Сын Сарбая - Шукурбек Бейшеналиев

Откуда такое настроение? Что случилось? Почему вдруг захотелось ему одиночества? Почти все лето он был один с коровами, и только в самое последнее время у него появился друг — вдвоем им стало куда как веселее. И сегодня, если б Дардаке пошел со стадом, наверно, встретился бы с Чекиром… Да, Чекир удивится, увидев вместо молодого парня рыжебородого старика. Поскачет навстречу, смешает стадо…

Дардаке невольно рассмеялся, представив, как удивятся оба, и отец и Чекир.

Посмеявшись, Дардаке опять стал серьезным. Он даже поругал себя за неуместный смех. Разве может взрослый путник, едущий по делу, с важным поручением, хохотать или даже улыбаться! Если бы кто-нибудь увидел со стороны, сразу бы сказал: это едет сумасшедший или… или ребенок.

В том-то и дело, что он не ребенок. Да, да, именно в этом дело! С того самого места, где скрылись за холмом отец, мать и старый Буйлаш, он, Дардаке, перестал быть ребенком. Конечно, он и раньше оставался в горах один. Но какое может быть сравнение! Со стадом он уходил самое большее на пять-шесть километров. Туда приходила даже девчонка Зейна со своими подопечными ребятишками. Разве пустили бы ее на такое большое расстояние, да еще и с грузом!

А сколько километров от аила до кыштака? Вот удивительная штука — этого Дардаке не знал. Никто этих километров не считает, и взрослые о такой ерунде не думают. Отец сказал: «К обеду привезу косцам айран». А в какое время у косцов обед? Ну, уж это-то можно сказать совершенно точно: когда они откладывают косы, вынимают из кошелки домашние припасы и принимаются за еду. Точнее не скажешь. Часов ни у кого нет, даже у бригадира. И все-таки не бывает так, чтобы обед начался позже или раньше. Есть примета: солнце осветило правый склон Петушиной горы, тень зашла за Шестирогую скалу. С каждым днем надо делать небольшую поправку — старики это умеют, они и без часов скажут время с точностью до десяти минут.

Время, время! Им надо дорожить. Сегодня Дардаке необходимо самому следить за тем, как бы не опоздать. Косцы увидят его издалека и пойдут к нему навстречу. И он им закричит:

«Сюда, сюда! Все идите, на всех хватит! В этих бидонах свежий айран — утолите свою жажду, размочите свои лепешки, поешьте плотно, наберитесь богатырских сил. Это я, Дардаке, сын Сарбая, привез вам с гор прекрасный молочный напиток!»

Быть взрослым — это значит помнить не только о себе, но и о других. Позаботиться о тех, кто терпит жажду и голод, накормить и напоить десятки людей.

Вполне возможно, что сам председатель его увидит.

«Где твоя борода, Сарбай? — спросит он. — Неужели на шестом десятке ты решил побриться?.. Ой-е! Да ведь это не Сарбай! Смотрите, люди! У нас новый возчик. Какой-то молодой и сильный джигит».

А Дардаке ловко соскочит с вола, распутает ремни, снимет бидоны, открутит крышки…

Так размечтался Дардаке, сидя на широкой спине медлительного вола. Правду говоря, хоть в мыслях своих Дардаке забежал далеко вперед, на деле он потерял представление об истинной скорости, с которой передвигался. Солнце уже припекало ему шею, кузнечики то и дело перелетали через круп вола, будто перед ними была неподвижная туша. Дардаке видел розовую подкладку их крылышек. Видел и не видел. Воображение рисовало ему поливные травы долины, такие густые и высокие, что в них можно спрятаться не пригибаясь. Ему представлялась широколистая, шуршащая кукуруза, в которой там и сям уже торчат зеленые початки. А на плетнях, наверно, уже висят шары завязавшихся тыкв, с грядок разбегаются, как ягнята на овцепривязи, огурцы с белеющими кончиками. Эх, а ночью… Мальчишки, наверно, давно уж совершают налеты на пушистые посевы моркови. Вытерев о штаны острые рыжие хвостики, они хрустят зубами так, что слышно в правлении колхоза. А свежий лук, а дикий чеснок! Ребята наедаются зелеными побегами до одури, и пахнет от них, как от верблюжат… Да, ночью хорошо! Вот бы под круглой луной пробраться сквозь тростники к глубокой заводи Джумгáл-Дарьи и плавать там, пока все тело не покроется мелкими пупырышками!

