Женская рука - Патрик Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот что, — сказала она с напускным раздражением. — Плясать вокруг тебя, неслуха, я не стану. Не хочешь, как хочешь.
И ушла.
Как только отец вывел из сарая старый рыдван, Лам тут же залез в кузов. Тут, в кузове, он, по крайней мере, будет сам по себе, хотя это вам не шикарный «кастомлайн».
Тот факт, что у семьи Уэлли, кроме пикапа, был еще и «кастомлайн», вызывал удивление у людей здравомыслящих. Красуясь на паспалюме[14] перед их халупой, он казался краденым, и так оно почти и было — третий взнос-то просрочен. Но что ему стоило скатать подальше, в Барранугли, и подремать на стоянке у гостиницы «Северная»? Лам мог бы простоять целый день, любуясь их двухцветной машиной. Или, растянувшись на заднем сиденье, щупать пальцами ее податливую плоть.
Сегодня едут в пикапе, поездка деловая. Костяк его ягодиц упирался в доски. Мясистая рука отца, высунутая из окошка кабины, вызывала в нем отвращение. А вот и близнецы выбрались из своего ржавого котла и лезут в кузов. Белобрысый Гэри — или это Бэрри? — свалился и ободрал себе коленку.
— Ах, чтоб тебе! — крикнула миссис Уэлли и тряхнула такими же белесыми волосами.
Миссис Хогбен видела, как эти Уэлли уехали.
— Подумать только — в таком районе, как наш! — в который раз сказала она мужу.
— Все в свое время, Миртл. Доберемся и до них, — снова ответил ей советник Хогбен.
— Ну конечно, — сказала она, — если на то будут причины.
Ибо она знала, что у советников причины имеются решительно на все.
— Но такой домишко! И вдруг «кастомлайн»!
От раздражения она исходила слюной.
Ведь не кто другой, как Дэйзи, говорила: «Я хочу наслаждаться всем хорошим, что может дать жизнь». А умерла в убогом жилье, и у нее всего и было-то что одно-единственное ситцевое платьишко. А у Миртл кирпичный темно-бордовый дом — на потолках ни единого пятнышка от сырости, у нее стиральная машина, канализация, телевизор и «холден» кремового цвета, не говоря уж о муже. Советник Лесли Хогбен. И к тому же строитель по специальности. Сейчас Миртл стояла среди своих владений и так бы и продолжала сокрушаться о «кастомлайне», за который Уэлли не расплатились, если бы не сокрушалась о Дэйзи. Миссис Хогбен оплакивала не столько смерть сестры, сколько ее жизнь. Но ведь все всё знали, и тут уж ничего не поделаешь.
— Как ты думаешь, придет кто-нибудь? — спросила миссис Хогбен.
— Я что, по-твоему, ясновидящий? — ответил ей муж. Миссис Хогбен его не слышала.
Вчера, обсудив все как следует, она поместила в «Геральде» объявление о смерти Дэйзи:
МОРРОУ ДЭЙЗИ (миссис),
скоропостижно, у себя дома,
Выставочное шоссе, Сарсапарилла.
Больше добавить было нечего. Поскольку Лесли на государственной службе, упоминать о родстве было нельзя. А то, что миссис… да ведь к ней привыкли так обращаться с тех пор, как она сошлась с Каннингемом. Казалось, это в порядке вещей, потому что их отношения затягивались и затягивались. Успокойся, Миртл, говорила Дэйзи, мы поженимся, когда его жена умрет. Но первым умер сам Джек Кэннингем. Дэйзи сказала: «Ничего не попишешь, так уж вышло».
— Как по-твоему, Осси придет? — спросил жену советник Хогбен, так растягивая слова, что ее это покоробило.
— Я об этом не думала, — сказала она.
А значит, думала. По правде говоря, она проснулась среди ночи и лежала вся холодная, окаменелая, представляя себе мокрый нос Осси.
Миссис Хогбен ринулась к ящику комода, который кто-то — во всяком случае не она! — открыл и не задвинул. Она была худощавая, но жилистая.
— Мег! — крикнула она. — Ты почистила туфли?
Лесли Хогбен засмеялся, не раскрывая рта. Его всегда разбирал смех, когда он думал о прощальной причуде Дэйзи: сойтись с этим опустившимся, шелудивым заморышем Осси, подобрать его на выставочном пустыре! Впрочем, кому какое дело?
Никому, разве только ее родне.
Миссис Хогбен ужасала мысль, что Осси, вдобавок еще и католик, будет стоять у могилы Дэйзи, — даже если никто его не увидит, даже если увидит только мистер Брикл.
Когда советник Хогбен вспоминал Осси Кугена, он в который раз с вывертом всаживал мысленно нож в свояченицу.
Теперь, может, он был и рад, что она умерла. Миниатюрная, меньше его жены ростом, Дэйзи Морроу была натурой широкой. Стоило только ей появиться, как она сразу заполоняла собой весь дом. Ей только дай возможность, наболтает всего с три короба. Дошло до того, что Лесли Хогбен не мог слышать ее смех. Прижался к ней однажды в коридоре. Он уж и забыл об этом или почти забыл. Как тогда Дэйзи хохотала! Что мне — мужчин не хватает, чтобы я стала крутить с собственным зятем? А разве он тогда действительно прижался к ней? Да не так уж сильно и во всяком случае не намеренно. Этому эпизоду было дозволено поблекнуть в памяти советника Хогбена, выцвесть, как выцвел коричневый линолеум у них в коридоре.
