Замок лорда Валентина (сборник) - Роберт Силверберг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валентин вспомнил слова и принялся подтягивать:
Лорд Малибор у руля без словаСтоял и в пучину смотрел:Дерзкого самого, самого злогоДракона встретить хотел.
И вот однажды он бросил клич,И звук задрожал тугой:«Король драконов, морская дичь,Эй, выходи на бой!»
Тунигорну явно было не по себе. Он расхаживал по каюте, держа в руке кубок с вином.
— Я думаю, мой лорд, эта песня принесет нам несчастье, — пробормотал он.
— Ничего не бойся, — сказал Валентин. — Спой с нами.
«Я слышу, мой лорд», — крикнул дракон, Взбаламутив всю глубину. Он был двенадцати миль длиной И трех достигал в ширину.
На палубе бился лорд Малибор, И кровь ручьями текла. А сколько народу тогда полегло — Память не сберегла.
В кают-компанию вошла Панделюм. Приблизившись к столу короналя, она остановилась с выражением некоторого замешательства на заросшем шерстью лице. Валентин жестом пригласил ее присоединиться, но она нахмурилась и встала в стороне.
Но драконий король коварнее был,Хитрее — молва гласит.И лорд Малибор, хоть и полный сил, В конце концов был убит.
Любой охотник, идущий на лов,Эту быль не забудь.Моли судьбу, не жалея слов,Благословить твой путь.
— Что случилось, Панделюм? — спросил Валентин, когда затих последний куплет.
— Драконы, мой лорд, идут с юга.
— Много?
— Очень много, мой лорд.
— Вот видите? — не выдержал Тунигорн, — Мы накликали их этой дурацкой песенкой!
— Тогда споем еще разок, чтобы они оставили нас в покое и следовали своей дорогой, — сказал Валентин и затянул снова:
Лорд Малибор был красив и смелИ бурное море любил…
Новая стая состояла из нескольких сотен особей — обширное сборище морских драконов, вереница поражающих воображение туш. В центре стаи двигались девять громадных королей. Валентин старался не подавать виду, что тревожится, хотя сам ощущал почти осязаемую угрозу, исходившую от этих созданий. Впрочем, драконы проследовали мимо, не подходя к эскадре ближе чем на три мили, и с какой-то сверхъестественной целеустремленностью стремительно скрылись в северном направлении.
Глубокой ночью, когда Валентин спал и разум его, как всегда был открыт для всех откровений, ему привиделся странный сон. Посреди широкой долины, утыканной угловатыми скалами и изъязвленными сухими деревьями без листьев, легкой парящей поступью по направлению к отдаленному морю двигался поток людей. Он обнаружил среди них себя, в таких же, как и у всех, свободных одеждах из воздушной белой ткани, которая развевалась сама по себе, хотя в воздухе не чувствовалось ни дуновения. Никто из окружающих не казался ему знакомым, но в то же время у него не было ощущения, что он находится среди чужаков: он знал, что тесно связан с этими людьми, что они его попутчики в неких странствиях, продолжавшихся многие месяцы, возможно, годы. А теперь путешествие подходит к своему завершению.
Впереди раскинулось море, переливающееся всеми оттенками цветов; поверхность его колыхалась то ли из-за движений исполинских созданий под водой, то ли из-за притяжения луны, огромным янтарным диском зависшей в небе. Могучие волны изогнутыми хрустально прозрачными когтями вздымались и отступали в мертвой тишине, невесомо ударяя сверкающую сушу, как если бы они были вовсе не волнами, а лишь призраками волн. А вдали от берега за всей этой круговертью вырисовывался в воде темный массивный силуэт.
То был морской дракон, которого называли драконом лорда Кинникена, считающийся крупнейшим среди своих собратьев. Его никогда не касался гарпун охотника. От гигантской вытянутой спины с костяным гребнем исходило ослепительное сияние — чудесный мерцающий аметистовый свет, заполняющий небо и окрашивающий воду в темно-фиолетовые тона. Безостановочно и торжественно разносившийся вокруг колокольный звон проникал повсюду, заполняя души и мрачным трезвоном грозя расколоть мир на две части.
Дракон неудержимо двигался к берегу; его гигантская пасть разверзлась, подобно входу в пещеру.
— Наконец пришел мой час, — слышится голос короля драконов, — и вы принадлежите мне.
