Римская волчица. Часть первая (СИ) - Моро Корделия

Последние легионеры вошли в шлюзы, щупальца втягивались, в темные гнезда на борту пристыковались десантные боты — как пчелы, возвращающиеся в улей. «Кронос» обманчиво легко пошел вверх, отталкиваясь гравиимпульсными двигателями от спутника, окончательно ровняя остатки купола с поверхностью, взметая вихри лунной пыли.

В личном закрытом канале ее настойчиво вызывал Ливий Северин. Должно быть, обнаружил ту самую криокапсулу. Ничего, она ответит ему чуть позже, без свидетелей. Электра кожей чувствовала сгущавшееся в рубке недоумение, висевший в воздухе вопрос: где адмирал? Почему не подключился к командованию? Почему не берет на себя управление?

Убедившись, что потерь нет (истинное чудо при таком количестве накладок) и участвовавшие в операции корабли отходят как запланировано, Электра поблагодарила команду и вышла из всех каналов.

— Пожалуйста, подготовьте почетный караул в причальном доке номер один, легат альтус. Нужно достойно встретить адмирала.

Она молча смотрела на неподвижное лицо за толстым прозрачным стеклом и понимала, что не знает, как быть дальше. Шарахнуть по этому стеклу кулаком, чтоб разлетелось? Прочное… Выбежать вон и запереться наконец в каюте, а потом… что? По римскому обычаю вскрыть вены?

Час назад на первом причале флагмана выстроились в струнку старшие офицеры «Светоносного» и личная гвардия Люция Аурелия. Флагман ждал своего адмирала, люди — своего командира. Криокапсула, стандартное медицинское оборудование, двигалась на собственной гравиплатформе, но Фульк и трое следующих за ним золотых легионеров шагнули вперед и подхватили ее на плечи. Офицеры застыли навытяжку. Электра одна двинулась следом. Как удачно, что мундир у нее белый. И цвет траура в Риме всегда — белый. На протяжении всего пути от причала до медотсека по стойке смирно стояли люди в таких же белых мундирах, вытянувшись, с недвижными лицами. Адмирала не просто боготворили на флоте. Его любили.

Вердикт Анаклета «Асклепия» Спурина, главного врача «Светоносного» и личного медика Люция, был безжалостен и скор.

Капсула исправна, показания датчиков говорят о том, что адмирал помещен в нее из-за несовместимых с жизнью повреждений. Гипоксия, резкое падение давления при разгерметизации.

— Спасти не могли, дать умереть испугались, поместили в криостаз, чтобы не пришлось констатировать смерть.

— Вы уверены?

Вот сейчас она не выдержит и начнет кричать, как плебейка. Выть. Но вместо этого Электра продолжила, ровно и бесстрастно.

— Я попрошу вас еще раз все проверить. И мне потребуется ампула успокоительного… спасибо.

— Я, разумеется, проведу все тесты. В криостаз вводят, если не могут оказать немедленную помощь и речь идет о спасении жизни. — Он машинально бросил взгляд в сторону и Электра краем сознания зафиксировала, что в отсеке стоит еще одна работающая криокамера. — Но, видите ли, ни капсула, ни медробот не регистрируют активность коры.

— Спасибо, Анаклет. Проводите ваши тесты. Я посижу пока с ним, можно?

Она водила пальцами по стеклу, повторяя контуры лица, которое могла бы нарисовать с закрытыми глазами. Чувства еще не пришли. От ее прикосновений, машинальных поглаживаний, прозрачная поверхность сделалась бессмысленно теплой. В голову лезли пустые мысли. Римлянки не плачут. Почему-то и не хочется. Зачем только я не приняла от него то кольцо с топазом? Слишком хорошо помнила его на пальце прабабки Аурелии? А розовое — такой красивый турмалин там был… И еще неправильный опал, то ли капля, то ли сердце. Люций приметил, как она засмотрелась на него в витрине антиквара, подсказал — слеза. И принес ей в конце того двухдневного свидания. Такого же прекрасного и разрушительного, как прочие. Да, любовь моя — последнее наше свидание побило все рекорды губительности… А остальные кольца, ежегодные приношения воображаемому грядущему браку? Можно было бы надеть на себя все Люциевы украшения и пойти топиться, хватило бы, наверное, чтоб утащить на дно.

