Охота на Хемингуэя - Дайана Мэдсен

— Продажа не слишком крупная, но приятная, — заявил мой друг, закрывая дверь. — В прошлый раз Дебра приобрела действительно дорогую книгу.

— И сетовала на цену?

— Нет. В первый раз мне не пришлось убеждать покупателя уплатить запрошенное. Она согласилась, а я процитировал: «Удовлетворение качеством длится гораздо дольше переживаний по поводу высокой цены».

— Получается, Дебра лучший твой покупатель. Значит, дело приобретает серьезный оборот?

— Для меня серьезно все, что имеет отношение к книгопродаже. Кстати, твоей сумбурной личной жизни хватит на нас обоих, Ди Ди. Даже я, сторонний наблюдатель, и то утомился. Останешься на обед? На этот раз пойдем в «Касабланку», мексиканский ресторан.

В прошлый раз мы сидели в «Фурио». Там с нас содрали по восемь баксов за бокал кьянти — цены как на Раш-стрит. [28]Мы объявили итальянской кухне бойкот.

— Спасибо, но мне надо заглянуть в Сити-Колледж. Хочу выйти на след того профессора, знатока Хемингуэя.

Я помахала Тому рукой и пожелала приятного аппетита.

16

Если ты достиг успеха, то ты на ложном пути. Если ты становишься популярным, это всегда из-за худших сторон твоей работы. Хвалят всегда за худшее.

Том не смог помочь напрямую, зато укрепил меня в намерении первым делом нанести визит в Сити-Колледж. Путь мой лежал на север, по трассе «Кеннеди» к аэропорту О'Хара, названному в честь Батча О'Хары, прославленного морского летчика Второй мировой, который также являлся сыном адвоката Ала Капона. Неприглядные факты истории Чикаго выпирают здесь и там, хотя отцы города делают все возможное, чтобы заретушировать их.

Час пик в Чикаго начинается рано, но движение на выезд затруднено не было, так что до колледжского кампуса я добралась довольно быстро. Кампус располагается на северо-западной окраине мегаполиса, там где раньше находилась клиника Даннинга для умалишенных. Народ до сих пор рассказывает истории о некоторых пациентах Даннинга, вроде Человека-волка. В полнолуние этот малый перепрыгивал восьмифутовый забор с заостренными кольями, пробирался на муниципальное кладбище Олайв и выл как волк. Была там еще женщина, пытавшаяся перелезть через тот самый забор, но напоровшаяся на острие. Когда клинику закрыли, ее здание пустили на слом, и в девяностых на его месте построили студенческий кампус — шестиэтажное сооружение из стекла и хрома в окружении акров асфальта и похожего формой на почку пруда. Зловещих, увитых плющом стен ограды не наблюдалось.

Ближайшую стоянку украшала табличка «Только для преподавателей». Я юркнула на нее, закрыла машину и направилась к центральному входу.

Я старалась держаться подальше от мира науки со времен смерти Фрэнка и той травли, которой его коллеги подвергли мои исследования по семнадцатому веку. Слишком много я нажила врагов и вытерпела боли. Отбросив тяжелые воспоминания, я распахнула дверь.

В раскаленном холле пахло, как от взопревшей спортивной одежды. Не требовалось сложной дедукции, чтобы догадаться о том, что система кондиционирования вышла из строя в самый неподходящий момент.

В административном офисе никого не было. Я побродила по лабиринту коридоров в поисках кабинета Дэвида и наконец нашла на пятом этаже кафедру английского. Все смахивающие на преподавателей присутствующие или деловито беседовали со студентами, или разговаривали по телефону. Заметив одинокую даму в небольшом офисе, я постучала в дверь с табличкой «Мс Джефферс/ Мр Корд».

Женщина оторвалась от своих бумаг.

— Входите.

— Это вы миссис Джефферс?

— Мисс Джефферс, — поправила она меня низким голосом. — Это действительно я.

Она была крупная, со стрижеными рыжеватыми волосами, очень белой кожей и без макияжа, если не считать вызывающе красной губной помады. Одета мисс Джефферс была в скверно сидящие джинсы и строгую рубашку, а акцент выдавал уроженку Восточного Побережья.

— Меня зовут Ди Ди Макгил, я знакомая Дэвида Барнса. Было бы просто замечательно, если у вас нашлась пара минуток на разговор со мной.

— Я уже потратила вагон времени на разговоры с этими тупыми копами.

— Мы с Дэвидом учились вместе в магистратуре. Это я нашла его труп.

— Ах, да! Мне попадалось ваше имя в утренней газете.

Она подставила мне кресло и сдвинула в сторону кучу бумаг на своем столе.

— Ну-ка, сейчас избавимся от этого хлама.

— Простите, что помешала.