Странники, привлеченные и завороженные исходящим от дракона ослепительным пульсирующим свечением, парят в сторону моря, в направлении разверстой пасти.
— Да. Да-а-а. Придите ко мне. Я — водяной король Маазмурн, и вы принадлежите мне!
Теперь дракон достигает отмели, волны расступаются перед ним, и он легко выходит на берег. Перезвон колоколов становится еще громче: ужасный звук неумолимо заполняет атмосферу, давит на нее, и с каждым новым ударом воздух становится гуще, тягучее, теплее. Драконий король расправляет колоссальные крылообразные плавники, растущие из утолщений за его головой, и с их помощью совершает стремительный бросок вперед, на морской песок. Едва его массивное тело оказывается на суше, первые странники без колебаний входят в титаническую утробу и исчезают; а за ними следуют и остальные нескончаемой вереницей добровольных жертв, стремящихся к дракону, в то время как он ползет им навстречу.
И они входят, и гигантская пасть поглощает их, и Валентин находится среди них, и он спускается глубоко в бездну драконьего чрева. Он попадает в бесконечное замкнутое пространство и видит, что оно уже заполнено неисчислимым множеством — миллионами, миллиардами — проглоченных, в числе которых люди и скандары, врууны и хьорты, лиимены и су-сухирисы, гэйроги… все великое множество народов Маджипура, запертое в утробе драконьего короля.
Маазмурн продолжает двигаться вперед, все дальше удаляясь от моря и все с большей жадностью заглатывая мир: он поглощает города и горы, континенты и моря, полностью вбирает в себя необъятный Маджипур… И тогда он ложится, свернувшись кольцами вокруг планеты, словно некая исполинская змея, заключившая в своей утробе какое-то существо вселенского размера.
Колокола вызванивают триумфальную песнь.
— Вот наконец наступило мое царство!
Когда сон закончился, Валентин не спешил возвращаться в реальность, но позволил себе еще какое-то время плыть в полудреме обостренного восприятия и продолжал лежать тихо и спокойно, восстанавливая в памяти сон, вновь входя во всепожирающую пасть, пытаясь растолковать видение.
С первыми лучами утреннего света к нему возвратилось сознание. Карабелла не спала и лежала рядом, наблюдая за ним. Он обнял ее за плечи и игриво положил ладонь ей на грудь.
— Это было послание? — спросила она.
— Нет, я не ощущал присутствия ни Повелительницы, ни Короля. — Он улыбнулся. — Ты всегда знаешь, когда мне снятся сны, верно?
— Я видела, что тебе что-то снится. Твои глаза двигались под веками, губы шевелились, а ноздри раздувались, как у загнанного зверя.
— У меня был встревоженный вид?
— Нет, вовсе нет. Поначалу ты вроде бы хмурился, но потом улыбнулся, и на тебя снизошло великое спокойствие, будто ты идешь наветречу предопределенной судьбе и полностью ее принимаешь.
— Ага, как раз в тот момент, когда меня опять глотал морской дракон! — рассмеялся Валентин.
— Твой сон был об этом?
— Приблизительно. Впрочем, все происходило не совсем так. На берег выбрался дракон Кинникена, и я зашел прямо в его утробу. Как мне показалось, вместе со всеми остальными обитателями планеты. А потом он проглотил и весь мир.
— И ты можешь растолковать свой сон?
— Лишь отдельные места, — ответил он. — А смысл в целом ускользает от меня.
Он понимал, что было бы слишком просто счесть сон лишь отзвуком событий прошлых лет, — будто включаешь волшебный куб и видишь воспроизведение того необычного происшествия времен изгнания, когда его действительно проглотил морской дракон после кораблекрушения у берегов архипелага Родамаунт, а попавшая в драконий плен одновременно с ним Лизамон Хал-тин пробила путь к свободе сквозь пропитанные ворванью потроха чудовища. Даже ребенку известно, что не следует воспринимать сон как буквальное воспроизведение биографических подробностей.
Не находил он оснований и для выхода на более глубокий уровень постижения, кроме разве что простого до банальности толкования: наблюдаемые им в течение последнего времени передвижения морских драконов служат еще одним предупреждением о том, что мир в опасности, что какие-то могучие силы угрожают стабильности государства. Это было ему уже известно, и лишних подтверждений не требовалось. Но почему именно морские драконы? Какая засевшая в его голове метафора превратила морских млекопитающих в чудовищ, угрожающих поглотать весь мир?