный мальчонка протягивает повару кастрюльку. Ему наливают дополна. Но мальчик не отходит. «Чего тебе, хлопчик? —