Мисс Джефферс улыбнулась едва заметно.

— Для моего здоровья полезно отдохнуть иногда от этих осточертевших экзаменационных тестов. Вы даже не представляете, как это утомительно! Нынешние дети не читают классику, они не знают, сочинял ли Шекспир в том же веке, что Уитмен или Уолт Дисней. Единственное, что гнездится в их маленьких серых клеточках, это спорт и развлекательные программы. Все эти маленькие хулиганы-мальчишки думают только о том, как залезть в трусики к девочкам, а девочки…

Помрачнев, она горько вздохнула.

Мне вспомнились данные недавнего опроса среди молодежи от восемнадцати до двадцати лет. Только тридцать два процента смогли поместить американскую Гражданскую войну в правильную половину столетия. Я указала на кипу тестов.

— Мои соболезнования. Сама я, боюсь, закончила бы физической расправой с мелкими негодяями.

— Значит, вы пришли поговорить о Дэвиде, — проговорила моя собеседница, поместив на нос пару старомодных очков и пристально разглядывая меня. — Как получилось, что вы нашли его тело?

— Разговаривала с ним по телефону, когда услышала выстрелы, и опрометью кинулась к нему на квартиру. Мыс Дэвидом не виделись сто лет, а позавчера встретились в Чикаго. И мне хотелось бы узнать, как складывалась его жизнь последнее время.

Выражение лица мисс Джефферс смягчилось.

— Похоже, мы все заводим в школе хороших друзей, а потом теряем их, когда сталкиваемся с реальным миром.

Мы сидели в крохотной каморке, зажатые между двумя столами и двумя креслами. Спертый воздух и исходивший от Джефферс густой аромат «Уайт Линен» вызвали у меня приступ клаустрофобии.

— Вам плохо? — спросила она, схватив меня за руку.

— Очень жарко, и такое чувство, что сами стены давят.

— Да, тут немного тесновато.

— А что стряслось с системой кондиционирования? — поинтересовалась я. — Здание-то вроде не старое.

— До строительства этого кампуса мы обитали в вагончиках, поэтому даже без кондиционера здесь лучше, чем было в них тогда. Кстати, меня зовут Дороти. Кока-колы не хотите?

Я отказалась. Она быстро вернулась с бутылкой нормальной колы.

— После всех этих испытаний со студентами мне требуется дополнительный сахар, — пояснила Дороти. Потом, помолчав немного, продолжила: — Бедняга Дэвид, мне так жаль! Бет всегда говорила, что он лучший из нас. Дэвид явно выдавался из ряда вон.

— Так же было и в магистратуре, — кивнула я, размышляя, не та ли самая эта «Бет», про которую упоминали в газетах.

— Он был не просто одаренным, но и по-настоящему интеллигентным человеком. Более того, остроумным. И бегал за всем, что носит юбку. Главным его грехом являлось отсутствие такта. Остальные преподаватели с кафедры отбывают тут пожизненное, но Дэвид умел вертеться и получить, что хочет.

— Пожизненное?

— Мы готовы тут сидеть, пока не унесут на носилках. — Она рассмеялась в нос. — Но только не Дэвид. Он просто никогда не воспринимал преподавание всерьез и благодаря этой очаровательной непочтительности мог затевать дела, которые никому и в голову не придут.

— Кто из коллег по кафедре был ему наиболее близок?

— Мартин Суини помогал ему готовить презентации про Хемингуэя, — Дороти фыркнула. — Дэвид величал их балаганными представлениями.

Я прикусила губу. Узнай моя собеседница, что я видела спектакль, она, возможно, не озвучит свою точку зрения.

— Называлась эта затея «Настоящий Хемингуэй», — продолжала она. — Дэвид считал, что люди не желают читать Хемингуэя, их интересуют его личная жизнь и охотничьи приключения. К несчастью для цивилизации Запада, он совершенно прав. С его подачи Мартин отрастил бороду, стал одеваться и двигаться как Хемингуэй. Трюк удался: Мартин с тех пор так и не выходит из образа. Говорит всем, чтобы называли его «Папа».

— Как думаете, он согласится поговорить со мной?

— Ему нравится говорить о Хемингуэе, но смерть Дэвида стала для него тяжелым ударом. Мы с ним разговаривали сегодня утром, и он сказал, что, наверное, не сможет в одиночку завершить намеченный ими тур представлений.

— Слышали вы о том, что Дэвид нашел утраченные рукописи Хемингуэя?

— О, все слышали, только не особенно верят, — ответила Дороти. — Мне лично кажется, это слишком раздуто. Я занимаюсь Женской наукой, [29]и Хемингуэя не читала со школьной скамьи. Как понимаете, меня трудно причислить к поклонницам его творчества: весь этот мачизм, да и в женщинах он мало чего понимал.