Ледяной город - Карен Фаулер

Райкер выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора Калифорнии в 1938 году и затем в 1942-м, несмотря на обвинение в антигосударственной пропаганде. На процессе его защищал известный адвокат из Сан-Франциско Мелвин Белли, добившийся оправдания по причине невменяемости подсудимого. Вместо оплаты Райкер пообещал ему место в раю. Когда Белли потребовал денег, Райкер подал на него иск по обвинению в оскорблении личности (Белли назвал его «психом из психов»), но проиграл дело. Райкер вновь выдвигался в губернаторы в 1946 и 1950 годах.

В 1940-х годах открылось 17-е шоссе, вследствие чего поток машин на Олд-Санта-Крус-хайвей резко сократился. Город лишился официального статуса в 1959 году, когда Райкер утратил право собственности в результате запутанного судебного процесса. За этим последовал ряд поджогов, несколько домов в Холи-Сити загадочным образом сгорели.

Райкер скончался 3 декабря 1969 года в больнице Агню, обратившись в католичество тремя годами ранее. На момент смерти Райкера в Холи-Сити проживало лишь три его последователя.

Предполагалось, что в Холи-Сити создано идеальное управление. На въезде в город был водружен плакат: «Посетите нас, если вы замышляете брак, самоубийство или преступление».

Считается, что Максвелл Лейн, популярный детектив из романов А. Б. Эрли, родился и вырос в Холи-Сити.

Аддисон сочиняла речь для выступления в библиотеке, сидя за обеденным столом: студия отводилась лишь для настоящего творчества — сочинения романов. Она писала что-то в желтом блокноте, зачеркивала, писала снова. Рима спустилась вниз, надеясь расспросить Аддисон о детстве Максвелла Лейна. Взамен этого ей пришлось выслушать историю о дяде-отце Аддисон, который плавал на рыболовецком судне, но иногда одалживал лодку у приятеля и брал с собой Аддисон — половить рыбу, полюбоваться на китов или еще что-нибудь такое.

В этой истории он убивал морского льва. Ребенком Аддисон испытывала глубочайшую нежность к морским львам с их собачьими мордами — к этим умным, непостижимым животным. Глядя на Беркли и Стэнфорда, сидевших у ее ног в ожидании подачки, поскольку стол был обеденным, хоть за ним сейчас никто не ел, Аддисон пояснила, что собак вовсе нельзя назвать непостижимыми: их надежды и устремления слишком понятны. Но у морских львов — у тех в глазах плещется море. И потому видеть, как погибает морской лев, а тем более от руки дорогого и близкого человека, было для нее жестоким ударом. А для дяди-отца — самым обычным делом, он ни на миг не задумался, как Аддисон воспримет это. До сих пор, поведала она Риме, перед глазами у нее стоит эта картина: тело льва на волнах и кровавое покрывало вокруг него.

Кровавое покрывало уже встречалось Риме в «Аш-два-ноль» и «Пути очищения»: Аддисон был по душе этот образ.

Аддисон рассказала, что на следующее утро дядя-отец разбудил ее еще до рассвета. Они отправились к берегу, сели в лодку, отчалили — и в темноте вокруг них зажглись сотни оранжевых глаз. Дьявольских глаз.

Дядя-отец попытался несколько умерить ее любовь к этим созданиям. Их слишком много, сказал он. Они подчищают все, что есть в океане, и чем голоднее, тем злее становятся. Они плывут за рыбачьими лодками, забираются в сети, съедают улов, а затем рвут сети, пытаясь выбраться.

— Иногда надо выбирать, — заявил он. — Или рыба, или морские львы.

Можно усомниться в том, что рыбак представляет сторону рыбы, но тут все было сложнее.

— Этот случай научил меня кое-чему, — сказала Аддисон. — Даже самые близкие тебе люди способны на убийство.

От Аддисон ожидали речи о влиянии моря на ее творчество. Она не собиралась упоминать об истории с морскими львами: слишком мрачно для библиотекарей. (Правда, Римин отец всегда говорил, что не стоит недооценивать библиотекарей. Авторы Патриотического акта,[45] по его словам, допустили именно эту ошибку, и теперь только библиотекари стоят между нами и кошмарами в духе «1984». И они совсем не бесхребетные в отличие от конгрессменов. Они читают книги. Римин отец ставил на библиотекарей.)

