Русский крестьянин в доме и мире: северная деревня конца XVI – начала XVIII века - Елена Швейковская

Положение солдаток в семье свекров было, по всей вероятности, весьма уязвимо. Выходом было новое замужество, о чем встречаются свидетельства в переписи. Так, в уже упоминаемых выше поместных деревнях: Терентьево С. А. Колычева из двора Ивана Михайлова жена его племянника Никифора, взятого в солдаты в 1711 г., вышла замуж «в ыное поместье, с ней же сын ее Степан»; Тарасово В. И. Головина у сына главы двора Кирилла Парфеньева, Саввы, взятого в солдаты после 1710 г. и умершего «в салдатех», жена «вышла замуж в иное поместье Протопопова Сямской волости в село Фрязиново, дочь Ирина умре»[179].

В вотчине Спасо-Каменного монастыря в д. Нагорское имелся двор вдовца Степана Ильина 57 лет, с женатым сыном 37 лет и внуком, старший же сын Степана был взят в солдаты в 1711 г., «а жена его вышла замуж». В д. Кобелево поместья Ивана Семеновича Нелидова хозяйствовал вдовец Андрей Акинфиев 82 лет с 60-летним сыном Епифаном, его женой Марьей Андреевой 50 лет и 10-летним сыном. С ним же жил «Никифор Филипьев, племянник ево родной» 70 лет с 50-летней женой и сыном Федором 10 лет. В 1710 г. в том дворе значились: сын Епифана Алексей, умерший в 1716 г., брат Никифора Матвей с женой, «а Матвей отдан в солдаты в седьмой набор в 1711 году, а жена ево вышла замуж в вотчину, которая приписана к гошпитали»[180].

Жены, мужья которых были в работниках и вернулись к переписи 1717 г., в их отсутствие также были вынуждены «бродить в мире». В д. Виртово вотчины епископа Ростовского и Ярославского Досифея к 1717 г. появился двор Дмитрия Ананьина 35 лет с женой Анной 30 лет и 9-летней дочерью. «А в переписной книге 1710 году он Дмитрей з женою и з детьми был не написан для того, что был в работниках в Санкт-Питербурхе, а жена ево и з детьми бродили в мире». У жен, мужей которых взяли на принудительные работы, все же сохранялась надежда на их возвращение домой и на восстановление семьи. Мужчины, можно думать, возвращались в деревню, получив новый жизненный опыт в строящейся столице.

Неустойчивость положения женщины с детьми, которая была снохой в доме свекра, ясна и не требует дополнительного комментария. Женщины порой решались на радикальные поступки. Крестьянка с. Пучка Спасо-Каменного монастыря после того, как ее муж был взят в драгуны в 1716 г., «бежала безвестно» от свекра, который остался с двумя внучатами, детьми солдатки[181]. Интересен следующий случай. В поместье И. Д. Кушелева в д. Зрелое в 1717 г. был двор вдовца Ивана Терентьева 50 лет, у которого сын 15 и дочь 10 лет, с ним же Мавра Афонасьева дочь Ильинская жена Ермолаева с сыном Максимом 10 лет. Она – вдова, ее муж Илья Ермолаев доводился главе двора Ивану двоюродным братом, который «взят в работники» в 1714 г. «и умре». Сын главы двора Ивана тоже «Иван бежал в 1717 году»[182]. Другими словами, существовала семья двух женатых двоюродных братьев и по смерти в работниках одного из них его вдова осталась в семье своего деверя. Правда, и 50-летний деверь, и 30-летняя сноха его брата оба овдовели, однако по устраивавшей их причине продолжают жить в одном дворе. А бегство Ивана, по всей вероятности, продиктовано нежеланием попасть как в работники, так и в солдаты.

В итогах переписной книги 1717 г. по Кубенской трети Вологодского у. за духовными феодалами значилось 460 дворов. По моим подсчетам 70 дворов поставили мобилизованных в армию и на работы, из них в солдаты – из 49 (70 %), в работники – из 21 (30 %), или 15 % дворов от общего их числа. Бежали от солдатства и вернулись жители еще из 18 дворов. Из светских владений, которых было около 1200, по моим подсчетам были мобилизованы мужчины из 170 дворов, в солдаты из 120 (70 %) и в работники из 41 (30 %), или 14 %.

Семьи, из которых к 1717 гг. были принудительно вырваны крестьяне самого трудоспособного и репродуктивного возраста, состояли, как правило, из супругов с малолетними и неженатыми детьми (13 случаев), супругов с одним женатым сыном и младшими детьми (18), женатых братьев с детьми как холостыми, так и женатыми (16), женатых дядей с холостыми или женатыми племянниками (7). До такого изъятия семьи в принципе были такой же структуры и состава, однако выбывшего молодого мужчину, по преимуществу холостого и могущего образовать семью, как бы замещал следующий по возрасту и подросший сын или брат. Примечательно, что такое изъятие сопровождалось и разделом семей.

Приведенные многочисленные данные со всей очевидностью свидетельствуют о наборе кандидатов в работники и солдаты из «семьянистых» дворов с неразделенными семьями, в которых было несколько мужчин работоспособного возраста. Такие семьи, даже утратив некоторых из них, восстанавливали свой потенциал и сохраняли хозяйственную способность. В петровское время продолжает действовать принцип, проверенный в XVII в. и нацеленный на набор мужчин из многоячейных семей, чтобы сохранялась их платежеспособность.

