Том 6. Письма 1860-1873 - Федор Тютчев

О внешней политике я на сей раз не имею ничего вам сообщить, ничего такого, по кр<айней> мере, чего бы не было в газетах. События зреют, но еще не цветут. И мы в данную минуту находимся уже в тени приближающихся Судеб…

Что нам именно принесут они — на первых порах — это определить трудно… В окончательном же успешном исходе я — по всем историческим аналогиям — нисколько не сомневаюсь. Возрождение Восточ<ной> Европы остановить или устранить невозможно, и возрождение это — вне России или против нее — также совершиться не может…

Здесь, как вам известно, очень заняты приисканием решительных и действительных мер по вопросу Западного края — и направление правительства по этому вопросу высказывается все положительнее… Между тем как смежный и соприкосновенный с ним вопрос остзейский — все еще влечется — и вот почему некие от нас очень досадуют на назойливость ваших статей и некоторых других по этому вопросу*. Только досада эта не знает, как ей проявиться, — и хочется и колется.

Вообще правительст<венный> взгляд на бесцензурную печать далеко еще не установился. Можно сказать, что это косой взгляд. Все это полнее и подробнее передам вам при свидании, т. е. в конце этого месяца. Пока, друг мой Александр Иваныч, дайте вам от души пожать руку и прошу вас обнять за меня детей. Милой Marie усердно кланяюсь.

Господь с вами.

Аксакову И. С., 8 декабря 1865*

60. И. С. АКСАКОВУ 8 декабря 1865 г. Петербург

С.-Петер<бург>. 8 декабря 1865

Много благодарны, почтеннейший Иван Сергеевич, за вашу послед<нюю> передовую статью. Это настоящее argumentum ad hominem,[18] или, по-русски, она угодила нам не в бровь, а прямо в глаз. — Надеюсь, что в следующем № вы оговоритесь и положительно объявите, что при невыполненном условии вы отказываетесь от всякой полемики*.

Но все это, увы, — пока ни к чему не поведет. Недоразумение, непонимание вопроса — не в одних правительств<енных> лицах, но в самой общественной среде. Я третьего дня обедал у князя Горчакова. Нас было человек девять — людей, считающихся весьма образованными и либеральными. И что же? Из них изо всех один только понимал как следует значение так верно вами поставленного вопроса, а именно, что всякое вмешательство власти в дело мысли не разрешает, а затягивает узел, что будто бы пораженное ею ложное учение — тотчас же, под ее ударами — изменяет, т<ак> с<казать>, свою сущность и вместо своего специфического содержания приобретает вес, силу и достоинство угнетенной мысли. — Но еще раз — этого им не скоро понять, так как даже и их учители в Западной Европе* не могли еще этого совершенно в толк взять…

Нас опять и по этому вопросу привела к абсурду наша нелепая бестолковая подражательность. — Я тогда еще им старался выяснить, что пересадка на нашу почву франц<узской> системы предостережений составит колоссальную нелепость*. — Во Франц<ии> это мера чисто полицейск<ая>, выработанная обстоятельствами для прикрытия личности теперь господствующей партии от слишком рьяного напора соперничествующих партий. Тут есть смысл и толк, как во всяком деле необходимости, — и вот почему франц<узское> avertissement[19] заключило себя в определенной, довольно тесной сфере, оставляя вне оной все, что собственно может назваться доктриной, ученьем… Между тем как у нас, с первых же пор, эта система предостережений присвоила себе безграничную юрисдикцию по всем вопросам — и решает, как ей угодно, все познаваемое и изглаголанное… И все эти нравственные чудовищности и вопиющие нелепости проявляются у нас с таким милым, детским простодушием. — И вот почему, дорогой Ив<ан> Серг<еевич>, ваш «День», во что бы то ни стало, не должен ни на минуту сходить с нашего горизонта. Значение ваше не в рати, а в знамени. — Знамя это создаст себе рать, лишь бы оно не сходило с поля битвы. — Не бросайте и не передавайте его*. — Это мое задушевное убеждение.

Ф. Тютчев

Георгиевскому А. И., 22 декабря 1865*

61. А. И. ГЕОРГИЕВСКОМУ 22 декабря 1865 г. Петербург

Петербург. 22 декабря 1865

Друг мой Александр Иваныч, это письмо доставит вам г-н Моллер, известный автор книги о Польше* и наш усердный и талантливый публицист в газете «Nord». Он очень желает с вами познакомиться… С Катковым он уж был прежде знаком и будет иметь свидание с ним по делу, коего ради он едет в Москву и о чем он не преминет сообщить и вам.

Вот уже очень довольно, что я ничего о вас не знаю, и эта неизвестность, как и всегда, наводит на меня сомненье. Что ваше здоровье? что здоровье Marie? что дети? Наконец, скоро мне будет возможно приехать*, удостовериться собственными глазами в настоящем положении дел. Дочь моя уезжает отсюда 8 генваря, но я, вероятно, предупрежу ее и явлюсь к вам раньше. Очень, очень желаю с вами видеться… Однако же это близкое свидание да не помешает вам подать о себе весть. Скажите это и Marie.

Вот вам для вашего личного ориентирования несколько намеков, которые я пополню при свидании. После смерти Пальмерстона между нами и Англией произошло решительное сближение, которое тотчас же и отозвалось по греческому вопросу. Инициатива в этом деле принадлежит нам, со стороны же Англии встретила она полное сочувствие и содействие. Так что Франция уже приступила к решенному делу. Вообще говоря, кончина Пальмерст<она> благотворно подействовала на наши отношения к Англии, что не замедлит обличиться и въяве.

