Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные самим им для своих потомков  Т. 3 - Андрей Болотов

 В Бобриках встретило его все Верещагина семейство, и как ему надлежало по необходимости остановиться в том доме, где они жили, и Верещагины сестры были наипроворнейшие особы и некоторые из них и недурны собою, и все они, так сказать, расстилались перед князем, то вся сцена у нас тут тотчас переменялась, и князь, будучи придворным человеком, а притом относительно до женщин великим пройдохою и пролазом, в один миг из свирепого медведя превратился в самого ангела, и вместо того, чтоб входить в какие–нибудь дела, до волости относящиеся, позабыв обо всех, занялся сими девушками и тотчас пошли у него с ними смехи, издевки и хвастанья. Я смотрел только на сие улыбаясь в духе, и не успел еще от удивления своего по сему поводу свободиться, как вдруг переменилась у нас опять сцена. Прилетел к нам, как на крылах ветряных, живущий неподалеку от Бобриков, приятель его, г. Власов, такой же страстной псовый охотник, каковым до безумия был и сам князь. И как господину Власову неведомо как хотелось добиться от князя дозволения ездить по волостям нашим с собаками, то, зная характер княжой и желая к нему подольститься, приехал он в охотничьем платье и с целым табуном гончих и борзых собак и со множеством охотников и лошадей заводных для князя. Князь неведомо как ему обрадовался и вмиг тогда начались у них разговоры о собаках; и не успел Власов предложить, не угодно ли князю взять в ближних лесах в тот же еще день вечернее поле, сказывая, что у него и лошади, и собаки, и все к тому готово, как вмиг позабыты были князем и волости, и сирены, и все на свете, и воспламенилась охота и желание в тот же миг ехать в поле. Итак, давай, давай скорее лошадей! давай на них садиться и спешить воспользоваться достальным, еще довольным до наступления ночи, временем, и вмиг все они очутились в поле и загремел в лесах лай и вой собак, гоняющих по зайцам. Я поехал было вслед за ними на своих дрожках, но будучи не охотником, посмотрев и послушав издали вой и лай собак, за лучшее рассудил предоставить их там гаркать и дурачиться как хотят, а самому возвратиться назад и взять, до того времени как они возвратятся, хотя небольшое от трудов отдохновение.

 Как по особливому счастию поле тогдашнее было для них очень удачно и они затравили несколько зайцев, то по возвращении их уже в самые сумерки увидел я, что князь мой был как медный грош весел и в восхищении даже от удовольствия, и мог из того узнать, что ему ничем в свете так много угодить не можно, как его сумасбродною псовою охотою, и страсть его к ней была так велика, что не преставали они говорить о том во все продолжение вечера и самого вечернего стола, которым угощали госпожи Верещагины в комнатах своих его и нас всех с ним вместе. Словом, князь мой был совсем не тот, каковым был прежде, я как при чувствуемом тогда удовольствии обходился он и со мною гораздо уже перед прежним сноснее и лучше, то вздумалось мне сим случаем воспользоваться и испросить у него дозволение по отбытии его отлучиться на несколько дней от волостей я съездить на короткое время в свою деревню, на что он благосклонно и согласился; а расспросив и узнав, что я живу неподалеку от Серпухова, сказал: «Когда так дом ваш недалеко от Москвы, то кстати побывайте–ка вы оттуда и у меня в Москве и пособите мне приискать живописца для писания образов в Богородицкую церковь; да я кроме того хотелось бы мне с вами кой о чем и другом поговорить. Для вас труд этот не велик будет». — «Очень хорошо! сказал я, а мне блого и самому надобно бы для кое каких нуждиц побывать в Москве». — «Ну, так ладно! подхватил князь, так приезжайте ж, а я скоро возвращусь в Москву и вас ожидать к себе буду».

