Записки морского офицера, в продолжение кампании на Средиземном море под начальством вице-адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина от 1805 по 1810 год - Владимир Броневский

Штиль остановил нас у Фано, почитаемого Калипсиным островом. Гомер и Фенелон наполнили его прохладными померанцевыми, сосновыми и апельсиновыми рощами. Кто вопреки столь красноречивых писателей поверит, что Фано пустой необитаемый камень, кроме беловатых скал ничего не представляющий. Страбон полагает Калипсин остров при африканских, ближайших к Мальте берегах, и сие гораздо вероятнее, ибо, следуя Гомерову описанию, «Улисс отплыл с попутным ветром и после 18-дневного плавания усмотрел берега Корциры (Корфы)» которая, отстоя от Фано не более 20 верст, доказывает, что Фано не Калипсин остров.

Тихие противные ветры задержали наше плавание. 30 января, когда мы находились на высоте Новой Рагузы, сделался штиль. По настоянию статского советника Поццо ди Борго, который имел особые важные поручения, пушечным выстрелом при поднятии купеческого флага потребовали мы консула и г. Фонтон не замедлил своим приездом. Он немедленно возвратился в город с обоими дипломатиками. В полночь фрегат вошел в залив Санто-Кроче, составляющий гавань Рагузы.

На другой день поутру ректор (правитель республики) прислал поздравить нас с благополучным прибытием и просил принять подарки, состоящие в зелени, плодах и вине. Капитан, пригласил офицеров, поехал в город для засвидетельствования ректору своего почтения. Не застав дома, мы встретили его на площади. Княжеская мантия и большой парик, оставляющий только часть лица видимым, придавал ему важный и вместе странный вид. Казалось, мы видим живую тень венециянских дожей, уже с лица земли исчезнувших. Ректор с достоинством, сделав навстречу нам несколько мерных шагов, начал благосклонный разговор о погоде, после о славе России, наконец о кротости нашего монарха, повсюду столь любимого, и в заключение сказал: «Какое счастье быть русским». Низким поклоном поблагодарив за лестные приветствия, мы раскланялись и пошли по городу; но он так не велик, что две-три улицы и несколько домой составляют столицу Республики. Строение красиво и город очень чист. Четвероугольная стена с бойницами только с моря защищать может; с сухого пути высокая гора Баргарт представляет неприятелю выгодную позицию. Окрестности Рагузы, называемой славянами Дубровник, украшаются садами и домиками в английском вкусе.

Рагузинцы, обитая на гористой бесплодной земле, упражняются в торговле. Они то же в Средиземном море, что англичане во всем свете. Будучи под покровительством Оттоманской порты и пользуясь нейтралитетом, в последние смутные обстоятельства Европы в короткое время собрали великие богатства. Малая сия республика, имеющая 600 судов, на коих перевозя чужие с малые количеством своих произведений, наиболее торгует контрабандами. Не имея собственной силы, будучи принуждены искать чужого покровительства, рагузинцы временно платили немалые подати султану, неаполитанскому королю, папе и австрийскому императору. Иногда брали они от разных наций, для одного корабля два и три патента на флаг, почему в упрек им и говорится «Raguseo di Sette Bandiere». Рагузинские суда весьма красивые и удобны как для принятия большого груза, так и для скорого и безопасного плавания. Правление республики в руках дворянства, ректор избирается ежемесячно; в сие время живет он во дворце, по окончании же срока выгоняют его из оного не очень учтиво, и вообще республиканцы сии так ревнивы к своей вольности, что, опасаясь какого-либо нападения, при захождении солнца запирают крепостные ворота. Республика спокойствием своим обязана мудрости законов, подобных тем, какими управлялась Венециянская республика. Дворянство исповедует католическую веру, народ, который есть славяне, исповедуют греческую. Первая степень граждан республики, дворянство, имеет многие преимущества, вторая, народ, почти никаких. Отечественный язык есть испорченный славянский, однако ж русскому понимать его можно. Итальянский употребляется как природный. В Рагузе получили мы достоверное известие, что Далмация занята Французскими войсками, почему курьеру невозможно было отправиться отсюда в Россию, и как наши дипломатические чиновники окончили и другие свои поручения, то фрегат 1 февраля снялся с якоря и на прежний салют Рагузинской крепости ответствовал двумя выстрелами меньше.

В ночь на 2 февраля ветер усилился и сделался очень свеж, волнение было часто и беспокойно; невзирая на сие, фрегат, идучи полным ветром, шел весьма быстро, и как капитан имел причины поспешать, то, несмотря на дождь и пасмурность, всю ночь неслись мы между камней и мелких островов, лежащих на пути нашем. Ночью миновали мы опасный остров Агосто и прошли между островами Иссой и Лезино. На рассвете по правую руку открылась длинная гряда островов, составляющих Далматский архипелаг. Наслаждаясь зрением беспрестанно переменявшихся видов, скоро прошли мы великое пространство и в полдень того же 2 февраля были уже против Анконы. К вечеру усмотрели мы судно без мачт, оставленное без управления, волны ходили чрез палубу, и оно то показывалось, то скрывалось. Подойдя ближе, увидели на нем несколько человек, махавших платками и шляпами. Ветер был силен, волнение ужасно; но как отказать в помощи утопающим. Фрегат, подошед ближе, лег в дрейф[25], спустили висевший на борте ялик. Боцман с шестью отважнейшими матросами, бросившись в него, отвалили и скрылись в волнах. Не без удовольствия, происходящего от соревнования, смотрел я, с каким усилием матросы гребли, пристали, вышли на судно и тонкой веревкой, взятой с фрегата, притянув толстый канат, прикрепили его на носу, и тем судно спасли. На нем находились 7 человек венециян, подданных французских. Они от страху и холоду едва говорили, да к тому ж трое суток не пили и не ели, их взяли на фрегат и отдали на руки лекарю. По осмотре судна, которое здесь называется требакула, нашли его в хорошем состоянии; почему капитан приказал отлить из оного воду, исправить мачты и паруса, и вследствие закона, в котором сказано: «Если неприятельский корабль станет на мель или, претерпевая какое-либо бедствие в море, будет просить помощи, то подать ему оную и отпустить». Посему, когда требакула была исправлена и ветер утих, капитан приказал объявить шкиперу Бартоломео Пицони, что он может идти, куда ему угодно. Итальянцы не хотели верить, но когда на требакулу перевезли нужное количество воды и провизии, то они с крайней признательностью пошли благодарить капитана и офицеров. Шкипер, тронутый сей неожиданной милостью, при прощании сказал: «Зачем отпускаете меня, я охотно бы остался вашим пленным, уверен будучи, что в отечестве моем едва ли найду друзей столько великодушных, как вас, к несчастью, моих неприятелей». Должно верить, что доброе дело никогда не остается без награждения, и я сведал после, что сей же Бартоломео, будучи в Анконе, предложил свои услуги пленным русским солдатам, принужденно служившим во французском полку; он, подвергая себя опасности, жертвуя своей жизнью, успел несколько освободить из плена и на своей требакуле доставить их в Корфу.