Том 68. Чехов - Наталья Александровна Роскина

С 1881 г., со времени якутской ссылки, и до конца жизни (в 1921 г.) — в течение сорока лет — Владимир Галактионович Короленко вел дневник. Дневник Короленко имеет не только биографическое, историко-литературное значение; это летопись общественной и политической жизни России за четыре десятилетия.

Во время предсмертной болезни Короленко говорил своим близким: «Издадите дневники, думаю, много будет в них любопытного» В 1925—1928 гг. вышли в свет че­тыре тома «Дневника» Короленко, охватывающие 1881—1903 гг. (Харьков, Госиз­дат Украины). Дневники за последующие годы остались неизданными.

В неизданных дневниках Короленко, хранящихся в Отделе рукописей Государст­венной библиотеки СССР имени В. И. Ленина, имеются две записи, посвященные Че­хову. Одна из них — от 6 июля 1904 г.—публиковалась, но с большими сокращениями; нами она печатается полностью. Вторая запись — от 4 декабря 1916 г.— публикуется впервые.

СМЕРТЬ ЧЕХОВА2

Джанхот. 6 июля 1904 г.)

Вчера из Новороссийска мне прислали телеграмму: в Баденвейлере (Шварцвальд) умер от чахотки А. П. Чехов 3. Я знал Чехова с 80-х годов и чувствовал к нему искреннее расположение. Думаю, что и он тоже. Он был человек прямой и искренний, а иные его обращения ко мне дышали именно личным расположением 4. В писательской среде эти чувства всегда очень осложняются. Наименее, пожалуй, сложное чувство (если говорить не о самых близких лично и по направлению людях) было у меня к Чехо­ву, и чувство, которое я к нему испытывал, без преувеличения можно назвать любовью. Но встречались мы мало 8, ходили по разным дорогам; наши личные связи помещались в литературных лагерях прямо враждеб­ных: он был лично близок с Сувориным и до конца отзывался о нем хо­рошо, хотя и... несколько презрительно. Он характеризовал его какпси- хопата и истерика, часто страдающего от того, что пишут в «Новом вре­мени», неглубокого, возмущающегося сегодня тем, что завтра его уже не волнует. Чехов рассказывал мне (кажется в 1896 и 1897 году), как Сигма- Сыромятников, тогда служивший в каком-то департаменте, выкрал из типографии «Нового времени» оригинал какой-то заметки, неприятной «департаменту», и представил ее туда в доказательство того, что автор — не он, а другой. Этот другой, зять Шубинского, редактора «Исторического вестника» (кажется Лебедев), был уволен со службы. Шубинский в при­сутствии Суворина (и, кажется, самого Чехова) не подал руки Сыромят- никову и объяснил, в чем дело. Суворин тоже возмутился страшно, и даже в чиновничьем мире заговорили. Шубинский написал министру (кажется, Витте) о том, что в таком-то департаменте принята по службе мера, исхо­дившая из похищения рукописи в газете. Дело шло о «Новом времени», и Витте сделал директору департамента (кажется, Кабат) выговор («Вы меня ссорите с печатью»). Возможно, что чиновничьи сферы дали бы ка­кое-нибудь удовлетворение, но (Чехов говорил об этом с презрительным негодованием по адресу «слабохарактерности» Суворина) — вскоре в той же газете появились, как ни в чем не бывало, фельетоны Сигмы. Очевид­но, «пресса» сама смотрит на выкрадывание документов довольно легко... Канцелярии успокоились 6.

Я думаю, что общество Сувориных и нововременцев принесло Чехову много вреда. Под конец своей жизни он сильно отошел от них, а в «Новом времени» уже не помещал ни строчки.

№. Мои воспоминания о Чехове должны быть напечатаны в июльской книге «Русского богатства» (1904)7.

Полтава. 4 декабря 1916 г.

Отвечал на письмо Б. А. Лазаревского. Бедняга рвет и мечет. Почерк, вероятно, от нервности, совсем неразборчив. Пишет о «новой газете», о том. что в нее пошел Андреев. «Разве им не ясно, что жалованья в 40 ты­сяч—это подкуп». «Амфитеатров за деньги готов на все, но Андреев...». «И кудлатый Брусянин... является ко мне и заявляет, что ему там положено жалованье 3600 р., так вообще... Может, что и на­пишет...» 8.

Это, действительно, характерно и похоже на подкуп литературы: отказаться потом от привычного оклада — трудно. Струя золота пущена обильно и соблазнительно. Лазаревскому кажется, что по всему этому и жить нельзя. Тем более, что вот его и других те же люди обвиняли за то, что они работали в «Лукоморье» Суворина9. И что он написал статью «об интереснейшем и честнейшем юноше великом князе Олеге Констан­тиновиче» 10.

Отвечая на это письмо, я припомнил маленький характерный эпизо­дик о Чехове. Когда-то (давно!) он при мне получил письмо от Баранце- вича. Речь шла о сборнике в память Гаршина. Предполагалось два сбор­ника, но потом захотели их слить в один. Шли переговоры между двумя редакциями — на одной Герд, личный друг Гаршина, Ярошенко, редакция «Северного вестника» с Михайловским, Плещеевым, Успенским и т. д. На другой Альбов, Баранцевич и Лихачев (поэт). Переговоры ни к чему не привели. Дело довольно простое: вышло два сборника, один поменьше (Баранцевича) вышел ранее, другой — объемистее. Но Баранцевичу по­казалось, как будто, что тут есть повод для трагедии, точно мир раско­лолся: на одной стороне свет и одна редакция, на другой — тьма и редакция другая. В этом тоне он и написал Чехову. Вспоминаю еще такое место: «Зачем там Короленко... Он не их, он наш» и т. д. 11 Протя­гивая мне это письмо, Чехов сказал: «Посмотрите, какой ложнокласси­цизм».

У него не было ни капли ложноклассицизма, и потому у него выходила хорошо все,— даже сношения с Сувориным, с которым он дружил сначала и разошелся потом. И все ясно до прозрачности: почему дружил и почему разошелся 12. Не то, что у Мережковского, например. Он с ложноклас­сическим пафосом скорбел по поводу сношений с Сувориным и называл это в Чехове «смердяковщиной». Оказалось, что сам он переписывался с Су­вориным, да еще по поводу денежных антреприз литературного свойства, уверял Суворина, что «мы понимаем друг друга», и т. д. В этом все неис­кренность, все «ложноклассицизм» — и попытка сойтись с Сувориным, и осуждение этого в Чехове...

Когда-то мне нравился Мережковский, в котором я видел как раз..^ искренность!..13

ПРИМЕЧАНИЯ

Владимир Короленко. Полное собр. соч., т. I. Харюв, 1922, стр. 8.

Извлечение из этой записи впервые было опубликовано в примечаниях к «Из­бранным письмам» В. Г. Короленко, т. II. М., 1932, стр. 182. Более полно, с добавле­нием нескольких фраз напечатано в кн. В. Г. Короленко. Воспоминания о писателях. М., 1934, стр. 171, а также в Собр. соч. Короленко, т. VIII. М., 1955, стр. 468—469. Вторая половипа записи, начиная со слов «Чехов рассказывал мне...»— кончая словами «Канцелярии успокоились», в печати не появлялась.

В письме от 4 июля 1904 г. Короленко писал из