Пески Калахари - Уильям Малвихилл

Он шел сквозь ночь, падая от голода и слабости. Как-то раз он так и остался лежать на камнях, прийдя в себя только днем. С трудом поднявшись, пилот пошел в сторону от русла. Если в ближайшие несколько часов он не поест, то наверняка погибнет. А дичи не было и в помине, да и ружье стало непосильно тяжелым, так что он уже вряд ли сможет прицелиться.

Стюрдевант брел теперь по сильно пересеченной местности. То тут, то там были разбросаны колючие кустарники и одинокие деревья, и неожиданно Стюрдевант увидел большую запыленную черепаху. Она неуклюже пересекала ему дорогу. Пилот остановился, отчетливо сознавая, что должен убить черепаху и съесть ее. И тогда он выиграет еще день-два. Стюрдевант вовсе не побрезговал бы черепашьим мясом. Когда-то в цивилизованном мире ему не раз приходилось есть его как деликатес на белых скатертях, пользуясь серебряными приборами. А теперь, когда он так голоден, Стюрдевант съел бы вообще все, что угодно, не только черепаху…

Беспокоило его не это. Пилот не мог позволить себе истратить на черепаху драгоценный патрон. Надо было раздробить ее панцирь камнем и добить так же, как обычно расправляются с ящерицей или змеей. Но ведь это убийство! Ну и что? Подумаешь, убить какое-то неповоротливое животное! Однако Стюрдевант чувствовал, что не может этого сделать. С ним что-то происходило, чего он и сам не мог понять. Убить беззащитную черепаху, казалось, было выше его сил.

Пилот пошел быстрее и догнал черепаху. Она зашипела и быстро втянула голову и ноги в панцирь. Стюрдевант перевернул ее на спину, сел на землю и стал стучать по панцирю палкой. Голова черепахи спряталась еще глубже. Убить ее, такую старую, медлительную, беспомощную; животное, которое не случайно почитают во многих странах! Нет. Стоит ему добраться до побережья и оказаться вне опасности, он в жизни не попробует и ложки черепашьего супа!

Стюрдевант встал и пошел собирать дрова. Конечно, можно было бы съесть черепаху и сырой, но лучше все-таки испечь ее. Кстати, если он разожжет большой костер, может, кто-нибудь и заметит дым от огня и подойдет посмотреть, что здесь происходит.

А черепаха тем временем уползла. Стюрдевант бросил хворост и кинулся искать ее, бестолково шарахаясь из стороны в сторону. Наконец он увидел черепаху, бежавшую с необычной для нее скоростью. Пилот нагнал ее и взял на руки. Она оказалась даже тяжелее, чем он предполагал. Пока Стюрдевант шел к своей куче хвороста, черепаха осторожно вытянула голову. Два оранжевых глаза внимательно смотрели на пилота. Как и все черепахи, на руках она стала совсем ручной.

— Жаль, — сказал Стюрдевант. — Жаль, но мне придется убить и съесть тебя. Сама виновата. Утром ты пошла не в ту сторону. Ничего не поделаешь, виновата сама.

Он принял решение, но все еще не осмеливался осуществить его: не мог ни застрелить черепаху, ни раздробить ее панцирь. Стюрдевант снова опрокинул ее на спину. В то же время он ясно отдавал себе отчет в том, что даже отойти от нее нельзя. Черепаха перевернется и убежит. Может убежать. А если это случится, той же ночью он, скорее всего, умрет от голода.

Стюрдевант выбрал крепкую прямую ветку, очистил ее ножом, срезал шипы и сучки и заострил тонкий конец. Получился небольшой дротик.

— Вот так мы приходим к своему падению, — произнес он вслух. — Теперь уже нет на свете ничего такого, что я не смог бы сделать. Да, на войне я убивал людей, не чувствуя угрызений совести. А здесь не могу убить черепаху! В чем же дело! Может, я сошел с ума от жары и жажды? Или во мне пробудилось чувство вины, чувство ответственности за все совершенные злодеяния? Не знаю. Но я не могу застрелить тебя, черепаха, не могу хладнокровно пустить пулю в беззащитное и невинное создание. Не могу…

Он подошел к черепахе и с силой вонзил свой дротик прямо в морщинистые складки шеи животного. Увидев, как кровь обагрила ее тело и в предсмертной агонии задергались ноги, Стюрдевант, не помня себя, бросился бежать по выжженной солнцем земле. Наконец, он остановился, упал на песок и долго лежал, пытаясь разобраться в своих чувствах. Вероятно, он все же тяжело болен и, может быть, даже помешался от голода. Все. Надо прийти в себя, поесть и полежать в тени до захода солнца. Тогда он сможет перебраться через горы.

Стюрдевант поднялся, собрал хворост, развел костер и вернулся к черепахе. Она была мертва, а по окровавленному дротику уже ползали мухи…

Наступила еще одна ночь. Загорелся еще один костер в пещере. Путники собрались у огня и задумчиво смотрели, как он медленно пожирает дрова, как вспыхивают и крошатся угли.

— Мне кажется, вот так возле огня и зародился обычай рассказывать что-либо друг другу, — заговорил Джеферсон Смит. — У огня. Ведь огонь живет. Присмотритесь-ка к нему хорошенько — там что-то происходит.

— Телевидение каменного века, — с иронией произнес О'Брайен.

— Нет, это верно. Огонь как-то успокаивает нервы, притупляя чувства, — заметила Грэйс. — Разыгрывается воображение.

Рядом сидел О'Брайен, и Грэйс очень хорошо это чувствовала. Пошевелившись, она слегка коснулась его. Нет, никогда она не останется с ним наедине!

— Да, — задумчиво произнес Гриммельман, — огонь — хорошая штука. Он объединяет тех, кто нуждается в тепле или дружбе. В мире осталось слишком мало места для дружбы. Все мы живем чересчур обособленно, боимся друг друга.

— А я все думаю о бушменах, — начал Бэйн. — Смотрю на огонь, на наскальную живопись и, мысленно возвращаясь к прошлому, ясно представляю себе низкорослого человечка, стоящего на песке с плошкой в руках, доверху наполненной краской.

— Бушмены обычно носили краски в небольших полых рожках, — объяснял Гриммельман. — Мне довелось как-то видеть связку из восьми или десяти таких рожков. Носили их в своеобразном фартуке и закрывали восковыми крышечками, чтобы краска не высыхала.

— Я где-то читал о том, что бушмены уже не рисуют больше, — сказал Смит. — Вот еще одно из искусств, канувших в Лету.

— А откуда бушмены родом? — спросил Бэйн. — Они все время живут в Африке? Не знает ли кто их историю?

Он вопросительно посмотрел сначала на Гриммельмана, потом на Смита и снова взглянул на старого немца.

Гриммельман улыбнулся, а Смит лишь развел руками, словно хотел показать свою полную беспомощность.

— Кто ее может знать? Если уж говорить о происхождении бушменов, то неизбежно затронешь историю всего человечества, — ответил Смит. — Некоторые ученые утверждают, что бушмены пришли с севера, с берегов Средиземного моря, и их согнали сюда, в это единственное место, на которое никто никогда не претендовал. Существует и другая теория, которая гораздо больше нравится мне. Считают, что бушмены — это потомки племен, которые жили здесь еще до появления банту. Они и образовали те самые народности, которые мы сейчас стали называть готтентотами и бушменами.