В рядах борцов - Север Гансовский

— Лучше бы ты не ходил, мальчик, — вздохнула мать. — Они не простят тебе этого. Ни один негр никогда не голосовал в нашем округе.

— Всё равно когда-то надо начинать, — Сэм прикреплял медали к потертой солдатской гимнастерке, которая была на нем. — Кому же начинать, как не нам? Я ведь не один пойду. Они не посмеют нас тронуть. — Он взял с полки старые солдатские ботинки и стал надевать их.

— Нет, нет, — сказала мать, качая головой, — это плохо кончится, мой мальчик. Я боюсь за тебя.

— Ничего, всё обойдется, — Сэм подошел к матери и обнял ее. — Не бойся. Ведь я тоже умею постоять за себя. До свиданья, Джой. — Он похлопал мальчика по плечу. — Я скоро вернусь.

У порога Сэм обернулся. Мать сидела неподвижно, ее взгляд остановился на чем-то невидимом. Джой поднял голову и смотрел на брата ясными большими глазами. «Бедные вы мои», — подумал Сэм.

Он закрыл дверь и быстро зашагал по тропинке.

В воскресенье в этот ранний час кругом было безлюдно. Серая лента дороги извивалась между холмами, покрытыми желтеющим ковром кукурузы. Сэм знал, что осенью от кукурузы останутся одни короткие срезанные стебли и холмы порыжеют. В это время они с Джоем обычно ставят силки на кроликов. Тогда у них на столе появляется мясо. В ручье за фермой Доджа им удавалось иногда наловить рыбы. Ночью, конечно, потому что Додж не любил, когда негры без дела ходили возле его фермы.

Сэм вспомнил о хозяине — и брови его нахмурились. Додж тоже был в армии. Он служил в тыловых частях и никуда не уезжал из Америки. За всю войну Додж не сделал ни одного выстрела. Когда Сэм вернулся домой с медалями и нашивками за ранения, хозяин встретил его с усмешкой. «Ну что, пойдешь ко мне в свинарник работать?»

Сэм не пошел работать на ферму. Он остался на том же клочке земли, который они с матерью арендовали у Доджа.

Но в конце концов пришлось итти к хозяину просить работы. На этот раз Сэм появился на дворе фермы без медалей, в одной изорванной гимнастерке. Додж послал его работать на кукурузный комбайн. «Всё равно пришел ко мне, — сказал он. — Негр должен знать свое место».

Такие слова о неграх Сэм слышал с детства. Их повторял его отец — старый человек с руками узловатыми и морщинистыми, как корни столетнего дерева, и со спиной, такой согнутой, что он казался горбатым. Отец умер два года назад: его ударила лошадь на хозяйской конюшне. На ферме в это время был один Додж, и он не пошел за врачом.

«Негр должен знать свое место», — повторяли богатые фермеры, хозяева мастерских и магазинов в городе, полицейские и представители власти. Место негра было под палящим солнцем на поле, в городских трущобах и на самой тяжелой и грязной работе. Место в товарном вагоне на заплеванном полу и в придорожной канаве.

Только раз от белого человека, большого советского начальника, Сэм услышал другие слова, произнесенные без презрительной усмешки, без злобной гримасы и оскорбительной снисходительности. Это было в 1945 году в Германии на реке Эльбе.

Вечером, на второй день после того, как их отряд подошел к Эльбе, Сэм с товарищем решили побывать на той стороне, у русских.

Темнело, когда они подошли к большому саду, где сидели за столом человек тридцать русских солдат и офицеров.

Сэм и его товарищ остановились неподалеку, слушая чужую речь и песни. Вдруг один из офицеров подошел к ним, вгляделся в их лица, посмотрел на медали на груди у Сэма и крикнул что-то своим. Другой офицер за столом встал и сказал по-английски:

— Присоединяйтесь к нам! У нас всегда найдется место для друзей!

Сэм увидел, что солдаты побежали за стульями, а офицеры сдвинулись, приглашая их сесть за стол. Сэм помнил смеющиеся лица русских и высокого добродушного капитана, который настойчиво подвигал к нему тарелки с закусками.

Особенно запомнил он рукопожатия своих новых друзей. Никто из русских, подходивших к столу, не выражал ни малейшего удивления тому, что за столом вместе с белыми офицерами сидели черные солдаты. Еше тогда Сэм твердо решил, что на родине он будет бороться за человеческие права негров.

Теперь он шел в город, чтобы проголосовать в округе, в котором никогда не голосовали негры, хотя они имели право голоса и их здесь было больше, чем белых.

Проселочная дорога кончилась, Сэм вышел на шоссе, ведущее к самому городу. Теперь было уже недалеко — около трех миль. Он подумал о том, как встретят негров в мэрии[4], когда узнают, что они хотят зарегистрироваться для голосования. Потом пришла мысль о матери и о брате, которые остались дома, ожидая его возвращения. «Иначе нельзя, — сказал он себе, — никак нельзя. Кто-нибудь должен начать».

