Все против всех. Гражданская война на Южном Урале - Дмитрий Суворов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, пером многие деятели белого движения владели превосходно: и П. Врангель, и П. Краснов, и атаман Семенов, и командир дроздовской дивизии Антон Туркул, и комендант Екатеринбурга в 1919 году генерал Дитерихс. Очень интересный пример такого типа интеллигента с красной стороны — Владимир Мартинович Азиньш (Азин), начдив легендарной Железной дивизии, ворвавшейся летом 1919 года в Екатеринбург. Он так же, как и Денинкин, был и интеллигентом, и крестьянским сыном.
Я так подробно останавливаюсь на этом, поскольку типажи военных руководителей обеих враждующих сторон весьма разнообразны: здесь и тип откровенного солдафона-»гориллы» (как Юденич) или, на худой конец, просто служаки (на Урале это командарм белой Южной армии Ханжин); и тип вчерашнего солдата или «капрала», выбившегося в генералы в окопах Первой мировой войны или в водоворотах гражданской. Таковыми были в наших краях у красных — Блюхер, у белых — уже упоминавшийся в предыдущих главах юный командарм колчаковской Северной армии А. Пепеляев. Наконец, немало было и мясников, садистов, «палеонтологических типов, вышедших наружу из треснувших недр России». Так писали колчаковские газеты о легендарно свирепом бароне Унгерне. На уральской земле таковым проявил себя палач Надеждинска (Серова) командир так называемого Летучего отряда штабс–капитан Казагранди. Не случайно впоследствии он подвизался именно у Унгерна и был убит по его же приказу. Красных эквивалентов не счесть — имя им легион! К примеру, это весьма и весьма знакомые нам и П. Ермаков, и И. Малышев, и прочая, и прочая…
Но самое, пожалуй, главное — в следующем. Огромное количество трудовой, служилой интеллигенции — врачи, учителя, служащие, научные и промышленные деятели, юристы и так далее — дистанцировались и от красных, и от белых. Им, людям самых гуманитарных, то есть человечных (в переводе) профессий, оказалось не по пути с любым «человеком с ружьем», без разницы, в погонах он или без. И если их все же втягивал в свою чудовищную воронку водоворот гражданской войны, то происходило это зачастую не из‑за их сознательного выбора, а, так сказать, в силу обстоятельств.
Вот история одной совершенно конкретной семьи, жившей в те годы в одном небольшом городке Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Назовем ее условно семьей С. Подчеркиваю, вся эта история — абсолютно подлинная.
Семья эта — типичный образец служилой интеллигенции Урала. Среди предков — выходцы из самых разных сословий: купцы, священники, чиновники, военные (и нижние чины, и офицеры), земские деятели, даже потомки бежавших от Петра бояр–раскольников. Судьба — типичная для пореформенной эпохи. Глава семьи, Николай С. — для справки, сын писаря, — дослужился до действительного статского советника, получил «Анну» на шею (и с ней личное дворянство), пробыл поочередно попечителем учебного округа — точно, как его современник Илья Николаевич Ульянов, городским головой, мировым судьей, председателем земства и еще, и еще, и еще… Работал так, что и умер на рабочем месте. Женат был на дочери екатеринбурского протоиерея. Потомки ее братьев покоятся ныне в ограде Иоанно–Предтеченской церкви. Воспитал восемь детей — пять сыновей и три дочери. Показалось мало, взял еще приемную дочку. Дочери все пошли «в народ» — сельскими учительницами. Ни одна не вышла замуж. Только Серафима С. дожила до преклонных лет, учительствуя в селе Борневка под Шадринском. Остальные дочери — Елизавета и Вера С. — умерли от чахотки, не дожив до тридцати лет, в революцию.
Старший сын, Виктор С., военный, сделал карьеру в рядах лейб–гвардии Уланского полка в столице, входил в личную охрану императрицы. Младший, Сергей С., — адвокат, умер рано, тоже в революцию. Оба они не успели создать семью. Виктор в 1923 году заболел пневмонией и умер. Средний брат, Алексей С., стал промышленным деятелем, организовал товарищество по импорту сельскохозяйственной техники. Принимал активное участие в политической жизни провинции, как говорят, в рядах октябристов, и… сошел с ума на митинге в дни Февральской революции. В больнице он скончался. Об еще одном брате, Михаиле С., удалось узнать только, что он был председателем банка. У двух последних братьев были семьи, но нити к ним теряются.
Зато обстоятельно удалось проследить биографию еще одного брата — Николая С., человека с весьма колоритной судьбой. Выпускник Казанского университета по двум факультетам: медицина и химия; учился, кстати, в те же годы, что и Ленин. Правый эсер. (Колоритная палитра партий в одной семье, правда? И никаких распрей на эту тему — на семейных фотографиях все вместе, дружно, с домочадцами и собакой.) Женат он был на купчихе. Имел двух сыновей и двух дочерей. Одна пошла по стопам отца, стала врачом и умерла от туберкулеза в молодом возрасте, другая стала актрисой и прожила бурную, долгую и интересную жизнь.
