Собрание сочинений в десяти томах. Том 5 - Юзеф Игнаций Крашевский

В небе рассветало, розовело и светлело.

Двое мужчин шли от усадьбы в лес.

– Смотри-ка, висельника сняли с дуба!

– А что нет его?

– Это ветер обломал сук и сбросил его.

Они боязливо подошли и остановились. Один из них в ужасе вскрикнул:

– Смотрите! Да он был чародей! Мы повесили мужика, а здесь лежит баба, которую разорвали волки.

Оба постояли в раздумье.

– Да, он был чародей! – повторил другой. – Хорошо сделал Кунигас, что замучил его и повесил! Сколько наших погибло из-за него! Чародей и есть!

И они пошли в лес.

Долго белели под дубом кости старухи, а ветер перебрасывал соломенную корону.

Глава 6

За несколько дней перед битвой, которая дала Казимиру победу и корону, в Ольшовском городище было великое смятение. Захворал старый Спытек.

Весна, которая зовет других к жизни, его тянула в могилу; он чувствовал, что не увидит более зеленых деревьев. Его душил насыщенный воздух, и ночью он лежал в жару, а днем дремал. Был неспокоен и рвал на себе одежду.

Все заботы Собка его раздражали, он не выносил болтовни жены, слезы дочери были ему неприятны. И он всех гнал от себя прочь.

Ганна Белинова, хотя и была на него в обиде, жалела его и приносила ему всякие снадобья и лекарства, – но старик ничего не хотел и от всего отказывался.

– А зачем же мне жизнь? – бормотал он. – Калека? На коня не могу сесть, топора не могу поднять, – света не вижу. На что мне жизнь?

Зашел к нему отец Гедеон со словом утешения; он выслушал его, покачивая головой, – но исповедался, принял благословение на смерть и просил не беспокоить его больше. В последнюю ночь Собек, по обыкновению, сидел подле него; в полночь запел петух; больной зашевелился и подозвал к себе слугу.

– Старик, – сказал он едва слышном голосом, – не могу умереть. Послушай, вынь у меня все из-под головы, мне легче будет умирать.

Слуга, плача, послушался его и вынул все, что у него было под головой; Спытек вытянулся во всю длину, скрестил руки на груди, закрыл глаза, и прежде чем занялся день, он лежал уже холодный и окостенелый. Прибежала Марта, распустив по плечам волосы, ломая руки, громко причитая и страшно плача, так что голос ее слышался по всему замку. Пришла заплаканная Кася, а за нею все остальные женщины; – послали за плачеями, чтобы причитали над телом.

В тот же день начались приготовления к христианскому погребению. Дубовый гроб, по всей вероятности, заготовленный Белиной для самого себя, – он отдал старику; крышку забили, гроб перенесли на пригорок в лесу, ксендзь Гедеон совершил обряд похорон, и все обитатели замка отдали покойному последний долг.

В городище никто не почувствовал горечи утраты, напротив, без него всем стало спокойнее, плакал только старый Собек.

Госпожа, которая накануне так кричала и разливалась слезами, сидела теперь в раздумье и вздыхала. На третий день она уже смеялась, но, опомнившись и сама себя устыдившись, тотчас же всплакнула.

Кася ходила печальная.

Все ждали вестей от своих, Белина от сына, Спыткова от будущего зятя. В течение нескольких следующих дней в голове Марты Спытковой зародились новые мысли: ей стало казаться, что было бы жестокостью выдать Касю за Вшебора.

– Что же, если девушке полюбился другой, и тот другой тоже ее любит и сам человек хороший, да и родители – почтенные люди! Какое дело королю до моей дочери? Покойник мог дать слово за нее, потому что мужчины ведь ничего не понимают в этих вещах! А почему бы мне самой не выйти за Вшебора? Он так жал мне руки, что в жар кидало, и смотрел такими глазами, словно съесть хотел. Это он за Касей из ревности приволокнулся. Не было бы Каси, так он непременно женился бы на мне.

Так рассуждала сама с собой пани Спыткова, а однажды вечером, когда Ганна Белинова подсела к ней, она заговорила с ней по душе:

– Пошли Бог вечный мир моему покойному мужу, – тихо сказала она Ганне, – но при жизни тяжело мне с ним было. Ой, рука у него была железная! Да и Касю мне жаль, что он так легко отдал по первому слову короля. Девчонка не любит Вшебора, хотя я ничего не могу сказать против него, но я-то знаю, что ей нравится кто-то другой.

И она как-то странно покачала головой.

– Вы думаете, что я ничего не вижу? Хе, хе! Кася худеет, плачет по ночам, а кто виноват? Я знаю, я-то знаю…

Она улыбнулась и сказала на ухо Ганне:

– Это все Томко ее очаровал! Дай ему Бог здоровья!

– Но ведь все кончено, вы дали слово королю, – шепнула Ганна.

Спыткова отрицательно покачала головой.

– Эх, все бы это устроилось, – сказала она, – только я не смею вам признаться.

– Ну, ничего, говорите, – спокойно сказала Ганна, глядя ей прямо в глаза, – говорите, пожалуйста, ведь вы знаете, что я ваша приятельница… – Только, чтобы об этом никто не знал, – беспокойно оглядываясь, говорила Спыткова. – Знаете ли вы, что, когда Доливы спасли нас с Касей в лесу, то ведь мы все думали, что мужа моего нет на свете. И я была, как будто, вдова. Всю дорогу до городища Вшебор шел подле моего коня и глядел мне в глаза. Да если бы вы только видели, как смотрел! А когда помогал мне слезать с коня, так сжимал мне руку, что я вся обливалась румянцем. Он никогда не был влюблен в Каську, а только – в меня. Он просто хотел через нее приблизиться ко мне…

Ганна все еще с недоверием качала головой.

– И даже потом, моя Ганна, – продолжала рассказывать вдова, – никогда не старался увидеть Касю, а всегда вызывал меня, и, как бывало, станет внизу, а я наверху, да как начнет говорить, а сам с меня глаз не сводит! Мне иной раз, как молоденькой девочке, стыдно было! Ну, что тут еще говорить! Что же делать, милая Ганна, когда он такой упрямый и так влюблен! Уж пошла бы я за него, чтобы только человек не мучился!

Удивилась Белинова, а Марта шепнула ей на ухо:

– Пусть бы только ваш женился на Касе!

У матери, крепко любившей сына, даже лицо просветлело, и она молча обняла Марту за шею.

Между семьей Белинов и Спытковой завязалась самая горячая дружба.

С того времени, как войска ушли из Ольшовской долины, о них не было