— Ах ты, племянник шайтана! Совсем ошалел? А ну, чшу ош! Иди, иди, проклятый! — заорал Дардаке на вола, заметив, что тот остановился у кривой ивы и объедает листья. — Не стыдно тебе? Нам поручили важное дело, рабочие люди ждут с надеждой нашего появления, а ты принялся за свою жвачку! Тебе бы нашу учительницу. Стоит ей заметить жующего, она заставляет широко открыть рот и заглядывает в самую глубь — не осталось ли на задних зубах кусочка смолы. Но у нас в классе дети, а ты большой, взрослый бык. Дорогая моя скотина, ош! ош! Пока солнце еще не сильно жарит, пройдем поскорее второй перевал и выйдем на широкий склон, ведущий к долине. Ну, поспеши же хоть немного, не притворяйся таким немощным! Я целое лето пас тебя вместе с коровами, не давая в обиду оводам и слепням. Ты набрался сил, твоя шкура натянулась от жира, рога твои сверкают, как молодой месяц. Прибавь же шагу! Если успеем вовремя, клянусь, что поставлю тебя в тени и угощу травами, каких нет в горах! Я нарежу тебе молодого камыша, принесу охапку водяных листьев… Так не тащись же ты, как древний старец, поспеши хоть немного! Давай уважать друг друга.

Уговоры не помогали, Желтопегий без всякого интереса слушал своего молодого наездника. Тропа теперь шла вниз, по сторонам ее лежали травянистые склоны. Бежать бы рысью по такой тропе. Нет, Желтопегий твердо решил держаться размеренного шага. Груз давил его и подгонял, но, видно, вол был не из тех, кто легко изменяет принятое решение. Чтобы, не дай бог, не нарушить важности своей походки и не перебирать ногами, подобно молодому бычку, он выдвигал сразу обе передние ноги, а задние чуть-чуть пригибал. Так он съезжал по скользкой хвое на самых крутых местах лесной тропы. А потом, на ровном месте, снова настраивался на спокойный и четкий шаг. Дардаке продолжал свои увещевания. Он все еще верил, что доброе слово действует лучше принуждения, и решил подбодрить Желтопегого, взывая к его самолюбию:

— Ты, я слышал, настоящий скакун, подобный сказочному коню Тулпáру… Я готов назвать тебя летающим верблюдом Жельмаяном или быстроногой коровой Шудункут, только поскорее передвигай свои толстые ноги!

Дардаке сделал последнюю попытку подействовать на Желтопегого добром — наклонился и погладил заскорузлую шею вола. В ответ на ласку Желтопегий вытянул голову и замычал. Быть может, он хотел сказать, что все понял и готов перейти с шага на бег? Всадник подождал немного. Нет, Желтопегий его обманул, а может, и посмеялся над ним. Быстрее он не пошел.

— Ах, так! По-хорошему ты не хочешь? Наверно, считаешь меня мальчишкой. Забыл, что в руках у меня палка. Ну, сейчас ты поймешь, с кем имеешь дело! Чшу, чшу! — закричал мальчишка басом и стукнул вола по заду.

Минуту или две Желтопегий почти бежал. Но тут они оказались в узком ущелье с крутыми скалистыми стенами, по которым стекала вода. Почуяв прохладу, вол сразу же остановился и стал принюхиваться. Дардаке ткнул его острым концом палки.

— Эх ты, бессовестный! — воскликнул он с досадой. — Посмотри, ручеек бежит, неразумная вода торопится напоить землю долины, дать жизнь травам и посевам, а ты, животное с головой, наполненной мозгом, с широко открытыми глазами, неужели не можешь сообразить, что несешь драгоценную ношу людям! Смотри, ручей дразнит тебя, вызывает помериться силами. Скорей, скорей!

Парнишка соскочил на землю и, размахивая палкой, зашагал рядом с волом. Потом забежал вперед и заглянул ему в глаза, будто ожидая, что тот как-нибудь объяснит свое поведение…

Неужели Дардаке верил в способность вола понимать человеческую речь? Пожалуй, нет. Но ведь и взрослые мужчины, возчики, пахари, погоняя рабочую скотину, то ругают ее, то уговаривают. Это Дардаке слышал много раз и в поле и на дороге. Все знают, что животные бессловесны. И все же они что-то понимают — легко отличают брань от ласки, боятся окрика злого человека, а на добро часто отвечают добром. Умелые доярки с каждой коровой говорят по-особому: одну ругают, другую похваливают, а третьей поют песни. Это сущая правда. Есть коровы, которые, заслышав музыку или пение, дают больше молока. Дардаке давно имел дело с Желтопегим и думал, что знает его повадки. В стаде он с его помощью легко разнимал дерущихся бычков и коров. Стоило позвать его: «Желтопегий, Желтопегий!» — и он послушно подходил. И двигался не так уж медленно. А теперь вдруг решил показать свой характер.

Времени прошло пока еще не очень много. И все-таки сердце Дардаке билось неспокойно. Он обманет людей, подведет отца. Ему уже представилось, как отец стоит понурив голову, а председатель, усатый Закир, ему выговаривает:

«Эх, Сарбай, Сарбай, что же ты наделал! Вместо того чтобы выполнить поручение самому, посылаешь несмышленого мальчишку! Так ты, пожалуй, завтра свалишь свою работу на грудного младенца или отправишь вола по горам одного. Да ведь один он, пожалуй, скорее донес бы айран. В пути, наверно, не твой сын погонял вола, а вол твоего сына…»