Курс — пылающий лес. Партизанскими тропами - П. Курочкин

Партизаны понимали, какой ценой доставался нам каждый полет, и старались как могли угодить нам. Любимым [99] партизанским подарком для летчиков был трофейный пистолет. Тонкие психологи были партизаны. Хорошо понимали, что как бы здорово ни воевал летчик, какие бы подвиги ни совершал, все равно он был лишен одной радости — сам никогда трофеев не добудет. Вот и дарили они нам или «вальтер», или парабеллум, а то и бельгийский браунинг.

Ну а вообще-то у каждого, как у всех солдат на войне, по-разному проходила жизнь.

Нелегкая судьба сложилась у самого молодого в звене летчика Рустема Лобженидзе. Много раз он летал к партизанам, много раз попадал в тяжелейшие положения и всегда выходил из них с честью. Но вот уже почти в самом конце войны Рустем вместе с Леонидом Садовниковым полетел сбрасывать листовки в район курляндской группировки врага. Задание вроде бы и не из самых сложных... Но... их сбили над Либавой. И оба попали в плен. Леня Садовников умер в немецкой неволе, Рустему удалось дожить до победы в плену. После войны он еще долго летал на гражданских самолетах и обучал молодых пилотов.

В ночь с 29 на 30 марта 1944 года два вылета совершил Иван Тутаков. Первый рейс к партизанам в район Идрицы прошел у него удачно.

Вторично прилетев на площадку, Тутаков сдал привезенный груз, посадил в самолет двух тяжелораненых партизан и взял курс на Большую землю. Но на этот раз противник подкараулил его самолет. Пробив мотор, зенитный снаряд, не разорвавшись, вылетел наружу. Поврежденный мотор стал работать с перебоями, терял обороты и сильно чихал. Мотор охватило дымом. В эти секунды каждый метр высоты стал особенно дорог, а при скольжении пришлось бы ее потерять. Склонившись на правую сторону, Иван ждал, вспыхнет или не вспыхнет его самолет.

До линии фронта оставалось лететь минут пятнадцать, но в такой обстановке даже секунда кажется часом.

Расстегнув кобуру пистолета, Тутаков приготовился к бою в случае посадки на территории противника. Он решил драться до последнего патрона, но живым не сдаваться. Но вот в воздухе все чаще стали взрываться ракеты. Это немцы по своему обычаю освещали передний край своей обороны. Теперь Тутаков примерно знал, сколько еще осталось до передовой линии фронта и в [100] каком месте произойдет приземление его самолета.

Мотор стал выбрасывать искры, а до земли оставалось всего триста метров! По самолету начали бить трассирующими пулями. Иван упорно стремился вперед и не сворачивал с прямой. Он хорошо знал, что если будет уклоняться от выстрелов в стороны, то потеряет и эту высоту и не сможет перетянуть через линию фронта.

И вот быть же такому счастью: в этот миг наши «катюши» открыли сильный огонь, под крылом самолета загорелась земля. Обстрел с немецкой стороны прекратился, и на высоте сто метров Тутаков пересек огненный рубеж. Последнее, что успел сделать Иван, — дать в воздух ракету и сразу же произвел посадку куда пришлось — на маленькое озеро. Как выяснилось потом, приземлился он в километре от передовой, а до своего аэродрома оставалось километров пятнадцать.

Тутаков не успел вылезти из самолета, как был окружен автоматчиками. Они закричали: «Руки вверх!», но вскоре поняли, что перед ними наш, советский летчик.

Подъехала санитарная машина, увезла раненых партизан. Перед расставанием один из них сказал Ивану:

— Знаете, товарищ летчик, мы сегодня написали письма и отправили их первым рейсом. В них сообщили своим родным, что сегодня сами вылетим на Большую землю и скоро увидимся с ними. А когда нас подбили, то мы уже и не рады были, что написали такие письма. Ведь похоже, что наша встреча с родными могла и не состояться...

После отдыха, когда рассвело, Тутаков осмотрел самолет. Весь он был в масле и имел множество осколочных пробоин. Просто удивительно, что не задело ни его, летчика, ни партизан.

В полку посчитали Тутакова погибшим. Но авиатехник Григорий Конев уверенно сказал: «Он пешком придет». И действительно, утром Тутаков пришел пешком в свою эскадрилью.

На другой день к месту вынужденной посадки прибыли авиатехники Александр Смирнов и Григорий Конев. Они привезли с собой другой мотор, установили его взамен разбитого, и Иван Васильевич Тутаков смог сам привести самолет на свою базу.

Когда наши войска продвинулись вперед, пилот летал к тому месту, где его подбили, и узнал, что здесь [101] располагались танковые ремонтные мастерские противника. И только теперь ему стало как-то не по себе.

