Джентльмены предпочтают блондинок - Анита Лус

Так что моя дебютная вечеринка и в самом деле стала самым грандиозным событием светского сезона, потому что на второй день моей дебютной вечеринки сестра Вилли Гвина устраивала танцы у себя в усадьбе Гвинов на Лонг-Айленде, и Вилли Гвин сказал мне, что все стоящие джентльмены Нью-Йорка блистали на ее танцах своим отсутствием, поскольку все они были на моем дебюте. Так что похоже, что я и в самом деле вполне могла бы стать знаменитой хозяйкой дома, если бы смогла бы наконец уговорить себя стать миссис Генри Споффард-младший.

А сегодня утром мне позвонил Генри и сказал, что наконец-то он уговорил отца, так что он думает, что теперь мне не грозит опасность, если я встречусь с ним. Генри собирается приехать сегодня вечером, чтобы увезти меня в Пенсильванию, где я смогла бы познакомиться с его семьей и побывать в их историческом фамильном старом доме. Ну а потом он спросил меня о моей дебютной вечеринке, о которой, как мне показалось, упоминали некоторые газеты Филадельфии. Но я сказала, что мой дебют на самом деле не планировался, что все произошло стихийно и что я просто не решилась позвонить ему и оторвать от отца в Пенсильвании по причинам исключительно светского характера.

Так что сейчас я собираюсь к семье Генри и чувствую себя так, словно все мое будущее зависит от этого визита. Потому что если семью Генри я смогу выносить еще меньше, чем самого Генри, то я чувствую, что это дело закончится в суде.

Итак, сейчас я провожу уик-энд с родителями Генри в их историческом фамильном старом доме в окрестностях Филадельфии и начинаю думать, что семья — это не единственное, что есть в мире, и что семейная жизнь годится только для тех, кто в состоянии ее выносить.

Ну, например, в семье Генри почти всегда встают ужасно рано. Ну, то есть я хочу сказать, что это совсем неплохо — вставать так рано, когда вам нужно что-то сделать. Но когда девушка встает рано, а делать ей нечего, все это начинает казаться совершенно бессмысленным.

Ну и вчера мы все встали очень рано, и только тогда я и познакомилась с семьей Генри, потому что, когда мы с Генри приехали на машине в Пенсильванию, все в доме уже спали, потому что было уже девять. Ну а утром мать Генри зашла в мою комнату, потому что мать Генри от меня просто в восторге, и ей хочется скопировать все мои платья, и ей нравится рассматривать все мои вещи, и смотреть, что я надеваю. Ну и тут она обнаружила коробку с ликерными конфетами, наполненными спиртным, и ужасно обрадовалась. Наконец, я оделась, а мать Генри выбросила пустую коробку из-под конфет, и я помогла ей спуститься по лестнице в столовую.

Генри ждал нас в столовой вместе со своей сестрой, и именно тогда я и познакомилась с сестрой Генри. Ну и оказалось, что сестра Генри никогда не была такой раньше, потому что никогда раньше она не носила ни мужские воротники, ни галстуки, пока во время войны не села за руль «скорой помощи». И вот теперь они не могли заставить ее снять все мужское. Потому что, даже несмотря на то, что война закончилась, сестра Генри, похоже, до сих пор считает, что обычная женская одежда лишает ее стойкости и мужества и очень расслабляет. И еще мне кажется, что сестра Генри думает только о лошадях и автомобилях, и если ее нет в гараже, то единственное место, где она чувствует себя счастливой — это конюшня. Ну, то есть я хочу сказать, что она и в самом деле почти не обращает внимания ни на кого в семье, и меньше всех — на Генри, потому что она, похоже, считает, что мозги у Генри совсем не мужские.

Ну а потом мы все сидели и ждали, когда появится отец Генри, чтобы вслух прочитать нам Библию перед завтраком. А потом случилось нечто, и в самом деле похожее на чудо. Потому что оказалось, что отец Генри практически месяцами живет в кресле на колесиках и его мужчине-сиделке приходится возить его повсюду. Ну и сиделка вкатил его в столовую, и тогда Генри сказал, что, мол, папа, эта девушка собирается стать твоей маленькой невесткой. Ну и тут отец Генри хорошенько посмотрел на меня, а потом встал со своего кресла на колесиках и пошел! Ну и все были очень, очень изумлены. Все, кроме Генри, потому что Генри знал своего отца как свои пять пальцев.

