Корабль дураков; Избранное - Себастиан Брант

Империи несчастной,

Раз нет ни беднякам,

Ни знатным господам

До Общей пользы дела.

Но то, как уцелела

Страна в беде такой,

Не понял разум мой.

Я к вам взываю, боги,

И жду от вас подмоги.

Подайте мне совет,

Как Общей пользы след

Нам отыскать вернее».

«Следила я за нею, —

Сказала, встав, Луна, —

В ту ночь, когда она

Европу покидала

И в Грецию бежала,157

Надеясь, что приют

Афины ей дадут».

Воскликнула богиня

Диана:158 «Нет в помине

Ее там с давних пор.

Но как-то через бор

Я с гончими летела,

И в нем она сидела

С заплаканным лицом,

Склонившись над ручьем.

Я подошла поспешно,

Но, лик свой безутешно

Руками заслоня

И устыдясь меня,

Она бежать пустилась,

В расщелину забилась

И скрылась меж камней,

Послав туда за ней,

Мы узрим этой ночью

Изгнанницу воочью».

Кронид сказал: «Иди

И тотчас приведи

К нам ту, в чьем возвращенье —

Империи спасенье!»

Меркурий в небо взмыл

С бряцаньем звонких крыл,

А боги совещались,

И то, о чем шептались

Они, сойдясь в кружок,

Расслышать я не мог.

Но наконец Меркурий,

Стремительнее бури

Влетев обратно в зал,

Юпитеру сказал:

«Я к ней нашел дорогу,

Но так она убога,

Изранена, больна,

Худа, измождена,

Подавлена, убита,

Лохмотьями покрыта,

Что в ней едва-едва

Еще душа жива.

Распухнувшие губы

Не покрывают зубы,

В лице кровинки нет,

В глазах померкнул свет,

Стучит в ней сердце вяло,

Совсем невмочь ей стало

Ни охнуть, ни вздохнуть,

И бьется пульс чуть-чуть.

Расстался я с больною,

Не взяв ее с собою

Из страха, что пути

Ей не перенести».

Кронид в расстройство разом

Был приведен рассказом

И с трона молвил так,

Дав Эскулапу159 знак:

«Целитель всякой хвори,

Ты нам поможешь в горе.

В дорогу соберись

И побыстрей спустись,

Моим веленьям внемля,

С Меркурием на землю.

Возьми с собой нектар,

Целебных трав отвар

И, встретясь с Общей пользой,

Ее усердно пользуй.

Нутро прочисти ей,

Все раны вновь зашей,

Вдохни былые силы

В суставы, кости, жилы,

В ней бодрость возроди

И к нам ее веди!

Мы при ее посредстве

Страну от войн и бедствий

Немедля исцелим

И воссоединим

Приязнью и любовью

Князей и все сословья,

Чтоб был орлом дракон160

Раздора побежден

И в этом пособили

Орлу усилья лилий!»

Два бога улетели,

И тотчас же запели,

Вбежав в чертог златой

Ликующей толпой,

Сирены161 сладкогласно.

Rem-publicam я страстно

Увидеть бы желал,

Но кукарекать стал

Петух в хлеву задорно,

И я вскочил проворно,

Хотя душой скорбел,

Что сон не досмотрел.

Я верю: провиденье

Само уймет волненья,

Сплотив в единый стан

Князей и горожан

И к миру приучив их.

Дожить до дней счастливых,

Которые, опять

Сумев единой стать,

Империя узнает,

Ганс Сакс вам всем желает.

162

Случилось в тысяча пятьсот

Сорок шестом году и в тот

Семнадцатый день февраля,

Что в поздний час, уже дремля,

Я вдруг охвачен был тоской.

Не понимал я, что со мной,

Но, тяжкой думой удручен,

Бессильно впал в тревожный сон.

Мне снилось, что вхожу я в храм.

Он по саксонским образцам163

Построен. Свечи в нем горят,

Плывет курений аромат

И, черным бархатом покрыт,

Посередине гроб стоит.

Висит над гробом щит с гербом,

И роза пышная с крестом164

Виднеются на том гербе.

Вздохнул я и сказал себе:

«Господь, что это быть могло б?

Не Лютеров ли это гроб?»

В тот мир прекрасная жена,

Вся в белое облачена,

Поспешно с хоров вниз сошла.

То Теология165 была.

Ей исказил лицо испуг.

Она на гроб упала вдруг,

Рыдая, руки заломив

И сокрушенно возопив:

«Ах! Да помилует творец!

Ужели ты теперь мертвец,

Ты, верный рыцарь, ты, герой,

Кого создатель всеблагой

Моим защитником избрал,

Кто словом божиим смирял

На диспутах моих врагов,

Кто, неподкупен и суров,

Умел давать пером своим

Отпор гонителям моим?

