Счастливых бандитов не бывает - Данил Корецкий

Звуки праздника смолкают, над «Загоном» воцаряется тишина. Вооруженные люди разбиваются на группы, одна перекрывает выходы из подворья Цыги-старшего и младшего (оба семейства занимают по половине уродливо-длинного, как амбар, дома), вторая занимает позицию у особняка Кумаева, третья остается возле Самвела и Василисы. Четвертая группа оттесняет в сторону зазевавшихся нариков, хотя почти никаких усилий для этого не требуется — нарики уже все поняли и сами бегут из опасного места. Чья-то потрепанная «лада», выпустив черное облачко выхлопа, покатилась прочь — быстрее, быстрее отсюда! Слышно, как со скрежетом переключаются передачи.

— Эй, ты, рожа! Мечи свою дурь из подвала! Ревизия приехала, будем акт составлять!

Древнегреческий лик Самвела слегка бледнеет, когда в живот ему больно упирается ствол автомата.

— О чем дурь, какой говоришь? — от волнения Самвел слегка шепелявит и переставляет слова местами.

— Я тебе, б…дь, объясню, какой дурь!! — орет одетый в черное крепыш и бьет его головой в лицо.

Охнув, Самвел отступает в дом, пытается закрыть за собой дверь. Его лицо залито кровью, он ничего не видит. Дверь с грохотом и треском отскакивает в сторону, крепыш и его напарник залетают внутрь, опрокинув на ходу хозяина, который безвольной грудой мяса падает на пол, под тяжелые ботинки…

Со стороны Цыгиного дома слышится короткая автоматная очередь. На кирпичной стене за сараем — оплывающие вниз красные брызги, словно в нее со всей силы вхерачили банкой томатного сока. Ваня Ситцевый упал на колени, ожесточенно молотит себя по голове обухом топора. Выстрел угодил ему в лицо, Ване больно, он хочет достать пулю, выдрать ее из себя, только забыл выпустить из руки топор, которым собирался зарубить одного из нападавших… Любой другой на его месте давно был бы мертв, лежал бы себе и остывал, но Ваня слишком живуч и слишком глуп, он лупит и лупит себя, как испорченный механический заяц, которому вместо барабана подсунули его собственную голову.

Рубен Гаригинович Карапетян, он же руководитель нахичеванской ОПГ Карпет, производит впечатление не слишком опрятного человека. Или настолько занятого, что ему недосуг взглянуть на себя в зеркало. Растрепанные волосы, брюки с расходящимися от паха морщинами-«гармошками», разводы от пота под мышками и густой запах чеснока — эти приметы так же характерны для Карпета, как белая борода и красная шуба для Деда Мороза.

Тем не менее, его дом на Нольной линии — точнее, не дом, а усадьба, занимающая территорию бывшего стадиона «Прогресс» — вызывает совсем другие эмоции. Если как бы «отключить» окружающий нахичеванский ландшафт, может показаться, что это жилище английского лорда где-нибудь в Ричмонде или Челси. Двухэтажный особняк в викторианском стиле, конюшня, парк, аккуратно подстриженные лужайки, искусственный канал и пруд с утками-мандаринками, похожими на яркие резиновые игрушки. На выложенных гранитным бруском дорожках — ни окурка, ни бумажки, ни любого другого случайного сора. Охрана Карпета коротает время между обходами территории в стилизованных под готику домиках-беседках, на входе — коврики с надписью по-армянски, которую можно перевести как «не свинячь, дорогой!». А в доме царит ну просто идеальная чистота. Как в операционной. В комнатах пахнет свежестью и хвоей, в каждом углу тлеет огонек ионизатора, в любое время суток по особняку кентервильским привидением бродит кто-нибудь из прислуги с бесшумным пылесосом в руках.

Говорят, Карпет в 2003-м прострелил ногу своей жене, когда спьяну поскользнулся на… ну да, на чем-то типа банановой кожуры. С этого все и началось: вроде как Карпет просто свихнулся на чистоте. Ту жену прогнал, сошелся с другой, помоложе, потом с третьей — совсем молодой. Болтали, что и со второй женой они расстались не так гладко: вроде он опять на чем-то поскользнулся, кажется, на арбузной корке, и опять прострелил ей ногу. Конечно, трудно представить, что в богатом доме, где полно прислуги, намусорено, как на центральном рынке в конце торгового дня. Ходили слухи, что Стела, первая, приревновала благоверного к маникюрше Маше, а Леру, вторую, он сам застукал с Антоном. Отсюда и падения, и выстрелы… Да и к Антону у него необъяснимая нелюбовь…

