Терновая цепь - Кассандра Клэр
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Знаешь, нам будет тебя не хватать, – заговорила Корделия. – Мы все будем очень скучать по тебе.
Мэтью наклонился, взял небольшой плоский камешек и принялся вертеть его в пальцах.
– Даже Алистер?
– Даже Алистер. Хотя он ни за что в этом не признается. – Она помолчала. Корделии очень хотелось задать ему один вопрос, но она боялась, что это прозвучит бестактно. – Знаешь, меня удивляет, что ты уезжаешь именно сейчас, ведь ты… ты только что нашел себя, обрел душевный мир. Прошу, скажи… это как-то связано со мной, с нашими отношениями?
– Маргаритка. – Он обернулся и взглянул на нее в изумлении. – Я люблю тебя. Возможно, эта любовь уже не та, что прежде, но ты навсегда останешься в моем сердце, и Джеймс об этом знает. И тем не менее я счастлив, потому что вы вместе. За последние несколько месяцев я понял, как несчастен был Джеймс все эти годы, а ведь его счастье – это мое счастье. Ты меня понимаешь, ведь у тебя тоже есть парабатай.
– Мне кажется, именно этим и утешает себя Джеймс, когда вспоминает о расставании с тобой, – произнесла Корделия. – Он знает, что ты перестал бегать от самого себя и своих проблем; наоборот, ты идешь навстречу какой-то великой идее.
Она улыбнулась.
– Не одной, а многим великим идеям, – ответил Мэтью. Он подбросил гальку, поймал ее. Это был обыкновенный речной камень с блестящими прожилками. – Когда я пил, мой мир был так ограничен. Меня почти ничто не интересовало, кроме следующей выпивки. Сейчас мир снова стал огромным. Я хочу приключений, хочу совершать безумные, запоминающиеся, экстравагантные поступки. И теперь, когда я стал свободен…
Корделия не стала спрашивать, от чего он освободился; она знала. Мэтью все рассказал родителям о своем поступке, о том, что мать страдала из-за него – и не только она, но вся семья. Он привел с собой Джеймса, и тот сидел рядом, пока его друг все подробно описывал. Когда рассказ был окончен, Мэтью трясло от страха. Шарлотта и Генри молчали, и Джеймс даже испугался, что сейчас ему предстоит стать свидетелем распада семьи.
Потом Шарлотта взяла сына за руку.
– Благодарю Ангела за то, что ты рассказал нам, – произнесла она. – Мы всегда подозревали, что с тобой что-то произошло, но не знали, что именно. Мы лишились не только нерожденного ребенка, мы потеряли нашего младшего сына – тебя. Ты все больше и больше отдалялся от нас, и мы не в силах были тебя вернуть.
– Значит, вы меня прощаете? – прошептал Мэтью.
– Мы понимаем, что ты не хотел причинить нам зло, – сказал Генри. – Ты не собирался нанести вред здоровью матери – ты просто поверил глупым и злым людям, совершил ужасную ошибку.
– Но это была всего лишь ошибка, – подхватила Шарлотта. – Из-за нее мы не станем любить тебя меньше. Кстати, я вдвойне рада тому, что ты решил рассказать нам об этом именно сейчас… – Они с Генри обменялись улыбками, которые Джеймс описал как приторно-слащавые. – Потому что у нас тоже есть для тебя новость. Мэтью, у меня будет ребенок.
Мэтью утратил дар речи. Джеймс потом говорил Корделии, что это был день откровений.
– Но ты же уезжаешь не из-за будущего ребенка, верно? – засмеялась Корделия.
– Будущих детей, – мрачно поправил ее Мэтью. – По словам Безмолвных Братьев, у матери будет двойня.
Он усмехнулся.
– Отвечая на твой вопрос – нет; напротив, мне нравится, что у меня будут два маленьких брата или сестры. Когда я вернусь из своего путешествия, им исполнится год и они начнут проявлять себя как личности. Как раз настанет время научить их, что старший брат Мэтью – самый лучший и выдающийся человек из всех, кого им суждено когда-либо встретить.
– Ах, ты собираешься с самого начала привлечь их на свою сторону, – засмеялась Корделия.
– Совершенно верно.
Мэтью смотрел на нее сверху вниз; ветер, который дул со стороны озера, испортил ему прическу, и светлые волосы закрыли лоб.
– Прошлым летом, когда вы переехали в Лондон, – заговорил он, – я от души ненавидел твоего брата и заранее решил, что ты похожа на него. Но я быстро изменил свое мнение: ты оказалась порядочной, доброй, смелой и… словом, такой, каким я сам мечтал стать. – Мэтью взял девушку за руку, но в этом жесте не было ничего романтического; он вложил гладкий камень в ладонь Корделии и сжал ее пальцы. – Наверное, я не понимал – до того дня, как опустился на самое дно и ты прислала ко мне «Веселых Разбойников»… Не понимал, как сильно я нуждался в человеке, который проявлял бы доброту ко мне, зная обо мне все. Несмотря на то что я не просил о добром отношении и не заслуживал его. И когда мы с Оскаром поплывем за море, и я увижу вдали незнакомые берега, я буду думать о тебе и о твоей доброте. Я всегда буду помнить о тебе. И о том, что самые драгоценные дары – это те, о которых у нас не хватает смелости попросить.
Корделия вздохнула.
– Я – ужасная эгоистка… мне хотелось бы, чтобы ты остался здесь, в Лондоне, но, наверное, мы не имеем права удерживать тебя, когда остальной мир нуждается в тебе, в твоем смехе, безрассудстве и ослепительных жилетах.
Мэтью усмехнулся.
– О, лесть. Ты знаешь мои слабости.
Сжимая в руке гальку, Корделия вдруг поняла, что стена, разделявшая их, рухнула. Целый год ему предстояло провести на другом конце света, вдали от нее, но она знала, что душой они будут вместе.
Зашуршала трава; это был Джеймс. Его темные волосы были взлохмачены, и в руке он держал пачку обугленных бумажек.
– Только что, – произнес он вместо приветствия, – я получил седьмое огненное сообщение от отца. – Он пошуршал бумажками. – В этом говорится, что они опаздывают и приедут через десять минут. В этом – что через девять минут. В этом – через восемь. В этом…
– Через семь? – предположил Мэтью.
Джеймс покачал головой.
– Нет, здесь он спрашивает, хватит ли у нас горчицы.
– И что он собирается делать, если горчицы окажется мало? – удивилась Корделия.
– Одному Ангелу известно, где он собирается достать горчицу за