Аддисон старалась провести параллели между океаном и воображением. В детстве ее восхищали и ужасали истории про «Пало-Альто», железобетонный корабль, затопленный на мелководье невдалеке от Санта-Крус,[46] и «Мейкон»,[47] дирижабль, пропавший во время жестокой бури еще до ее рождения. Уже в 1990-е она жадно следила за тем, как с помощью новейших технологий остатки «Мейкона» искали и нашли у побережья Калифорнии. В каждой жизни найдутся свои обломки, лежат ли они у всех на виду, как «Пало-Альто», или надежно скрыты от людских глаз, как «Мейкон».

А еще — послания, оставляемые океаном на песке: ошметки сгинувших вещей, деревяшки, отполированные до подобия камня, — остатки то ли деталей забытых кораблей, то ли деревьев.

Морские птицы не поют, как птицы на суше, а кричат и стонут, записала Аддисон. Китовые плавники, записала она также, и потом: морские львы = русалки? Со знаком вопроса.

Получалась какая-то невнятица, Аддисон же хотела ясного текста о жизни на рубеже непознанного, непостижимого мира. Мира, превосходящего воображение любого фантаста. Бездонного — а мы видим лишь его поверхность. Но ничего связного не выходило.

В том давнем интервью для «Эллери Квин» Аддисон задали вопрос о Холи-Сити: тогда она тоже свернула на воображение. Литература, сказала она, — всегда смесь реальности и вымысла. «Мы живем в эпоху сплетен. Есть критики, которые в чем угодно видят скрытую автобиографию. Писатель и его творения для них — одно и то же. Воображение остается не у дел. Но всегда остается то, чего объяснить нельзя. Тут-то и кроется загвоздка».

Журналистка возразила, что мы живем в эпоху науки. «Может быть, воображение — это припоминание того, что осталось за пределами памяти? — И тут же предложила компромисс: — Или все это химия? Взаимодействие нейронов?»

«Трах!» — ответила Аддисон: по меньшей мере двусмысленно.

Много, много раз до и много, много раз после того интервью Аддисон рассказывала историю про свой первый кукольный дом и про несчастного покойного мистера Брауна. Потом она излагала ее так часто, что рассказ вытеснил воспоминания, и осталось только воспоминание о рассказанной истории мистера Брауна.

Но первый кукольный дом Аддисон увидела задолго до мистера Брауна, когда ей было три года. Они тогда жили на Пасифик-стрит. Эту историю Аддисон никому не рассказывала, потому что не помнила ее. Ни воспоминаний, ни истории, ни воспоминаний об истории.

У матери болела голова, и она велела Аддисон поиграть в саду. Та принялась собирать улиток в пластмассовое ведерко, которое обычно брала на пляж. Насчет их у Аддисон имелись смутные планы — устроить представление, семейную драму с их участием. По следам на листьях плюща она отыскала пять улиток. Если бы какая-то попыталась сбежать, представление вращалось бы вокруг ее поимки.

Перед домом остановилась черная машина. Из нее вышел мужчина, оставив мотор включенным, и прошел в ворота. Из автомобильного приемника доносилась рождественская песня в исполнении Бинга Кросби. Мужчина приблизился к Аддисон и присел на колени рядом с ней. Серые брюки на коленях были заляпаны грязью, машинным маслом и пятнами от травы.

— Пойдем, я отвезу тебя к Санта-Клаусу, — сказал он.

Аддисон не разрешалось одной выходить за ворота, но если взрослый обещает показать Санта-Клауса — это же совсем другое дело. Мужчина помог ей накрыть ведерко крышкой и придавить камнем, чтобы улитки не расползлись. Потом он посадил ее справа от себя. Обычно Аддисон всегда ездила на заднем сиденье. Там был деревянный ящик из-под пива, в котором лежали мелки и книги, она усаживалась на него и таким образом могла смотреть в окно. Радость от того, что едет на переднем сиденье, вскоре поблекла — смотреть было особенно не на что.

Во время поездки незнакомец не разговаривал с ней, зато улыбался, подмигивал и подпевал песням по радио. Дорога пошла вверх и стала извилистой. По крыше застучали ветки деревьев. Когда они приехали, Аддисон уже заснула.

Мужчина распахнул дверь, обошел машину и взял Аддисон на руки, отчего та проснулась. Он понес ее через тенистый двор, поднялся на крыльцо, постучал в дверь и поставил Аддисон у облезлого кресла-качалки, на котором виднелась паутина. Где-то в доме лаяла собака.

Ему открыла женщина.

— Я ее привез, — сказал незнакомец.

— Да она же еще совсем мелкая. — Голос женщины звучал сердечно. Она отодвинулась, пропуская Аддисон. — Привет, мелкая.

На женщине были чулки, которые пузырились на коленях. Крошечные детские ступни украшала пара вышитых китайских шлепанцев.