Как бы то ни было, но ереванские родственники такое поведение в семье не одобряли, у них это не принято, потому отношения с Карпетом прервали. Ну, а в доме началось черт-те что… Невроз такой. Или психоз. Кто-то где-то вычитал, что это называется «рипофобия», т. е. маниакальная боязнь загрязнения. Непонятно только — то ли это Карпет ударился головой, когда поскальзывался, падал да стрелял, то ли действительно валялись на узорчатом паркете корки да шкорки, то ли менты его так достали («мусора» все-таки!)… Кто его знает! Хотя с другой стороны — сам-то Карпет, черный, как жук, обросший густой щетиной и пахнущий чесноком и потом, кажется здесь единственным источником нечистоты, этаким большим, уродливым жирным микробом…

— Рубен Гаригинович! — начальник охраны Омар церемонно прокашлялся в трубку. — Тут старший Цыга самолично на одной ноге прискакал, чего-то у них в «Загоне» случилось… Примете — или сами пусть разбираются?

Карпет отдыхал после обеда, развалившись в кресле на террасе второго этажа. Он видел отсюда большую часть своей усадьбы: охранников, обходящих периметр и прогуливающихся по дорожке, рабочего с газонокосилкой, няньку с маленьким Артурчиком, кормящих мандаринок в пруду, видел он Цыгину красную «ладу» у ворот, видел и Омара с телефоном, который почтительно развернулся в сторону террасы, как мусульманин разворачивается в сторону Мекки, совершая намаз. И чувствовал себя царем: собственная империя, покорная челядь, денег немеряно, двадцатипятилетняя красавица Ева — «Мисс Тиходонск-2004», смышленый сынок Артур — продолжатель рода, со всех сторон идут люди: за помощью, советом… Вот и Цыга, который у себя барон, а как припекло — заявился на поклон… А он, повелитель всего этого мира, он вправе карать и миловать, превозносить и развенчивать…

— Так что, Рубен Гаригинович, гнать его? Или…

— Или. Пусть заходит, — коротко бросил в трубку хозяин.

В доме имелся лифт с кондиционером, который Карпет с удовольствием демонстрировал своим гостям, однако посетителей ранга Цыги в него не приглашали. В сопровождении Омара Цыга поднялся в кабинет хозяина по широкой лестнице, тяжело вздыхая и припадая на левую ногу.

— Ну что? — спросил Карпет.

— Плохо, — сказал Цыга.

Карпет некоторое время смотрел на него, как бы прикидывая, насколько все плохо. Потом повернулся к Омару:

— Собирай бригаду, жди моей команды.

Начальник охраны кивнул и вышел.

— Рассказывай дальше, — велел Карпет.

— Худо совсем, ой!.. — продолжил Цыга. — Приехали молодые с пушками-гранатами. Думали, собровцы. Но это не собровцы. Думали, нацики речпортовские. Не нацики. Не знаю кто. На дорогих машинах, прямо по людям проехали. Вышел человек Самвела — пристрелили как собаку. Фашисты прямо. Построили всех: Василису, Самвела, Кумаева, брата моего. Телефоны отобрали, били по лицу. Отдай товар, говорят. Все, что имеешь, отдай. Я ушел, меня не поймали. Как все было, так и говорю.

Цыга-младший замолчал.

Было Цыге чуть за пятьдесят. Он с девяти лет торговал наркотой, хотя сам не употреблял, поэтому жил легко и радостно, и старился красиво, все больше становясь похожим на легендарного Будулая. Среди нахичеванских толкателей дури он выделялся непревзойденным знанием предмета торговли (даже знал, что по-английски наркотик будет — «друг»), лисьей хитростью и чутьем. А также полным отсутствием совести. То есть абсолютно полным. В том, что касается совести, Цыга-младший был химически чист — это признавали даже его коллеги.

Карпет рассеянно глядел в сторону и поглаживал скрипящую щетину на щеке.

— А менты? — обронил он.

— Ментов прогнали. Сказали: «пшёл!» Они ушли сразу.

— А что Эдик, Давид, Казан… Что другие твои орлы?

— Там гранаты-автоматы-пулеметы, Карпет, ты что!.. — Тень глубокой печали прошла по лицу Цыги. — Я таких автоматов раньше не видел! Они тоже не видели!..

— Таким, как вы, любой обрез страшным автоматом покажется, — усомнился Карпет. — Что с товаром?

— А? Что? — беспокойно переспросил Цыга. — Ну-у, с товаром… — Он тяжело вздохнул. — Самвел свой товар отдал, сам видел.

— Ты за себя отвечай, не за него. Где твой товар?

Цыга неуклюже переминался с ноги на ногу, вздыхая и возводя очи горе. Карпет даже не предложил ему присесть.

— Это правда, — согласился Цыга. — Мой товар остался там. Я пришел к тебе за помощью, потому что это и твой товар тоже.

Это была чистая правда, поскольку и оптовики и рядовые толкачи в Нахичевани и Тиходонске — все они ходили под Карпетом, с каждой понюшки Карпет имел свою долю.