Тоску и горе затая,

В плененье вавилонском166 я

Томилась много лет подряд.

Был белоснежный мой наряд

Врагами гнусно осквернен,

Изодран, смят и загрязнен.

Они бесчестили меня,

Пытая, понося, черня.

Безбожный смысл учений их

Оставил на чертах моих

Такую страшную печать,

Что лик мой стало не узнать.

Был тяжек рабский мой удел,

Но ты на помощь мне приспел.

Герой, тебя послал господь

Мою истерзанную плоть

От язв нечестья исцелить

И мой наряд от лжи омыть.

Ты мне здоровье возвратил

И лик мой скорбный осветил

Сияньем прежней красоты.

Со мной немало принял ты

Труда, мучений и тревог.

Ты страхом смерти пренебрег,

Презрев коварство пап, князей,

Епископов и королей,

Пытавшихся отмстить тебе.

И ты не отступил в борьбе,

Не дрогнул ни на миг в бою,

От супостатов честь мою

И веру божию храня.

Кто защитит теперь меня?

Теперь, когда ты в гроб сошел,

Я буду вновь на произвол

Врагов господних отдана!»

Тут я воскликнул: «О жена!

Не бойся вражеских угроз!

Твой охранитель — сам Христос.

К тебе послал он и других,

Мужей достойных и святых,

Чтоб с помощью всех христиан

Был ими бой нечестью дан

И чтоб познала, им внемля,

Тебя немецкая земля.

От алчности, насилья, лжи

Тебя столь славные мужи

Сумеют вовремя спасти

И станут в чистоте блюсти.

Как нечестивцы ни грозят,

Тебя не одолеет ад.

Хоть доктора Мартина глас

Уже не вдохновляет нас,

Не плачь, что с нами больше нет

Того, кто шел путем побед,

Кто вел полки господних сил

И мощь твоих врагов сломил,

Что из юдоли скорби он

В пределы рая вознесен!

Бог милосерд к своим рабам,

И, чтоб вослед за горем нам

Послал он радость и покой,

Ганс Сакс желает всей душой.

167

Шлаураффия — так названа

Необычайная страна,

Лежащая от нас к Востоку,

От рождества неподалеку,

Желающий туда попасть

Вовсю пускай разинет пасть,

Большую раздобудет ложку

И постепенно, понемножку,

Бесстрашно двигаясь вперед,

В горе пшена проест проход.

Не так вкусна гора пшена,

Зато Шлаураффия вкусна.

Дома там просто бесподобны —

Они поджаристы и сдобны,

А возле дома на порог

Кладут рассыпчатый пирог;

Окошки там из рафинада,

Булыжники из мармелада,

Плетень, сплетенный из колбас,

Щекочет нос, ласкает глаз.

Вино сухое из колодца

Бродяге прямо в глотку льется,

Как будто он — великий князь;

Мечтает жареный карась,

Вися в лесу на ветке ели,

Чтоб все его скорее съели;

На соснах там висят не шишки,

А соблазнительные пышки;

Там на столбах не фонари,

А сливочные сухари;

Не черепица там, не дранки

Лежат на крышах, а баранки;

Там среди города река

Струит потоки молока,

В которое валятся с неба

Душистые краюхи хлеба.

Там рыбки плавают в пруду,

Забравшись на сковороду,

Шипят и, жарясь без огня,

Пищат: «Рыбак, поймай меня!»

Там среди Красочной натуры

Летают жареные куры,

А жареные каплуны

На вкус особенно нежны:

Лентяям в рот они влетают

И, неразжеванные, тают.

Петух, крича «Кукареку!»,

Там носится с ножом в боку

На случай, если кто захочет

Отрезать от него кусочек;

И у свиньи в спине ножи:

Отрежь — на место положи.

Как яблоки, висят на ветке

Крестьяне — взрослые и детки;

Созрев, спадают мужики

С деревьев прямо в башмаки.

Кобыла там, секрет достатка,

Несет яиц по три десятка;

Там фиги делает ишак;

Там вишни собирают так:

Сидят на корточках ребята,

В руках у каждого лопата.

Там есть волшебный родничок:

Помылся древний старичок,

Утерся ветхим полотенцем,

Глядишь — он, снова став младенцем,

Посасывает карамель.

Из лука там стреляют в цель;

Тому награда достается,

Который больше промахнется.

А в беге первым будет тот,

Который позже всех придет.

Пастух пасет там не баранов,

А вошек, блох и тараканов.

Там деньги зашибать — пустяк:

Кто дрыхнуть день и ночь мастак,

За сутки получает пфенниг.