Плавания вокруг света и по Северному Ледовитому океану - Федор Литке

В продолжение дня выезжало к нам из окрестных селений много чукчей, частью уже нам знакомых; они рассказывали, между прочим, о судне, заходившем к ним назад тому несколько лет и обещавшем прийти опять через 3 года, но не бывавшем. Конечно, они имели в виду «Благонамеренный». На многих были медали, розданные в эту экспедицию, которые они, вероятно, часто носят, потому что изображения на многих едва не совсем уже сгладились.

Свежий NW ветер, поднявшийся с вечера, установился, и мы, привязав только губу Мечигменскую к описи, продолжали поутру (28 числа) путь наш к югу, описывая берег. Около полудня поравнялись с северным из двух заливов, упоминаемых Куком,[422] который показался нам вдающимся на большое расстояние в сушу и в вершине своей окруженным высокими, острыми горами. Кук посчитал этот залив мелководным, мы тоже склонны были так думать, встретив в одном месте с лишком в 5 милях от берега только семь сажен глубины, и потому весьма удивились, когда, поравнявшись с устьем его, не достали дна на 30 и 40 саженях, хотя здесь и посреди моря нет нигде более 27 сажен. Мы направили курс в губу эту, в самом устье, имеющем от 5 до 6 миль ширины, нашли 40 и 35 сажен, а мили две дальше на расстоянии около 1 мили от устья речки, стекающей с северного берега, – 8 и 9 сажен при илистом грунте, где и положили якорь.

Нимало не мешкая, отправил я офицера на байдаре для отыскания по северному берегу более удобного места, поскольку то, где мы стояли, было совершенно открыто с моря. В то же время другая партия отправилась в упомянутую речку, на берегу которой находилось несколько чукотских юрт. Эта партия привезла неожиданное известие, что мы находимся в проливе, отделяющем от материка большой остров Аракамчечен, лежавший от нас теперь к югу, и несколько других. Узнав это, решился я, не дожидаясь возвращения байдары, идти со шлюпом дальше к средине пролива, откуда удобнее было бы исследовать его гребными судами. Но прежде нужно было определить положение северного устья, и по этой причине остались мы еще на месте половину следующего дня. Я занялся наблюдениями в устье речки, называемой чукчами Марич, другие с вершин окружающих гор обозревали положение окрестных мест и брали пеленги, естествоиспытатели занялись исследованиями по своим частям. Мы не забыли посетить оленных чукчей, которых довольно большой стан расположен был на горе в небольшом расстоянии. После полудня все собрались на судно и часа в 3 с задувшим кстати от востока ветром снялись с якоря.

Мы отошли не более 5 миль по проливу, как заштилели под высоким берегом острова Аракамчечен и тихо подвигались вперед. Глубина милях в трех от берега была 40 и 50 сажен. Скоро увидели байдару нашу в SW углу пролива и, придержавшись к средине, дали ей сигнал. Она соединилась с нами уже в сумерки; Семенов не мог нигде найти якорного места, но открыл значительную губу (называемую чукчами Пенкегней), вдающуюся из пролива к SW, в устье которой глубина была 60 и 70 сажен подле самых утесов. Я не сомневался, что найду, наконец, хорошее укрытие, но на первый раз нужно было сыскать, где бы провести ночь; подойдя к большому острову, нашли мы хорошую глубину и положили якорь.

На рассвете (30 июля) увидели, что нам ночью удалось попасть в такое место, какое не всегда и днем можно найти, почему я и решился отсюда производить подробное исследование пролива и как следует расположился на двух якорях.

Пока делались приготовления к намечаемым поездкам, ходил я на самую высокую гору острова Аракамчечен, с которой был обширный и прекрасный вид на все окрестные места от губы Св. Лаврентия к N до острова Св. Лаврентия к S. Пролив со всеми его заливами и островом лежал пред нами, как на ладони. Гора эта сделалась, таким образом, одним из важнейших пунктов настоящей описи, поскольку посредством нее связался по долготе весь этот берег, начиная от мыса Восточного до Чукотского носа. Мы назвали ее горой Афос, а пролив – по имени нашего судна: с 19 июня 1807 года эти два имени сделались неразлучными в воспоминании каждого россиянина и особенно каждого русского морехода.

Мичман Ратманов, отправленный для описи западного берега острова, открыл на этом берегу небольшую, но весьма спокойную гавань, лежащую почти в самом устье пролива, которая была названа по имени этого усердного офицера.

Весь этот день были мы окружены байдарами, наполненными веселым, шумным, но не вздорным народом. Несколько человек было в однолючных байдарах.

Поутру (31 числа) приступили мы к описным работам: с баркасом и байдаркой отправился я в сопровождении мичмана Глазенапа и Постельса[423] в южную половину пролива, возложив на мичмана Ратманова описание W берега, начиная от губы Пенкегней. На южном весьма низком мысу острова, называемом Пагелян, где обсервовали широту, встретили мы несколько байдар, наполненных чукчами. Дружелюбие приятелей наших в губе Св. Лаврентия можно было отчасти приписать неоднократному сообщению их с европейскими судами. Здешние никогда судов в глаза не видывали, но были точно так же ласковы и смирны, нимало не мешали нам работать; некоторые из них не имели понятия о письме, даже и по слухам, и очень удивлялись, когда я несколько длинных имен чукотских, которые сначала едва выговаривать мог, после, смотря на бумажку, говорил им очень бегло.

После обеда отправились мы на лежащий к югу берег, принадлежащий другому большому острову Иттыгран. Глубина в проливе доходила даже до 76 сажен. Мы остановились в небольшой открытой бухте, где было несколько селений чукотских, и встретили тут такой же радушный прием, как и везде, особенно у женщин, которые очень искусно выманивали у нас «титита» (иголки). Молодые девушки за несколько «титит» пели и плясали, очень некрасиво. Изъявив желание купить оленя, не успели мы оглянуться, как уж были принесены две туши только что убитых оленей. Хозяйки обрадовались, когда я им предложил оставить у себя внутренности: они тотчас принялись потрошить оленей руками, от рождения не мытыми, и с жадными глазами вычерпывали из них кровь.[424] К счастью, моряки непривередливы и не очень разборчивы, когда коснется свежинки, а то одного взгляда на этот приступ к делу чукотских кухарок достаточно было бы, чтобы испортить аппетит на несколько дней и навсегда поселить отвращение к оленьему мясу.

Одаренные нескупо, приятели наши ласково провожали нас к баркасу, входили в воду, чтобы помочь нам взойти на судно, и пр. Мы переехали ночевать опять на мыс Пагелян.

Проведя довольно спокойно холодную ночь, отправились мы поутру (1 августа) к западу вдоль южной стороны острова и в 1 миле от мыса Пагелян нашли хорошую гавань, названную по имени моего помощника мичмана Глазенапа, ее описывавшего. В этом месте есть селение, называемое Иергин. Нам нужно было измерить тут основание [базис] до самых юрт чукотских: даже и это не возбудило никакого подозрения в чукчах, которые сами еще усердно нам в работе нашей помогали.