 Сим образом кончился тогдашний суетливый день с некоторым для меня удовольствием, и я наутрие проводил его в путь уже несколько с спокойнейшим духом, однако душевно желая, чтоб впредь хотя бы и никогда не бывала нога его у нас в волостях более. Таково–то отяготительно было тогдашнее кратковременное его у нас пребывание, и я, возвращаясь в Богородицк, не мог начудиться довольно необыкновенной человека сего деятельности я надивиться тому, как мог он в такое короткое время столь великое множество разных дел наделать; и признаться надобно, что он с сей стороны был прямо удивительный человек.

 Но как письмо мое достигло до своих обыкновенных пределов, то дозвольте мне на сем месте остановиться и сказать вам, что я есмь ваш …. и прочее.

(Декабря 7–го дня 1809 года. Дворяниново).

ЕЗДА В МОСКВУ

ПИСЬМО 200–е

 Любезный приятель! Сбыв помянутым образом неугомонного своего гостя с рук я возвратясь к домашним своим в Богородицк, стали мы помышлять о езде своей в Дворяниново и в сей путь мало–помалу собираться. Однако за разными препятствиями и за приездом к нам и в сей месяц губернатора, проезжающего часто из Тулы чрез наш город в село свое Баловнево и потому нередко у нас бывавшего, не прежде мог могли в сей путь отправиться, как девять дней спустя по отъезде князя, я уже 22 августа.

 Ездил я в сей раз домой со всем моим семейством, ибо хотелось нам всем побывать в своей деревне, а мне хотя взглянуть на свои сады я несколько повеселиться ими. Но в путешествии и отлучке сей провели мы хотя более двадцати дней, но дома удалось мне пробыть немногие только дни. Уже и едучи туда потеряли мы несколько дней на заезды к родным своим в Федотове и в Калединке, куда заезжали мы повидаться с теткою Матреною Васильевною. А приехавши домой я нашел дом свой уже нарочито запустевшим, пробыли оном не более четырех дней, и употребив оные на осмотрение своих садов и на сделание в них кой–чего немногими людьми, при мне бывшими. Они находились тогда после претерпенной жестокой зимы весьма в жалком положении, и я нашел множество больших яблоней в них погибшими, а другие погибающими. И как сие меня не радовало, то спешил я скорее убираться в Москву, куда между прочим привлекала меня и та нужда, что мне хотелось как–нибудь вытеблить экземпляры второй части моей «Детской философии» из университетской типографии, перешедшей тогда из казенного ведомства, по откупу, в приватные руки к господину Новикову. Сверх того хотелось мне спознакомиться лично и с некоторыми моими корреспондентами, а особливо с господином Владыкиным. А вслед за мною хотела приехать туда же и жена моя, для некоторых своих нужд и покупок.

 В Москву приехал я уже в самом исходе августа, и мое первое дело было явиться у молодого князя, своего командира, жившего в немецкой слободе в особом своем доме. Тут удивился я его нарочито благосклонному и далеко не таковому холодному приему, какого я ожидал. Сие несколько меня порадовало и я тем охотнее приступил к выполнению поручаемых мне от него комиссий, относящихся до приискания живописца и разных покупок для богородицкого дворца. От него проехал я к старику–князю, его отцу, любопытствуя весьма узнать, подлинно ли он помещался в уме, как об нем говорили. Но я обрадовался и удивился, нашед его в полном уме и разуме и точно в таком же положении, в каком я с ним в последний раз расстался. Старик чрезвычайно был мне рад и доволен тем, что я к нему приехал, и не мог со мною довольно наговориться. Я принужден был просидеть у него весь вечер и рассказывать ему обо всем, у нас в Богородицке происходившем; ибо он хотя и не входили уже ни в какие наши дела, но хотел знать обо всем, и неведомо как обрадовался, услышав о множестве расплодившихся у нас карпов, и хвалил меня за то, что я насадил их в церковную сажелку, сказывая мне что и князь Сергий его тем очень доволен и отзывался ему обо мне по всем отношениям с довольною похвалою. Сие удивило меня и обрадовало, так что я переменил несколько мои о молодом князе мысли и чувствия.