Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3 - Саша Черный

Наивный обозреватель. Гм.

1-й сумасшедший (тихо). Дон Педро! Как вы думаете, за нами не будет погони?

2-й сумасшедший (тихо). Нет, ваше святейшество, я устроил на койках два чучела. Совсем как живые!

1-й сумасшедший Мне здесь нравится… Посмотрите, дон Педро, какая красавица: верхняя губа зеленая, нижняя голубая. Ой, у нее живот с глазами!

2-й сумасшедший. Перекреститесь, ваше святейшество, это наваждение.

1-й сумасшедший. А отчего у нее четыре ноги?

2-й сумасшедший. Для скорости ходьбы, ваше святейшество.

1-й сумасшедший. Я ее куплю. Она мне нравится!

Устроитель (взволнованно и недоверчиво). Вы хотите купить эту картину?

1-й сумасшедший. Да, я даю за нее 300 000 дукатов! Только велите сделать к ней бриллиантовую раму.

Устроитель (осторожно). Вы не принадлежите к нашему кружку «четырехугольных» художников?

2-й сумасшедший. Нет, он — атлантический посол. Будьте спокойны, я вам могу за него поручиться.

Устроитель (поспешно ретируется). Фу, черт!..

Интеллигент. Вы, наверно, знаете, что это дыня?

Бродячий художник. Безусловно «Nature morte».

Интеллигент. Отчего же в каталоге сказано: «Голова мудреца»?

Бродячий художник. Опечатка.

Интеллигент В таком случае, извините.

Близорукая старуха. А это что, Манечка?

Внучка (сердито). Это парикмахерская вывеска, бабушка.

Близорукая старуха. Господь с тобой, Манечка, как же она сюда попала?

Внучка (сердито). Отстаньте, бабушка! Заплатили — смотрите, нечего спрашивать!

Обыкновенный человек. Послушайте, г. устроитель! А ведь король-то голый.

Устроитель (опешив). Какой король?

Обыкновенный человек. Андерсеновский. (Возбужденно.) Да что вы дурака валяете? Ведь это же не картина! А? (Кричит.) Ведь это же не искусство, а собачья ножка!..

Устроитель (шепчет). Пойдемте в кассу, господин… Деньги можно обратно, вы не кричите только.

Обыкновенный человек. Деньги? Деньги оставьте для гг. художников. Купите им фунт стрихнина, я доплачу, если будет недоставать. И пусть они перелопаются.

1-й сумасшедший Ей-богу, здесь интересно, дон Педро!

2-й сумасшедший Да, ваше святейшество! Давайте здесь жить…

1-й сумасшедший. (оглядываясь). Нет… боюсь. (Таинственно.) Здесь можно с ума сойти…

Голос из соседней комнаты. Ка-ра-ул!!!

1-й сумасшедший. (задумчиво). Слушай, вернемся назад.

2-й сумасшедший. (задумчиво). Вернемся.

(Уходят.)

<1910>

«ОБРАТНО»*

В «Русском слове» Д. Философов оскорбился за русский язык:

1) Из русского Гейне, ультрасовременного поэта Саши Черного Она целовала меня,

И я ее тоже обратно.

До сих пор брали билеты «туда и обратно», теперь можно «туда и обратно» целоваться.

Объясняю для маленьких детей и Д. Философов: «целоваться туда и обратно» нельзя ни в каком случае (хотя это и остроумно до чрезвычайности), а «целовать обратно» — в смысле «вернуть поцелуй» — иногда можно. Например, в данном случае, когда это выражение несерьезно, нарочито и вполне оправдано той внутренней гримасой (далеко не смешной!), которая скрывается за этими словами.

То, что в литературе Д. Философов «встречает такие выражения впервые», ровно ничего не доказывает. Язык не труп, иначе мы со времен Державина так бы и сидели на «покрытых мздою очесах», а всякое новое выражение отличается тем, что оно встречается впервые. Это тоже для маленьких детей и Д. Философова.

Д. Философов рекомендует издавать летопись искажений русского языка.

«Может быть, боязнь быть занесенным на такую „черную доску“ хоть несколько испугает современных литераторов и редакторов. Ведь есть предел небрежности, переступив который, писатели совершают оскорбление величества русской литературы».