Стало жарко, Сэм пожалел, что надел ботинки сразу. Надо было дойти до шоссе босиком. Он расстегнул ворот гимнастерки. В двух милях от города Сэм увидел двигающийся ему навстречу автомобиль. Это был «Паккард» Саймора Клифтона, одного из местных землевладельцев. Машина проехала мимо, потом послышался резкий скрип тормозов. «Паккард» стал.

— Эй, ниггер! — раздался голос.

Сэм обернулся. Саймор, свесившись над бортом автомобиля, смотрел на него.

— В чем дело? — отозвался Сэм.

— Подойди сюда, — крикнул Саймор.

Сэм нехотя подошел к автомобилю. Он знал Клифтона, потому что работал у него одно время. Саймор посмотрел Сэму в лицо. Затем взгляд его скользнул по медалям на груди негра. Саймор сплюнул коричневой от жеванного табака слюной и спросил:

— Куда это ты так вырядился, словно на свадьбу?

— Сегодня воскресенье, сэр. Надо зарегистрироваться для голосования, — ответил Сэм, чувствуя, как кровь приливает к лицу.

— Зарегистрироваться! — Саймор присвистнул. — Ты собираешься голосовать?

Сэм промолчал. Саймор посмотрел на него внимательно. Потом, не говоря ни слова, откинулся на сиденье, зажал сцепление, переключил рычаг скорости — и автомобиль двинулся с места.

Сэм повернулся и пошел дальше. Сзади послышался шум мотора. «Никак он поворачивает обратно!» — удивился Сэм. Он сошел с дороги в канаву, — и через несколько мгновений «Паккард» снова пронесся мимо него, направляясь в город.

У первых домишек города Сэм снова увидел машину Саймора. Возле нее стоял автомобиль бакалейщика, грузного мешковатого мужчины с толстым, обрюзгшим лицом. Бакалейщик стоял на дороге, поставив ногу на подножку «Паккарда», и, когда Сэм поровнялся с ним, крикнул:

— Эй, ниггер!

Сэм остановился.

— Подойди поближе. Мы ведь не кусаемся. Не бойся, — сказал Саймор.

— А я и не боюсь, — ответил Сэм и подошел совсем близко.

— Ты смотри, — протянул бакалейщик. Он снял ногу с подножки машины и повернулся к Сэму. — Значит, не боишься? Какой храбрый ниггер! Может быть, ты ударишь меня? — Он вдруг протянул руку и схватил Сэма за лицо.

Рука была потная и скользкая. Задыхаясь от гнева и отвращения, Сэм отступил назад. Ему вдруг стало жарко. Бледное и морщинистое лицо бакалейщика с отечными мешками под глазами было на расстоянии двух шагов от Сэма, и он ощутил огромное желание ударить по нему.

Но Сэм знал, что это означало бы конец всему. Он только покачал головой и, сдерживая гнев, сказал:

— Нет, сэр. Вы меня на это не вызовете. Я просто иду голосовать. Я не хулиган.

— Нет, ты в самом деле решил голосовать? — спросил Саймор. Его маленькие лисьи глаза внимательно смотрели на Сэма.

— В самом деле, — ответил Сэм.

— Послушай, Сэм, — сказал Саймор, вдруг меняя тон. — Я против тебя ничего не имею. Я знаю, что ты славный парень и хороший работник. Но лучше ты выкинь эту дурь из головы. В нашем округе негры не голосуют.

— Я имею право голоса, — возразил Сэм.

— Ну, тогда имей в виду, что если с тобой что-нибудь случится, то я не смогу тебе помочь. — Он снова откинулся на спинку сиденья, давая понять, что разговор окончен.

Сэм пошел дальше. Он шел теперь по главной улице города. Редкие в этот час прохожие оглядывались на него.

На углу Мейнстрит с улицы Вашингтона сидел чистильщик сапог Пирсон. Увидев Сэма, он помахал ему щеткой.

— Как дела, мальчик? — спросил Пирсон. Он сидел здесь, на углу, еще в те времена, когда Сэма не было на свете.

— Ничего, — ответил Сэм, — вот иду голосовать.

Глаза старика широко раскрылись. Он огляделся и, понизив голос, сказал:

— Не шути, мальчик! Негры здесь не голосуют.

— Вот мы и начнем, — сказал Сэм. Его раздражало то, что старый негр говорил теми же словами, что и белые фермеры.

Старик покачал головой.

— Сколько я здесь сижу, а еще ни разу не слышал о негре, который голосовал бы в нашем округе. — Пирсон задумался. Черты его старческого лица обмякли, глаза потускнели — он вспоминал. Потом старик сказал: — Тут был один. Кажется, его звали Веселый Певец. Он очень любил петь. — И совсем тихо добавил: — Они его сожгли в лесу.