Ошибка Белой Королевы или Кто обидел попаданку? (СИ) - Вероника Вячеславовна Горбачева

— И сегодня снова… понимаешь? Причём не здесь, не в доме, а в других местах, подальше. Я уж специально с Ксю к её подруге здешней заглянула, вроде как с матерью её поговорить, и опять… В Храм зашли, завернули на кладбище, к Костиной родне… Даже на освящённой земле не отпускает. Что это? То ли я действительно с ума схожу, то ли… А Ксюшу спрашивать, не чувствует ли она чего — и сама боюсь, и не хочу её пугать. Но ведь у вас здесь, в этом конкретном доме, всё спокойно! Отчего так? Баба Люба постаралась? Не зря ведь её все вокруг не только травницей зовут, но и… Таис, миленькая!

Она умоляюще сложила руки.

— Пусти меня к ней! Даже не из-за меня, дурочки, из-за неё самой! Ведь третьи сутки не выходит! Вдруг что случилось? Может, пора «Скорую» вызывать, а мы тут расселись, время теряем?

Пушистая стражница негодующе фыркнула. Помедлив, вытянулась на животе, умостила голову на передних лапах и сомкнула раскосые очи. Будто ей пофиг все Дашины причитания.

А вот дверь за ней, едва слышно скрипнув, взяла да отворилась. И пахн у ло оттуда знакомым разнотравным духом, вкусным, чарующим.

Растерявшись, Даша замерла, но, быстро сообразила, что к чему и подхватилась с пола. Осторожно ступив через Кошку, толкнула дверь, сделала ещё один шаг и услышала за спиной отчётливое:

— Толькоу на многоеу не р-рассчитывауй. Ещёу раноу…

***

В крохотной спаленке сквозь привычный густой полумрак со всех сторон пробивалось неясное золотисто-искристое сияние.

В крохотной?

По прошлым своим приездам Даша хорошо помнила эту клетушку. Финский дом, имеющий в плане прямоугольник шесть на десять метров, включал обширную веранду, весьма неплохие по метражу столовую и зал, отведённый хозяйкой под гостевую; миниатюрную кухню и вот эту самую спальню, в которой едва хватало места для старинного платяного шкафа, узкой койки, почему-то называемой «солдатской» и совсем уж древнего сундука-укладки, доставшегося бабе Любе в наследство аж от своей прабабки. Между укладкой и койкой оставался небольшой проход шириной с три половицы. В общем, комфорт уровня гостиничных номеров эконом-класса, в которых, как правило, только ночуют.

Дашина память хранила тёмные полосатые обои, зрительно суживающие и без того малое жилое пространство, и потолок, обшитый ещё в семидесятые годы прошлого века листами ДВП, давно потрескавшимися от старости, но упорно каждую весну подкрашиваемыми в «практичный» мутно-салатовый цвет… который, видите ли, не выгорает. А с чего ему выгорать-то, когда одностворчатое оконце всю жизнь занавешено плотной портьерой? Травам, видите ли, вредны прямые солнечные лучи, а их тут — трав, а не лучей — уйма, сушатся в пучках и под потолком, и на протянутых вдоль стен пеньковых или джутовых бечёвках… обязательно натуральных, никакого капрона или пластика!

Травы…

Даша жадно вдыхала духмяные запахи мелиссы, зверобоя, ромашки… и оглядывалась, всё более понимая, что ничегошеньки не понимает. Что прямо здесь, на её глазах происходит нечто странное. Что это? Очередная порция галлюцинаций — или всё же изменённая реальность? Не исчезнет ли через пять секунд? Сморгнула раз, другой, третий. Видение не исчезало.

Стены бывшей комнатушки невероятным образом оказались раздвинуты до объёмов дворцовой спальни, не менее. Окно, высокое, стрельчатое, прямо-таки в готичном стиле, разве что без витражей, угадывалось где-то далеко, метрах в десяти. Открытое взору, кстати: ничем не занавешенное. И то ли за ним помещена была какая-то картина, то ли и впрямь чернела ночь с пятном луны… с первого взгляда не понять. Но и не подойти рассмотреть, ибо ноги от страха прилипли к полу. Бывшая спаленка преобразилась в нечто среднее между кабинетом алхимика и уголком отдыха. Справа вдоль стены высились шкафы, плотно набитые томами и фолиантами разных форматов и степеней потрёпанности; у стены противоположной на длинном столе, массивном и крепком, со столешницей чуть ли не в полметра толщиной, в идеальном порядке располагались шеренги колб, реторт, пробирок и вообще — какого-то лабораторного оборудования. Даже перегонный куб имелся, в углу, по соседству с печью-плитой, затаившейся под раструбом вытяжки. И всё это — не в полумраке, как ожидалось при входе в комнату, а в тёплом сиянии, исходившем от цепочки светильников, оцепивших по периметру изрядно расширившийся потолок.

О да, потолок заслуживал отдельного упоминания, уже потому, что возвышался, пожалуй, выше конька существующей крыши бабы Любиного дома. Из-под балок до самого пола свешивались тянулись гирлянды, подвешенные венки, пучки пресловутых трав, благоухающие, словно подсушенные совсем недавно. Это в марте-то!

Что интересно — старый шкаф оставался на месте. Как и прапрабабушкин сундук и «солдатская» койка. Они так и оставались в первозданном виде, очерчивая контур бывшей спаленки, и Даша не обратила на них внимание в первую очередь лишь потому, что, едва переступив порог, была настолько ошеломлена открывшимся простором, что уставилась сперва в отодвинувшиеся каким-то чудом стены и обновлённый интерьер. Но вот теперь, растерянно оглядев унёсшийся чуть ли не в космос потолок, она скользнула взглядом по плетёным ромашковым косам, касающимся резной крышки такой реальной, привычной укладки… и даже выдохнула: отрадно видеть хоть что-то без изменений, правильное. А шкаф… да, тоже тут, никуда не делся, только выглядит не рассохшимся, а ухоженным, что подтверждает слабый аромат мебельного воска.

Вот балда!

Даша резко развернулась на пятках. Она же пришла сюда не на чудеса пялиться, а поговорить! И вообще, проверить, в порядке ли…

В груди похолодело.

Та, что спала неподалёку на узкой походной кровати, сурово сдвинув брови, никак не могла быть бабой Любой. Куда подевалась согбенная годами, усохшая, хоть и бодрая пожилая женщина? Несмотря на почтенный возраст, отчего-то ни у кого не поворачивался язык назвать её старухой, ведь выглядела она моложаво для своих… семидесяти? Восьмидесяти? Точных лет её никто не знал. Но особая возрастная сухопарость, руки в артритных шишках, усеянные пигментными пятнами, а ещё более — пряди чистого серебра, выбивающиеся из-под вдовьего платка, и сеточка морщин, и бесконечно мудрые глаза — позволяли думать, что годков-то за плечами немало, ох, немало… Поговаривали старики, что ещё в войну, ту, что с фашистами, баба Люба была такой, а если и моложе — то самую малость… но в байки эти верили разве что ребятишки. Костик же от Дашиных расспросов только отмахивался. Ну, травница баба Люба, ну, хороший целитель, что есть, то есть. Тот народ, что попроще да посуевернее, от нечего делать окрестил её ведьмой… так что с деревенских кумушек взять? А где якобы ведьма, там и слухи всякие ходят. Но при всём при том, кого ни спроси —