Нюрнбергский процесс, сборник материалов - Константин Горшенин

Лахузен: Я должен заявить в этой связи, что мы, тогдашние руководители абвера, представляли определенное единство под началом Канариса и он как личность и его внутренняя ориентация представлялись нам совершенно ясной и недвусмысленной.

Полковник Эймен: Были ли какие-нибудь определенные группы или группа в абвере, которые были против или находились в оппозиции к нацистам?

Лахузен: В управлении абвера имелись две группы, которые, что касается их желаний и действий, очень тесно были переплетены друг с другом, но которые каким-то образом нужно разграничить.

Полковник Эймен: Какие это были две группы?

Лахузен: До того, как я отвечу на этот вопрос, я должен очень кратко описать личность Канариса, который был идейным вдохновителем и главным лицом в этой группе.

Полковник Эймен: По возможности, сделайте это как можно короче.

Лахузен: Канарис был человеком исключительно высокого интеллекта, который при своем интересном, своеобразном и сложном характере ненавидел всякое насилие, а поэтому ненавидел войну, Гитлера, его систему и, в частности, его методы. Канарис, как бы его ни оценивали, был человеком.

Полковник Эймен: Теперь прошу Вас возвратиться к двум группам, которые Вы называли, охарактеризовать нам каждую из этих двух групп и перечислить тех, кто входил в каждую из них.

Лахузен: Одна группа, которую можно назвать кругом Канариса, включала в себя верхушку абвера, во-первых, самого Канариса, как идейного руководителя этой группы, далее, генерала Остера, начальника центрального отдела абвера, моего предшественника; подполковника Гросскурта, который в 1938 году еще в Вене ввел меня в круг Канариса. Далее, начальника отдела «разведка» — полковника Пикенброка, который был связан дружбой с Канарисом. Затем полковник Ганзен, преемник полковника Пикенброка, казненного после 20 июля 1944 г. Туда же входил и мой преемник полковник Фрейтаг-Лорингофен, который 26 июля 1944 г. перед своим арестом покончил жизнь самоубийством. Затем при определенной дифференциации, которая относится ко всем, начальник третьего отдела абвера, контрразведки, полковник Бентивеньи и затем лица, работавшие в этих отделах разведки, которые по большей части были связаны с событиями 20 июля 1944 года и были казнены или брошены в тюрьмы.

В этой связи я должен указать на человека, который непосредственно не примыкал к этой группе, но находился в курсе всех действий, направленных к предотвращению приказов и неприведению в исполнение приказов о расстрелах и прочих зверств, а именно адмирала Бюркнера — начальника одного из отделов абвера. Это, в основном, те люди, которые входили в круг Канариса.

Вторая, значительно меньшая группа была связана с генералом Остером как идейным руководителем тех людей в управлении разведки и контрразведки, которые еще в 1938 году и уже совершенно явно для меня в 1939—1940 гг., а также и в последующие годы участвовали в подготовке всякого рода планов, направленных на насильственное устранение Гитлера, инициатора надвигавшейся катастрофы

Полковник Эймен: Какова была цель группы, в которую Вы входили, то есть Канариса и его круга?

Лахузен: Что касается политических целей или мотивов, то я о них не знаю. Я могу передать только мысли, которые определяли убеждения Канариса и были мне хорошо известны, так как я был одним из его доверенных лиц. Эти его внутренние убеждения, которые определяли не только мою деятельность, но и деятельность тех лиц, о которых я упоминал, заключались в основном в следующем.

Нам не удалось предотвратить эту захватническую войну. Война означала конец Германии и наш конец, таким образом, — несчастье и катастрофу самых больших масштабов. Однако предотвращение всеми средствами того несчастья, которое было бы еще большим, если бы катастрофа превратилась в триумф этой системы, должно было стать основным смыслом и целью нашей борьбы.

То, что я сейчас сказал, в свое время часто повторялось Канарисом в кругу тех людей, о которых я говорил.

Полковник Эймен: Эта группа, в которую входили Вы и Канарис, часто встречалась?