Опущенные неподвижные ресницы все так же сияли темным золотом, прямой нос, кончик которого она так любила шутливо поцеловать, был словно изваян из мрамора, губы застыли красивой дугой. Окончательное ледяное совершенство, только ссадина на губе так и осталась. Смертное. Такой же лед медленно заполнял ее всю, изнутри. Сердце, душу, мысли. Замороженный азот, черное дыхание космоса.

Сколько она так просидела, стиснув руки на коленях и уперев взгляд в стекло?

Люди ждут. Все сто тринадцать больших и малых судов Второго флота, их экипажи, технический персонал и пехотные войска — все они ждут того, что она им скажет. Возвращение адмирала на флагман транслировали по ее приказу на весь флот. Она распорядилась не покрывать капсулу знаменем, чтобы было видно — не гроб. Но главные вопросы оставались, висели в фильтрованном регенерированном корабельном воздухе, требовали ответов. Встанет ли он? Что произошло? Кто за это ответит?

Так что же сказать? Вот ваш адмирал, лежит, замороженный как мертвец, и вряд ли когда-то еще поднимется на мостик своего «Люцифера»?

А пленники с Луны, которых выскребли из их камер как нечто ненужное, как песок, который зачерпывают пополам с грязью и водой, чтобы вымыть из него золотую крупинку. Что им сказать и, важнее, что с ними делать?

Люций бы знал. Он умел найти слова утешения и поддержки. И куда лучше нее чувствовал, когда они бывают нужны.

— Я поплачу потом, а сейчас… да, надо позаботиться о людях. Сейчас я встану.

…- Оставьте, это может подождать! Проводите меня к кузине! — послышался за матовой дверью криоотсека звучный мужской голос. Она сегодня уже слышала его по межпланетной связи.

— Но… патриций Флавий! У вас сильный ожог. Вам надо немедленно…

— Оставьте, я сказал! Электра, ты здесь? Это Антоний!

Электра посмотрела на дверь, поняла, что сидит рядом с криокапсулой с остановившимся взглядом, молча раскачиваясь на пластиковой табуретке, как какая-то чертова аллегория отчаяния. Она встала, выпрямилась. Потом с чипа открыла дверь и скрестила руки на груди.

В дверном проеме появился ее кузен, знакомый уже по видео и той фотографии на яхте. Сейчас он был не в римской лорике, а в модном бело-красном пилотском комбинезоне, лицо с правой стороны покрывал странный красноватый загар. За ним бежал медтехник с открытой банкой заживляющего геля и причитал. Антоний влетел в криоотсек и сразу затормозил. Потом перевел взгляд на капсулу. Беспечное выражение, которое он умудрялся сохранять на пришкваренной плазмой физиономии, слегка угасло. Брови чуть сдвинулись. Потом он молча прошагал к медицинскому шкафчику, стукнул дверцей, достал оттуда шелестящий серебряный клок термоодеяла, набросил Электре на плечи и закутал ее. Снова цыкнул на техника.

— Пойдем, милая сестра. Не надо тебе тут быть, да и холодно. Идем, сделаю пару коктейлей, намажу чем-нибудь свой юпитерианский загар и поговорим спокойно.

Голос его слышался как из-под воды, а лицо слегка расплывалось. Видимо, укол, наконец, подействовал. Электра ощущала себя спокойной, очень спокойной. Как космос.

— Идем.

Вместе они прошли по коридору, то и дело минуя молчаливых и растерянных членов команды, серебристое тонкое одеяло шелестело и переливалось как фантасмагорическая мантия. Электра закуталась плотнее. Зашли в малую переговорную, она уже казалась обжитой — всюду валялись пустые стаканчики из под кофе, а также уныло жужжал робот-черепашка, который всосал пачку размокших салфеток и вследствие этого заглох. Антоний пожалел беднягу, поднял его и сунул в очистное гнездо к собратьям. Потом провел Электру к столу, усадил, молча прошел к бару и начал звякать бутылками.

— Антоний Флавий. Здравствуй. Приятно познакомиться.

Кузен обернулся, в руке его обнаружился высокий бокал с многослойным содержимым.

— Несмотря на обстоятельства приятно и мне. Вот, держи.