— Жаль, что я раньше не знал этого злого места. Ведь можно было бы обойти его стороной, — говорил нам Тутаков.

Но таких «злых» мест было много.

...Другой наш летчик, старший лейтенант Колобков, возвращаясь с задания, встретился над линией фронта с ночным истребителем противника. Колобков уклонился от атаки и перешел на бреющий полет, намереваясь незаметно уйти на свою территорию. Противник продолжал преследовать его самолет. Ночь была светлая, положение казалось безнадежным. Но Колобков нашел выход. Он резко развернул самолет на 180 градусов и, маскируясь лесом, пошел в обратном направлении. Истребитель противника не ожидал такого маневра и потерял Колобкова из виду. А он тем временем снова вернулся на партизанскую площадку и, пробыв там весь следующий день, ночью благополучно прибыл на свой аэродром.

Но не всем это удавалось. Особенно много неприятностей доставляла нам Идрица — сильно укрепленный пункт гитлеровцев. Возвращаясь из партизанского края, пилот Василий Калмыков над этим районом был схвачен прожекторами. Его самолет от прямого попадания зенитного снаряда загорелся. Летчика ранило осколком. Биплан вошел в скольжение... Превозмогая боль, Василий выполнил несколько сложных фигур высшего пилотажа, но пламя сбить не сумел. Бензином залило одежду летчика. С обгорелым лицом и руками Калмыков выбросился на парашюте. Как чувствовал, взял его с собой в этот полет. Попутный ветер относил Калмыкова в сторону линии фронта. Спускаясь на парашюте, летчик с тревогой ожидал момента приземления — куда его занесет: на свою или вражескую территорию?.. Неожиданно у самой земли по нему открыли огонь, и он упал на землю... Пулеметная трескотня продолжалась долго. Василий освободился от лямок, отполз в сторону.

Вдруг он услышал невдалеке русскую речь.

«Здесь я!» — крикнул он.

Но никто не подходил.

«Что же вы, братцы?» — летчик едва не терял сознание от боли. [102]

«Подойти не можем, заминировано», — сдавленно проговорил кто-то.

«Все равно умирать», — подумал Калмыков и пополз на голос. Цепляясь за землю, он потихоньку двигался вперед, останавливался, собираясь с силами, и снова делал крохотный рывок. Истекая кровью, летчик все же дополз до траншеи. Тут его подхватили наши пехотинцы и отправили в госпиталь.

«Случайность в кубе», как потом говорили у нас в полку, трижды уберегала судьба Василия от смерти: обычно летал без парашюта, на этот раз взял его, парашют не сгорел и перенес его за линию фронта всего лишь на несколько сот метров, а когда он полз по заминированному полю, то ни одна мина не взорвалась, словно жалея израненного летчика.

Мастерство высшего пилотажа показал и летчик Владимир Кореневский. В сырую мартовскую ночь у озера Лида снаряд повредил элероны плоскостей и консольную часть верхнего правого крыла. Кореневский вложил всю душу и сердце в этот почти безнадежный полет и привел на базу сильно поврежденный самолет, на борту которого были дети.

...Однажды фашисты сбили и мой самолет. Я еле-еле дотянул до партизанской базы и вынужден был остаться у них. Время было тревожное — каратели сжимали кольцо блокады, и партизанам приходилось туго. Весь день шел ожесточенный бой на подступах к аэродрому.

Только к ночи понемногу все затихло...

И тут мы услышали знакомый рокот самолета. Летел По-2. Быстро разожгли несколько костров. Вижу — из темноты вынырнула «семерка». На «семерке» летал мой друг Сергей Борисенко! Мастерски посадив самолет, Сергей выскочил из кабины и направился прямо к кострам. Тут он увидел меня.

— Петя! Курочкин! — закричал Сергей, обхватывая меня сильными руками. — Что случилось?

— Зенитчики перебили левую лыжу...

— Я слетаю еще раз и привезу механика с лыжей. А пока почитай вот это, — Сережа достал из планшета письмо... от мамы.

— Вот и письма уже получаю с Большой земли, — засмеялся я, торопливо вскрывая конверт.

Сергей забрал двух партизан и троих детей, которых нашли в одной из брошенных деревень. Я же решил дождаться [103] механика, чтобы заменить лыжу и вернуться домой на своем самолете.

На рассвете гитлеровцы возобновили бой. В воздухе появился Ю-87 — «лаптежник». Он начал бомбить партизан. К счастью, немец-летчик не увидел мою машину. Она стояла в густом ельнике и сверху была забросана свежим хворостом.