Лахузен: Я должен пояснить, что эту группу (или этот круг) не следует рассматривать как организацию в техническом смысле или как какое-то объединение заговорщиков. Это совершенно противоречило бы натуре Канариса. Это былo, так сказать, духовное объединение единомышленников, людей, которые видели и знали, знали благодаря своему служебному положению, которые понимали друг друга и действовали, но каждый сам за себя, в соответствии со своей индивидуальностью. Отсюда и та дифференциация, о которой я подробно говорил. Каждому человеку предъявлялись совершенно различные требования. Канарис каждый раз обращался к определенному лицу, которое он считал подходящим для исполнения определенных задач, на основании своего знания внутренних убеждений этого человека.

Полковник Эймен: Велись ли на этих официальных встречах разговоры, в которых Канарис затрагивал вопросы, касающиеся применения силы в отношении Польши, и т.д.?

Лахузен: Эти и подобные методы неоднократно, я бы даже сказал всегда, обсуждались в нашем кругу, и они, конечно, единодушно отвергались с нашей стороны.

Полковник Эймен: Помните ли Вы, что сказал Канарис относительно войны с Польшей в ее начале?

Лахузен: Я точно помню тот час, когда Канарис вошел совершенно потрясенный и сообщил нам, что дело принимает серьезный оборот, несмотря на то, что вначале создалось впечатление, что операция все же может быть отложена. И он сказал тогда: «Это конец».

Полковник Эймен: Были ли у Вас разговоры с Канарисом и другими членами группы относительно устранения нацистов из состава сотрудников Вашего учреждения?

Лахузен: Я еще в Вене (до того, как я приступил к работе в ОКВ) получил распоряжение от Канариса не допускать в его управление в Берлине национал-социалистов. Я получил также распоряжение касательно моего отдела, в случае, если это представится возможным, не принимать членов партии или офицеров, которые были каким-нибудь образом связаны с партией, на руководящие должности. Таким образом идейное объединение...

Полковник Эймен (прерывая Лахузена): Вел ли Канарис какой-нибудь дневник?

Лахузен: Да, Канарис вел дневник и вел его еще до начала войны. Надо сказать, что для этого дневника я сам готовил некоторые материалы.

Полковник Эймен: Входило ли в Ваши обязанности вносить записи в дневник Канариса?

Лахузен: Нет, это не относилось к моим непосредственным обязанностям, но было вполне естественно, что о совещаниях, на которых я присутствовал с Канарисом или заменил его, я делал записи в его дневнике.

Полковник Эймен: Вы сохраняли копии записей, которые Вы делали в дневнике Канариса?

Лахузен: Да, я сохранял такие копии с разрешения Канариса и даже по его желанию.

Полковник Эймен: Есть у Вас какие-либо копии этих записей, сделанных Вами, с собой сегодня?

Лахузен: Они не при мне, но они у меня имеются и могут быть представлены суду.

Полковник Эймен: Вы излагали свои воспоминания по этим записям?

Лахузен: Да.

Полковник Эймен: С какой целью Канарис завел такой дневник?

Лахузен: Для правдивого ответа на этот вопрос я должен повторить те слова, которые Канарис когда-то сказал мне. Целью этого дневника было — показать германскому народу и всему миру тех людей, которые в то время вершили судьбы этого народа.

Полковник Эймен: Помните ли вы о совещаниях, которые посещали с Канарисом непосредственно перед падением Варшавы, совещания в главном штабе фюрера?

Лахузен: Я присутствовал вместе с Канарисом на совещании, которое состоялось не в главной ставке фюрера, а в поезде фюрера, незадолго до падения Варшавы.

Полковник Эймен: Поскольку вы вспомнили записи в дневнике Канариса, можете ли вы сообщить теперь Трибуналу дату этого совещания?

Лахузен: Насколько я могу судить по своим записям и документам, находящимся в моем распоряжении, это было в сентябре 1939 года, двенадцатого числа.

Полковник Эймен: Скажите, совещания в поезде фюрера происходили все в один и тот же день?

Лахузен: Эти совещания состоялись в один день, т.е. 12 сентября 1939 г.

Полковник Эймен: Скажите, было больше, чем одно совещание, в этот день? Может быть было несколько совещаний?

Лахузен: Я не могу назвать их заседаниями. Это были обсуждения, разговоры более или менее короткие.