А вот предела небрежности иных критиков по отношению к литераторам действительно нет. Есть «ультрасовременный поэт», «русский Гейне» (как остроумно!). И вот вдумчивый, искренний и глубокий критик удостаивает его своим вниманием только потому, что там-то и на такой-то странице он написал:

«Она целовала меня,И я ее тоже обратно».

И пишет: «может быть, в Одессе и целуют „туда и обратно“».

Эту прелестную небрежность перепечатывают — и в «Петерб<ургских> вед<омостях>» и других родственных изданиях, уже заливаются этим милым лошадиным смехом:

«Гы-гы! И я ее тоже обратно. Из Одессы».

Что еще сказать? Человек написал картину. Много работал, много думал, наконец выставил: смотрите. Пришел другой человек. Ткнул пальцем в угол полотна и говорит: «Муха скверно нарисована. Большие лапы». — «Какая муха?» — «Вон там в углу». Но когда он подошел ближе — муха улетела. Она была живая.

А человек этот был критик.

Теперь — заключение… В литературе установился обычай, чтобы литераторы молчали даже в тех случаях, когда их критики бьют по голове. Я нахожу, что это очень вредный и скверный обычай.

<1910>

ГЛУПОСТЬ*

Прозаик может быть глупым. Поэт почти обязан. Но глупый критик такой же парадокс, как хрюкающий тиф. Однако же…

Если в концерте во время паузы, выдерживаемой оркестром, вдруг раздадутся оглушительно-наглые хлопки — знай, это дурак.

Никто не платит столько налогов, сколько дураки: книги Вербицкой, средства для ращения волос в 24 часа, коллекции марок, чубуков, брелков и таможенных пломб, поездки на «Всемирные выставки», бинты для усов, модные жилеты и пр., и пр., и пр.

Есть ум скептический, критический, практический, иронический и т. д. Глупость — только одна.

Глупого мужчину всегда можно узнать по глупым глазам. Но женские глаза… Черт их знает! Не то глубина — не то томность; не то мысль — не то любопытство… и вдруг дура!

Глупость все ценности превращает в карикатуры: вместо гордости у нее — наглость, вместо общественности — стадность, вместо искусства — любительство, вместо любви — флирт, вместо славы — успех…

Если дурак написал 100 литературных или научных прейскурантов, перевел 100 ненужных книг и изучил 100 живых и мертвых языков — его по всей справедливости не следует называть за это «маститым».

Человек, носящий университетский знак, — или глуп, или не умен.

<1910>

НАИВНЫЕ СЛОВА*

(ПОСВ. г. г. ПИШУЩИМ)

Бархатный пиджак не делает писателя.

Если ты напечатал два рассказа в вечерних газетах и одно стихотворение в «Ниве» — не торопись выпускать в свет «Полного собрания» своих сочинений.

Если у тебя есть «имя», не пиши хлама. Если у тебя его нет, тем более остерегайся.

Профессионал-писатель, как Будда, поступивший в коммивояжеры.

Во многих редакциях есть специалисты, которые подбирают чужие лирические окурки и докуривают их до ваты. Пусть бы докуривали, но у многих после этого самый вид стихов вызывает чувство брезгливого равнодушия. О редакторы, пощадите хоть Поэзию, если вы себя не щадите!

Не собирай газетных вырезок о себе, ибо каждое утро кофе твой будет, как желчь.

Когда посылаешь свою книгу критику, не придумывай сам надписи, а попроси первого встречного сделать ее за тебя.

Пиши только руками, — ноги необходимы для ходьбы.

Снимайся возможно реже: ты не двухголовый теленок, и не давай в прессу сведений о том, сколько у тебя родимых пятен… «Реклама — двигатель торговли», но разве ты торгуешь мазью от прыщей или галошами?

Если ты бездарен, отруби себе руки. На всякий случай вырежь и язык, чтобы не мог диктовать.

Не потрафляй, даже если ты можешь рассчитывать на восемнадцать изданий.

Расписывать, как у верблюда в ноздрях растут финики, — еще не значит быть оригинальным.

<1911>

НОВЕЙШИЙ САМОУЧИТЕЛЬ РЕКЛАМЫ*