Ельцин - Тимоти Колтон

Хрущев и его тогдашний заместитель Леонид Брежнев забрали Кириленко в Москву в 1962 году и включили его в Секретариат ЦК. По рекомендации Кириленко, на пост первого секретаря Свердловского обкома назначили Константина Николаева, свердловчанина, окончившего стройфакультет УПИ еще в 1930-х годах и во время войны работавшего секретарем партийного комитета института. Николаев, страдавший диабетом и ожирением, из-за своих недугов во всем опирался на Рябова и в 1966 году выдвинул его во вторые секретари обкома. В январе 1971 года Николаев ушел на пенсию, и Рябов стал первым секретарем. Через несколько месяцев Николаев умер. Похоже что Кириленко, как член Политбюро, не повлиял на назначение Рябова, хотя продолжал следить за свердловской политической сценой вплоть до 1982 года. На счастье Рябова, в Москве осознали, что на этом посту нужен был хороший специалист и местный уроженец, и не стали посылать нового «варяга» вроде Кириленко[265].

Из мемуаров Ельцина читатель никогда не узнает о том, насколько Борис Николаевич зависел от Рябова. Он едва упоминает его имя. Ельцин был не из тех людей, кто легко признает, что был обязан кому-то, и в случае Рябова это чувство еще больше усилилось в 1987 году, когда Рябов стал на сторону Горбачева, сместившего Ельцина с высокого поста, и отношения между ними прекратились.

В апреле 1968 года Рябов решил привлечь Ельцина к работе в областном аппарате партии. Он хотел сменить руководство отдела строительства, которым долгие годы совершенно неэффективно заведовал Алексей Гуселетов. Когда Рябов предложил кандидатуру Ельцина, некоторые аппаратчики, знавшие о его позднем вступлении в партию и нежелании участвовать в комсомольской и партийной работе, опешили. Они считали, что Ельцин по крайней мере должен сначала «заработать очки» на заводе или на районном уровне, как сам Рябов[266]. Возможно, они не знали, что за последние пять лет он отдал свои долги — был выбран в местные советы депутатов трудящихся и комитеты партии, и в 1966 году его оценили как «политически грамотного» руководителя, принимающего участие в общественной работе и «пользующегося авторитетом» в коллективе[267]. В мемуарах Ельцин связывает назначение 1968 года со своей политической деятельностью: «Сильно этому предложению не удивился, я постоянно занимался общественной работой»[268]. Партократы возражали Рябову, считая Ельцина упрямым и несговорчивым. Однако Рябов был не склонен отступать. «Спрашиваю: „А как вы его оцениваете с точки зрения дела?“ Задумались. А потом отвечают: „Здесь вопросов нет — сделает все, что угодно, ’разобьется’, но выполнит поручение начальства“». Рябов неосторожно поклялся, что добьется от Ельцина всего: «А если я замечу, что он будет „выпрягаться из оглобель“, поставлю на место»[269]. Он был не последним, кто совершил ошибку, решив, что Ельцина можно приручить и использовать его в своих целях.

Рябов утвердил назначение у Николаева и сделал предложение Ельцину. «Могу объективно сказать, что он не рвался на эту работу, — пишет Рябов, — но после нашего разговора дал согласие»[270]. В мемуарах Ельцин скупо говорит, что согласился по одной простой причине — «захотелось попробовать сделать новый шаг»[271]. Но он сделал это не ради забавы: Ельцин прекрасно понимал, что это разумный карьерный шаг — вперед к новому опыту и вверх по пирамиде власти. «Я стал не просто начальником, но — человеком власти, „вложился“ в партийную карьеру, как вкладывался когда-то в удар по мячу, потом в работу»[272].

Свердловский обком партии и облисполком располагались в малоэтажном здании на проспекте Ленина у Городского пруда, напротив того места, где в XVIII веке Василий Татищев построил свои заводы. В 1930-х годах, чтобы возвести это здание, снесли православный собор. Отдел строительства, состоявший из шести человек, был одним из нескольких отделов обкома, которым приходилось разбираться с бесчисленными противоречиями и трениями, возникавшими в советской плановой экономике. Обком следил за кадрами, контролировал снабжение рядовых и важных проектов, поощрял «социалистическое соревнование» между рабочими коллективами, пытавшимися перегнать друг друга на пути к производственной цели. Ельцин считал такое вмешательство вполне естественным. Мытьем или катаньем, «с помощью накачек, выговоров и так далее» партийные органы решали повседневные проблемы. «Это было сутью существования системы и никаких вопросов или возражений не вызывало»[273].