— Телефон, Лесли.
Это сказала его жена.
— Я не могу говорить. Я слишком расстроена.
И заплакала.
Оправляя брюки в шагу, советник Хогбен вышел в коридор.
Звонил старый приятель Хорри Ласт.
— Да… да… — говорил мистер Хогбен в телефонную трубку, которую его жена всегда протирала одеколоном «Аромат сосен». — Да… В одиннадцать, Хорри… Из Барранугли… от джексоновского «Персонального». Да, мы это ценим, Хорри.
— Хорри Ласт, — доложил жене советник Хогбен. — Решил присутствовать приличия ради.
— Если никто другой, так хотя бы этот окажет честь Дэйзи — он тоже советник, — утешилась Миртл Хогбен.
А что было делать? Хорри Ласт положил телефонную трубку. Они с Лесли держались друг за дружку. Действовали сообща, когда надо было заручиться поддержкой более прогрессивно настроенных избирателей. Хогбен и Ласт способствовали развитию строительства в штате. Лесли построил дом Хорри. Ласт с женой продали свой Хогбенам. Если кое-кто распустил слух, будто Ласт и Хогбен сузили площадь Зеленого пояса, так ведь понимают ли эти «кое-кто», что сам термин допускает разные толкования?
— Что ты им сказал? — спросила его жена.
— Сказал, что приеду, — ответил ее муж, поигрывая мелочью в кармане.
Он был коротышка и стоял обычно широко расставив ноги. Джорджина Ласт воздержалась от реплики. По общепринятым понятиям недурная собой, она будто была слеплена из нескольких плюшек, слипшихся на противне.
— Дэйзи Морроу, — сказал Хорри Ласт, — была не такая уж непутевая.
Миссис Ласт промолчала.
Он стал еще быстрее перебирать монеты в кармане, точно стараясь сбить из них пену. Хорри Ласт, заметьте, не раздражался на жену — она принесла ему в приданое небольшой земельный участок, что вызвало в нем интерес к недвижимой собственности. Но он часто подумывал о том, как бы завести на стороне интрижку с Дэйзи Морроу. Старикан Лесли Хогбен наверняка пошаливал с сестрой жены. Говорят, помог ей купить домишко. Затемно у Дэйзи всегда был свет в окнах. Почтальон оставлял ей почту не в ящике у калитки, а носил на веранду. Летом, когда контролеры ходят по домам проверять счетчики, она обычно приглашала их в комнаты выпить пива. Дэйзи умела располагать к себе людей.
Джорджина Ласт громогласно откашлялась:
— Ходить на похороны не женское дело, — и взяла с кресла джемпер, который вязала двоюродной сестре.
— Ты туфли так и не почистила! — возмутилась миссис Хогбен.
— Нет, почистила, — сказала Мег. — Это пыль. И вообще не понимаю, зачем чистить обувь! Все равно пачкается.
Как не идет ей эта школьная форма! И щеки запали, а она знает, она читала, что это бывает только от отчаяния.
— Нельзя отступаться от своих принципов, — сказала миссис Хогбен и добавила: — Сейчас папа подаст машину. Где твоя шляпа, милая? Через две минуты мы выезжаем.
— Ой, мама! Шляпа?
Эта мерзкая школьная шляпчонка! Она уже год назад как стала мала ей, и все равно никуда от нее не денешься!
— Ты же в церковь в ней ходишь.
— Но мы ведь не в церковь.
— Ну, это почти то же самое. И вообще надо оказать уважение тете, — сказала миссис Хогбен, лишь бы поставить на своем.
Мег сходила в дом и вернулась в шляпе. Они прошли мимо кустов фуксии, мимо гипсовых гномов, на которых миссис Хогбен приучила свою дочку надевать пластмассовые мешочки при первых каплях дождя. Мег Хогбен видеть не могла этих противных старомодных чертяк, даже после того, как пластмассовые колпаки закрывали их физиономии.
В машине стало грустно, стало мечтательнее. Она глядела в окно, и тесная панама, торчавшая у нее на голове, утратила свои унижающие человека свойства. Всегда такой пытливый, взгляд ее серых глаз под темной челкой снова стал вбирать в себя все подряд, но сколько она ни смотрела, ей было мало этого. Они проехали мимо дома, в котором, как ей сказали, умерла ее тетка. Маленький розовый домик с навесом, утопающий в гвоздиках, и правда стал какой-то безжизненный. А может, это слепящий солнечный свет обесцветил его. Как сияли те утренние часы, когда тетя Дэйзи ходила между цветочными грядками в тяжело обвисшем от росы халате и охапку за охапкой перевязывала бечевкой курчавые цветы. Голос тети, чистый, как утро. Про туго перевязанные цветы, громко говорила она, не скажешь, что они негибкие, а, Мег, ну-ка, что они тебе напоминают? Но до чего трудно отвечать на вопросы взрослых! Замерзший фейерверк, подсказала Дэйзи. Мег влюбилась в эту мысль, она любила Дэйзи. Не такие уж они замерзшие, осмелилась сказать она. Когда солнце падало на росистые цветы, они точно рассыпались и начинали кружиться вихрем.