Что же касается до внутр<еннего> вопроса — о печати и наших отношений к ней, то я не могу довольно благодарить «Московск<ие> вед<омости>» за ее две последние статьи, вызванные последним нашим заявлением в «Север<ной> почте», которое очень похоже на отеческие наставления Полония в «Гамлете»*. — Я на днях имел случай обо всем этом говорить с Валуевым и убедился в радикальной безотрадности положения*, хотя В<алуев> и уверяет меня, что к Новому году — не позже — он готовит нам какой-то весьма приятный сюрприз по делу печати и что это выяснит все положение, но мне что-то плохо верится*.

Еще раз обнимаю вас и всех ваших и надеюсь скоро повторить это в действит<ельности>. — Господь с вами.

Георгиевской М. А., 30 декабря 1865*

62. М. А. ГЕОРГИЕВСКОЙ 30 декабря 1865 г. Петербург

С.-Петербург. Четверг. 30 декабря 1865

Вас первых, моя милая добрая Marie, хочу поздравить с Новым годом… Вам по праву принадлежат мои первые — свежие — еще не опошленные, еще не выдохшиеся пожелания. — Знайте, что и в наступающем году я решительно возобновляю подписку на всю вашу дружбу ко мне и всю вашу доверенность. Отрадно было мне читать в письме Ал<ександра> Ив<аныча>, что вы ждете моего приезда для какого-то совещания… Вот почему я и настаиваю на доверенности. Наконец, говоря о моем приезде, я могу определить и самый день этого несбыточного доселе события. — По просьбе Анны я решился проводить ее, — а она выедет отсюда 8-го генваря — итак, 9-го, часам к одиннадцати утра, ждите меня к чаю. Все это, разумеется, при оговорке, так глубоко человеческой, если Богу угодно.

На днях был и обедал у меня Щебальский*, которого, разумеется, я много расспрашивал о всех вас. Но его показания были гораздо утешительнее тех известий, которые письмо вашего мужа сообщает мне о его здоровье. Щеб<альский> также уверял меня, что его шансы на получение кафедры в Москве совершенно верны, — в письме же вижу сомнение… И все это еще более усиливает нетерпение мое с вами видеться.

Но говоря о письме Ал<ександра> Иваныча, я чуть-чуть не забыл упомянуть и о вручительнице письма, нашей умной любезно-практически-домостроительной Mlle Soz*, приехавшей сюда, по ее уверению, с единственной целию поздравить всех тех, кому она считает себя обязанной. Я нашел ее в наилучшем настроении. Она положительно похорошела и вдобавок еще — сняла очки. Так что явление ее было вполне удовлетворительное и отрадное.

Знаете ли вы, милая Marie, что у вас одною тетушкою стало меньше? Бедная Алек<сандра> Дмитриевна* кончила свою страдальческую жизнь, все-таки пережившую две другие жизни*, имевшие, казалось, более права на существование.

Но… простите, до близкого свидания. — Обнимаю от души вас и всех ваших.

Ф. Тютчев

Тютчевой Эрн. Ф., 12 января 1866*

63. Эрн. Ф. ТЮТЧЕВОЙ 12 января 1866 г. Москва

Moscou. Mercredi. 12 janvier 1866

Eh bien, voilà donc le mariage d’Anna, ce mariage, objet de si longues préoccupations, — le voilà donc passé à l’état de fait accompli…* Comme tout ce qui se dilate si démesurément par la pensée, soit comme attente, soit plus tard comme souvenir, tient peu de place dans la réalité! — Ce matin, à 9 heures, je me suis rendu chez les Сушков où j’ai trouvé déjà tout le monde sur pied et sous les armes. Anna venait d’achever sa toilette et avait déjà dans les cheveux cette fleur d’oranger qui a si fort tardé à s’épanouir… Encore une fois, je me suis vu tenant dans les mains une image, comme tous les pères passés, présents et à venir en pareille occurrence, et ne demandant pas mieux que de m’acquitter de mon emploi avec conviction, tout comme l’année dernière*. — Puis j’ai accompagné Anna chez ma pauvre vieille mère — qui m’a étonné et touché par le reste de vie qui s’est fait jour en elle au moment où elle l’a bénie avec la fameuse image de sa Vierge de Kazan. C’était bien là un des derniers jets de la lampe qui va s’éteindre… Puis nous nous sommes rendus à la chapelle, Anna avec ma sœur dans une voiture, moi les suivant tout seul dans une autre et le reste à l’avenant… La messe a commencé aussitôt notre arrivée. Dans la chapelle qui est fort jolie il n’y avait pas plus de vingt personnes… C’était simple, convenable et recueilli… Pendant la cérémonie du mariage ma pensée allait continuellement du moment présent à mes souvenirs de l’année dernière… Quand on a eu mis les couronnes sur la tête des mariés, l’excellent Аксаков, avec son énorme couronne plantée à cru sur sa tête, m’a vaguement rappelé les figures en bois peint, représentant l’Empereur Charlemagne. Il a dit les paroles sacramentelles avec beaucoup de conviction — et je suppose, ou plutôt je suis certain, que l’esprit molesté d’Anna va enfin trouver aussi son assiette. — Après la cérémonie finie et le feu croisé des félicitations et des embrassements épuisé, on s’est rendu à la maison des Аксаков, moi dans la voiture d’Antoinette, et chemin faisant nous n’avons pas manqué de faire des retours mélancoliques sur la pauvre Daria.