Первая половина 1970-х годов была последним периодом, когда экономика СССР, опираясь на высокие мировые цены на нефть, продолжала развиваться. Новоиспеченный завотделом использовал это время в свою пользу. Как и в СУ-13 и ДСК, Ельцин гордился упорядоченной рабочей обстановкой. В 1972 году, предлагая молодому инженеру Олегу Лобову стать своим замом, он назвал отдел строительства «структурой, где еще сохранилась дисциплина», и не скрывал, что, по его мнению, с дисциплиной плохо везде[274]. Он умел работать безостановочно, как это было в 1973 году во время завершения строительства цеха холодной прокатки на Верхне-Исетском заводе. За этот проект, в реализации которого принимали участие 15 тысяч рабочих и московские головные организации, Ельцин получил второй орден — Трудового Красного Знамени. То, что Ельцин «к работе относился добросовестно и ответственно», признавал даже Рябов в своей книге, написанной через десять лет после их разрыва[275].

У Ельцина было чутье на возможности саморекламы. В 1970 году он заставил строителей повторить его прежний эксперимент возведения жилого дома за пять дней, но на этот раз еще и провел всесоюзную конференцию по «научной организации труда»[276]. Он стремился быть замеченным. Когда на принятых объектах разрезали красную ленточку, Ельцин всегда стоял рядом с Николаевым или Рябовым. Он даже прислушался к рябовскому совету и стал вести себя мягче. «В своем поведении он поменял тактику, начал искать дружеские контакты со своими коллегами в обкоме партии, заигрывать с членами бюро и секретарями обкома, с облисполкомом и другими вышестоящими кадрами»[277]. Путь его был не самым простым и быстрым. На своей должности в аппарате обкома он проработал семь лет — столько же, сколько понадобилось ему, чтобы пройти путь от мастера до директора СУ-13.

Но тут произошло судьбоносное событие. Весной 1975 года партийный руководитель Грузии Эдуард Шеварднадзе получил от Политбюро разрешение переманить к себе Геннадия Колбина, второго секретаря Свердловского обкома и вероятного преемника Рябова. Колбин стал вторым секретарем ЦК Компартии Грузии. Занять освобожденное им место Рябов предложил Вячеславу Баеву, завотделом машиностроения, однако тот был вполне доволен своим положением и не принял предложения. Тогда Рябов обратился к Евгению Коровину, секретарю по промышленности, скромному, болезненному выходцу из Каменск-Уральского, и тот порекомендовал Ельцина, обычного заведующего отделом: «Я не справлюсь, мне тяжело, но Борис Николаевич мощный, напористый, а я буду хорошим помощником»[278]. Рябов считал, что Ельцину не хватает опыта, поэтому согласился с компромиссом, предложенным Колбиным: вторым секретарем станет Коровин, а Ельцина назначат одним из пяти секретарей обкома. Возможно, Ельцин ожидал большего, но предложение принял. Теперь он курировал, кроме строительства, еще лесную и целлюлозно-бумажную промышленность. Как все секретари, он вошел в бюро обкома, в котором заседало 10–12 влиятельных человек[279].

Ходили слухи, что сам Рябов в этот момент рассчитывал на новую должность. Ельцин почувствовал, какие возможности перед ним открылись. Рябов вздрагивал, когда описывал эту ситуацию 25 лет спустя:

«Итак — свершилось, Борис Николаевич стал секретарем обкома по строительству. Это давало ему больше самостоятельности и оперативности в решении тех вопросов, которые он ведет, но и как член бюро обкома, он мог быть более смелым в их решении. Кроме того, в то время вокруг меня ходили разные кривотолки, что меня могут куда-то выдвинуть или перевести, даже рисовали всякие прогнозы. Борис это тонко улавливал и уже знал, как себя вести, с учетом того, что второй секретарь Е. Коровин не является для него конкурентом и не рвется во власть. И тут Борис понял, что ему надо держаться поближе ко мне, как это он уже делал в последние годы, заслужив выдвижение в секретари. Он притаился. Мы по-прежнему вместе с ним бывали на особо важных стройках, он еще не мог обходиться без меня, так как для их ввода требовались дополнительные ресурсы строителей, людей с предприятий. Надо было решать многие вопросы в области и Москве, которые без первого секретаря обкома не решить. Как я понял, но, к сожалению, значительно позже, Борис вел себя как типичный подхалим и карьерист, старался исполнять все мои пожелания. И мне это импонировало. Я и в мыслях не думал, что это его тактика для дальнейшего стратегического рывка в карьере, а, наоборот, считал, что молодец Борис наконец-то понял задачи области и делает все, чтобы их осуществить. Мы продолжали дружить семьями»[280].