В плане же оценочного отношения вотчинников и общин к хозяйственному положению дворов для мобилизаций показательны следующие сведения. В уже упоминавшейся ранее д. Горка Минина Спасо-Каменного монастыря в двор, где в 1710 г. хозяйствовал Федор Семенов с сыновьями Иваном, Григорием и племянником Никитой, его братом Дмитрием Нефедовым с сыном, в 1712 г. был «переведен» Дмитрий Тимофеев из д. Петрешино. В этой деревне обнаружен двор женатого Василия Тимофеева 57 лет с женатым сыном Кириллом 19 лет и с младшей дочерью 12 лет. Запись о состоянии на 1710 г. говорит, что тогда в этом дворе жил «брат ево Дмитрей Тимофеев, и он переведен з женою и детьми в вышеписанную деревню Горку в 1712 году»[183]. Объяснение, в какой именно двор, в тот ли, в котором его учла перепись 1717 г., отсутствует. Однако вряд ли сразу по переводе в 1712 г. Д. Тимофеев с семьей из 6 человек поселился в чужеродном дворе Ф. Семенова, даже если его бывший глава ушел в монастырь, скорее всего, овдовев. Ведь двор еще населяли два сына прежнего главы, два племянника и сын одного из них, и четверо из пяти этих мужчин умерли в 1714 г. Двор окончательно запустел еще через два года, в 1716 г., когда другого сына мобилизовали плотничать в новую столицу. Кстати, к этому двору нет пояснения об имевшихся на нем двух избах, какое имеется для двора в д. Петрешино, откуда Д. Тимофеев выселился. Возникает сомнение в правильности указанных дат, хотя о переселении Д. Тимофеева именно в 1712 г. говорится дважды при переписи соседних деревень, и эту дату следует принять. Две другие даты, 1714 и 1716 гг. допустимы, если полагать, что 4 года Д. Тимофеев жил в другом дворе д. Горка Минина.

Во всяком случае, переселение и тем более перевод (а употреблено именно слово «переведен») крестьянина в другую деревню не могли состояться без ведома монастырских властей, хотя бы в лице посельского, и представителей общины, так как в деревне появлялся новый тяглец. Двор, некогда полнокровный, имевший 3–4 мужчин, и возможно 2–3 из них были трудоспособными, потерял их естественным путем. В нем остался один мужчина, вероятнее всего молодой и холостой. И община, а ее решение принимает вотчинная власть в лице посельского, доводят двор до полного упадка, сдав его последнего представителя в работники. Вселение нового жителя во двор, который в принципе не выморочный, показательно. Сдачу в работники крестьяне-общинники воспринимали как выбытие из деревни, и возможно навсегда. Во всяком случае, двор они сочли пустым и нашли в него нового тяглеца, чтобы не оплачивать «пусто». В этом действии общинных и владельческих властей отчетливо проявилась ориентация и стратегия монастыря.

В вотчине Вологодского и Белозерского епископа в д. Кишкино обозначен «дворишко нищецкие девки Алены Алексеевы дочери, а ей 30 лет. У нея сестра Парасковья 7-ми лет. А в книгах 1710 году оной двор был пуст Харлама Козьмина, а он взят в Санкт Питербурх на вечное житье в 1715 году. А отец ево и мать умре в давнех летех». В поместье Б. Н. Стрижевского жил во «дворишке» нищий Андрей Федоров с женой Марфой Ивановой, оба 50 лет. Записан у них сын Лаврентий 20 лет, он «взят в работники тому года з два в Санкт Питербурх». Указание возраста отсутствующего в момент переписи молодого человека может говорить о его возможном возвращении в поместье. В поместной же д. Юркино «в избенке» живет нищая 50-летняя вдова Гликерья Григорьева дочь Яковлевская жена Захарова. Она «солдатская мать», которая «прибегает на время, и ныне скитается в мире, детей нет». В вотчине Лариона и Григория Ивановичей Волконских в половине деревни Федяево был двор нищего Никифора Матвеева 40 лет с женой Лукерьей Яковлевой 35 лет и десятилетним сыном. «А он Никифор взят в плотники»[184], по всей вероятности в год переписи, ибо дата набора отсутствует.

С подобным падением на дно жизни сталкиваемся и в вотчине Спасо-Прилуцкого монастыря. В его подмонастырском с. Коровничье обозначен двор «рекрутного» солдата Павла Семенова, взятого в пятый набор в 1710 г., в котором «живет жена его Киликия Иванова 45 лет» с малолетними сыном Иваном и дочерью, а 11-летний ее сын Федор живет в монастыре «во дьячках» и еще один сын, может быть старший, Матвей умер в 1715 г. В том же селе во дворе другого солдата Дмитрия Ильина, взятого в третий набор, брат которого «Григорий взят в кузнецы и умре в Санкт Питербурхе», живет их 67-летняя мать, а ее младший 16-летний сын Василий «живет в Прилуцком монастыре в служебниках. А сын же ее Михайло сшел в Санкт-Питербурх в работники в 1713 году и умре». Жена Григорья, умершего в Петербурге, «Наталья Павлова дочь вышла замуж, а дети Григорей и Ксенья померли в 1711 году». Или в монастырской же д. Никитино живет «во дворишке нищая вдова солдатская мать Анна Яковлева дочь 58 лет». Ее муж Яков умер в 1711 г., а сыновья «Михайло взят в солдаты в 1711 году, Афанасий сшел в Санкт Питербурх в работники в 1715 году, там умре, Федор сшел безвестно в 1713 году». Еще один сын Осип «скорбен живет в Прилуцком монастыре в больнице»[185].