В 1918 году семья застала многократную смену властей. А 1 июля 1919 года старший сын, тоже Николай, нарушил веселье семейного торжества криком: «Мама! Красные в Перми!» За этим последовала мобилизация в армию Колчака отца и старшего сына. Отца тогда мобилизовали в качестве начальника госпиталя, а сына — юнкером.
И Николай–младший — ему было восемнадцать лет — прощался с семьей, плакал, слушая звуки «Вечернего звона», и говорил: «Не пришивайте погоны слишком крепко, мама…» От него долго не будет писем, а потом внезапно — одно, из далекого Николаевска–Уссурийского: «Мама, я жив. Еду повидать виды Востока». И снова его следы теряются, на сей раз на двадцать пять лет. Пока возвращавшиеся после Второй мировой войны из Китая эмигранты с КВЖД не сообщат: Николай С. в 1929 году был жив, здоров, женат, имел дочь, жил в Шанхае и потом, когда войска китайской Красной Армии приблизились к городу, отплыл в Австралию, где его следы потерялись окончательно.
А что с отцом, Николаем–старшим? Он предусмотрительно взял с собой в кошмарное отступление осенью и зимой 1919–1920 годов всю семью. И правильно сделал — в августе 1919 года их городок был взят кавбригадой Г. Томина, причем бой шел на улицах. На некоторое время семья задержалась в Омске, где четырехлетняя младшенькая (будущая актриса) дочка собственноручно преподнесла букет цветов Колчаку.
Потом — самое страшное. Отступление по Транссибу зимой. Крушение поезда. Отец пропадает без вести. И, представьте, догоняет ушедший состав — обмороженный, ободранный, но догоняет. Чуть–чуть не погибает под колесами состава все та же отчаянная младшенькая. Она устроила качели… между вагонами.
Наконец — замкнувшееся под Красноярском кольцо окружения. Тиф, уложивший в лазарет всю семью. Кроме младшей дочери — воистину ее хранило провидение: в эти дни она отморозила ноги, но удалось спасти девочку. Штабеля трупов на улицах сибирского города Ачинска (там красные расстреляли в полном составе целую дивизию чехов).
И нагрянувшие в лазарет красные партизаны: «А ну, контра, показывай, где офицерье!» А «офицерье» — в соседней комнате с замурованной дверью. Им через вентиляционное окошко Николай С. раз в день спускал еду. Потом, когда смертельная опасность схлынула, он даст офицерам фальшивые солдатские документы и выведет из города. Понимал ли он всю смертельность риска, и не только для себя — для всех родных? Мы сейчас знаем, как могли с ними расправиться. В книге С. Мельгунова «Красный террор в России» есть эпизод, где красные медсестры — именно так! — разбили голову белого доктора о кирпичную стену в Таганроге. Но Николаю С. повезло — партизанам нужно было позарез опохмелиться, и аптечный денатурат пришелся как нельзя кстати.
А затем… А затем у партизан тоже тиф, тоже раненые — в общем, «дохтура» мочить нельзя, хоть и в погонах. И поедет семья обратно в родной город по Транссибу весной 1920 года уже под алым стягом. Будет Николай С. снова начальником госпиталя, только уже в 5–й армии товарища Тухачевского. Не правда ли, ситуация прямо со страниц «Доктора Живого» или романа И. Римской–Корсаковой «Побежденные»? И сие сохранит семье жизнь. Хотя их лишат избирательных прав и вручат отчаянной младшей дочери «волчий билет», закрывший для нее двери вуза. В ответ девушка запустит чернильницей прямо в физиономию партийному чину. А ее второй брат Александр пустит себе пулю в висок…
И в дальнейшем, уже после нэпа, судьба опять даст семье небывалую по тем временам поблажку. Николай С. был страстным охотником, и… местные чекисты тоже. Так они и ходили на уток вместе с «врагом народа»: азарт превыше классовой бдительности!
Младшая дочь и тут была верна себе — говорила чекистам все, что думала о них и о Сталине: те даже терялись от такой дерзости. Парадокс: Николай С. умер в своей постели в 1961 году восьмидесяти с лишним лет от роду, ни дня не пробыв за решеткой. А чекистов тех кончили в 1937 году на печально известной Золотой горе под Челябинском.
И еще гримаса тех лет. Очередной местный босс, фамилия была у него Скаредин, решил выслужиться и настучал в Москву донос: здесь‑де живут недорезанные буржуи, семья бывшего председателя… Государственной Думы. Отец‑то Николая С., помнится, городскую Думу возглавлял, вот «ошибся маненько» товарищ Скаредин — а может, и специально, для усиления впечатления так написал? Да только эта ошибка и спасла семью: из Москвы канцелярские крысы прислали ответ — согласно реестру, председателем Государственной Думы числится не Николай С., а… Родзянко. Вот так и еще несколько лет передышки получила семья — аккурат для того, чтобы уехать в Свердловск, где ищейки НКВД их след потеряли. А неугомонная младшая еще надумает в 1938 году ходить в инъюрколлегию — искать своего брата–колчаковца. И опять сошло! Воистину, сюрреализм той эпохи беспределен.