Ну и потом они все пытались его успокоить, и отец попытался прочитать нам что-нибудь из Библии, но не мог сосредоточиться на книге и едва ли мог чего-нибудь поесть. Потому что, когда джентльмен так стар, как отец Генри, он не может позволить себе одним глазом смотреть на девушку, а другим — на овсянку со сливками без того, чтобы не попасть в беду. Ну и в конце концов Генри не выдержал и сказал своему отцу, что ему придется вернуться в свою комнату, или же у него будет рецидив.

Ну и тогда мужчина-сиделка покатил его в комнату. И это было так трогательно, потому что отец Генри плакал как ребенок. Ну и я подумала о том, что мне советовала Дороти в отношении отца Генри, и действительно пришла к выводу, что если бы только отец Генри мог удрать от всех, чтобы самому распорядиться своим временем, то совет Дороти был бы не так уж плох.

Ну а после завтрака мы все собрались идти в церковь, кроме сестры Генри, потому что сестра Генри любит проводить все воскресенья в гараже, где она сначала разбирает старый семейный грузовик на части, а потом собирает его снова. И Генри говорит, что то, что сделала война с такой девушкой, как его сестра, хуже, чем сама война.

Ну и потом мы с Генри и его матерью отправились в церковь, а когда вернулись домой, у нас был ланч, и мне показалось, что ланч — это практически то же самое, что и завтрак, если не считать того, что отец Генри не смог спуститься в столовую, потому что после знакомства со мной он подхватил такую жестокую лихорадку, что пришлось посылать за доктором.

Ну а после полудня Генри отправился на молитвенное собрание, а я осталась с его матерью, чтобы мы с ней могли отдохнуть, чтобы вечером после ужина опять пойти в церковь. А поскольку мать Генри, похоже, считает, что я набита лишь радостью и весельем, то она едва ли позволит мне ускользнуть, потому что мать Генри ненавидит оставаться одна, потому что, когда она одна, похоже, что ее мозги вообще не работают.

А еще ей нравится примерять все мои шляпки и рассказывать о том, что все молодые люди в церковном хоре не могут отвести от нее глаз. Ну и девушке, конечно, приходится с ней соглашаться, хотя это и нелегко — соглашаться с человеком, который пользуется слуховой трубой. Потому что ведь рано или поздно вы просто теряете голос.

Ну а потом был ужин, и оказалось, что это практически то же самое, что и ланч, только к ужину вся новизна уже исчезла. И тогда я сказала Генри, что у меня слишком болит голова, чтобы идти в церковь, и тогда Генри с матерью отправились в церковь, а я — к себе в комнату, и там я села и задумалась. И я решила, что жизнь слишком коротка, чтобы только и делать, что гордиться своей семьей, даже если эта семья и ужасно богата. Так что самое лучшее, что я могу сделать, — это придумать что-нибудь такое, что могло бы заставить Генри отказаться от женитьбы на мне, и потом взять из этого все, что я смогу получить, и быть довольной.

Итак, вчера я заставила Генри посадить меня на поезд в Филадельфии, а самому остаться дома, чтобы быть рядом с отцом на тот случай, если у отца случится рецидив.

Устроившись в своем купе, я села и решила, что пришло время любой ценой избавиться от Генри. И я подумала, что есть в мире одна вещь, способная вогнать в уныние любого джентльмена, — это хождение девушки по магазинам. Ведь даже мистер Эйсман, который, казалось, был рожден, чтобы водить нас, девушек, по Магазинам, и точно знает, чего тут можно ожидать, и тот бывает иногда просто обескуражен моим хождением по магазинам.

Ну и тогда я решила, что когда я вернусь в Нью-Йорк, то пойду в магазин Картье и попрошу все мои покупки записать на счет Генри. Ведь, в конце концов, о нашей помолвке писали все газеты, и деньги Генри — это мои деньги.

Ну и, когда я обдумывала все это, в дверь моего купе постучали, и я ответила «войдите», и это оказался джентльмен, который сказал, что он часто видел меня в Нью-Йорке и всегда хотел быть мне представленным, потому что у нас с ним много общих друзей. Ну и он протянул мне свою визитную карточку, на которой было написано его имя, и оказалось, что зовут его мистер Гильбертсон Монтроуз, а его профессия — сценарист. И тогда я предложила ему сесть, и мы повели литературную беседу.

И я и в самом деле почувствовала себя так, словно это был поворотный момент моей жизни, потому что наконец-то встретила джентльмена, который был не только артистом, но у которого были еще и мозги. Ну, то есть я хочу сказать, что он из того сорта джентльменов, у ног которого девушка может сидеть день за днем и слушать, и почти всегда при этом что-нибудь узнать. Потому что, в конце концов, ничто так не волнует девушку, как джентльмен, у которого есть мозги, особенно после уик-энда, который она провела с Генри.