Группа поддержки для выживших девушек - Грейди Хендрикс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Готовы? – шепчет он.
Я опускаю глаза. На нем тяжелые черные военные берцы, слишком большие и шумные, чтобы незамеченным выйти из дома.
– Поменяй ботинки, – шепчу я.
– Это же мои «АндерАрмур»[26], – шепчет он в ответ. – Они пробуждают страх.
Я закатываю глаза. Мальчики и их игрушки. Он открывает боковую дверь, и мы оба прислушиваемся, но непрерывный голос доктора Кэрол эхом отдается в кухне. Это хороший знак. Мы проскальзываем в гараж. Его ботинки и в самом деле производят тот шум, которого я опасалась.
– Эй! – раздается пронзительный голос, прежде чем я успеваю закрыть кухонную дверь. – Вы это куда?
Это Пэкс. Я начинаю закрывать дверь перед его носом, но он хватается за дверное полотно.
– Вы тайком? На свиданку?
– Закрой рот, – шепчу я.
Но я не знаю, что делать дальше. Ударить его? Связать и засунуть в рот кляп? Я поворачиваюсь к его брату.
– Не говори маме, – шепчет Скай Пэксу.
Глазки маленького придурка сужаются до булавочных головок.
– И сколько тебе заплатили? – шепчет он.
Хорошо хоть теперь шепчет, а не орет.
– Вам лучше дать ему что-нибудь, – говорит мне Скай.
– Чего ты хочешь? – спрашиваю я.
Пэкс переминается с ноги на ногу, поворачивает голову, смотрит внутрь дома, потом поворачивается ко мне с ухмылкой хеллоуинской тыквы.
– Купите мою книгу, – говорит он, размахивая своим комиксом, который он пытался всучить мне раньше.
– Как насчет пяти долларов? – шепчу я, копаясь в моем бумажнике.
– Как насчет сотни? – говорит он.
Я скептически смотрю на него, но он серьезен. Я смотрю на Ская, но он только пожимает плечами. Очень полезно. В заложницах у младшего братца. Я отсчитываю пять двадцатидолларовых купюр и вспоминаю, что чувствовала я, имея младшую сестренку. Эти воспоминания пронзают меня болью, отчего я начинаю ненавидеть этого щенка еще сильнее. Он сует мне в руки комикс, я беру его, засовываю в мою сумку.
– Сайонара[27], дурачье! – смеется он.
– Идем скорее, пока он не передумал, – говорит Скай, и мы выходим из гаража доктора Кэрол в темноту.
Джонатан Стоукс, «Визжащие девственницы и монстры мачете: Сотворение слэшеров», 2008
Группа поддержки последней девушки VII: Сын последних девушек
– Я бы предпочел, чтобы вы не сидели на полу, – говорит Скай, переключая передачи. Я сложилась в пространстве перед пассажирским сиденьем, сидела там, прижав подбородок к коленям, спину – к двери, голову – к крышке бардачка. Снаружи есть глаза, и они ищут меня. Я не желаю рисковать.
– Этот вопрос не обсуждается.
Скай вздыхает и продолжает вести машину, свет встречных фар пробегает по его длинному лицу справа налево. Справа налево. В машине меня всегда клонит в сон, я обо что-нибудь стукаюсь головой, веки у меня тяжелеют, легкие наполняются запахом сна.
Он делает правый поворот, и дверная ручка ударяет меня в бок. Моя тревожная сумка стоит на сиденье, она частично расстегнута, а моя рука просунута внутрь, держит мой.22. Ладонь на рукояти потеет.
– Что еще за штуки? – спрашивает Скай.
– Что? – говорю я.
– В моей комнате вы сказали, что видели штуки, рядом с которыми то, что смотрел я, просто «Дора-путешественница»[28], – говорит он. – Какие такие штуки?
Это один из знаков, предупреждающих об опасности, ненормальные сексуальные интересы. Сон у меня проходит. Я проверяю, надежно ли держу пистолет в руке.
– Прощу прощения, – говорит он. – Это можно принять за извращенный интерес.
Он стреляет глазами вниз, на меня, улыбается смущенной полуулыбкой. Я помню, как мне было стыдно за те слова, что вылетали из моего рта, когда я была лишь немногим моложе, чем сейчас он. Я не хочу портить ему настроение.
– Есть один тип по имени Кеннет Хэмпсон, – говорю я. – Он работал в лагерях бойскаутов близ Ларедо под именем Жнец Пустыни. Он организовал в тюрьме дело и теперь продает там пробирки со своим семенем под названием «Семя Жнеца».
– Не может быть! – говорит Скай. – Продолжайте!
– Из тюрьмы его семя выносит охранник в термосе, – говорю я. – А потом продает онлайн.
– Откуда вы знаете? – спрашивает он.
– Вокруг же целый мир, – говорю я. – Каждый хочет получить чуток этой дури. Ее называют «убийствострастие». Земля из могил их жертв. Платье, которое надела Коллин ван Дьюзен на выпускной вечер, когда Рыцарь в Белом Бархате отсек ей голову[29]. Его продали за восемь тысяч долларов.
– И как это людям сходит с рук? – спрашивает он.
– Ее платье продали родители, – говорю я. – Иногда деньги человеку нужнее, чем самоуважение.
– А вы когда-нибудь такое делали? – спрашивает он.
Вопрос справедливый, но меня он приводит в ярость. Он сунул палец в незажившую рану. Я считаю до пяти, чтобы успокоиться.
– Нет, – лгу я в ответ.
– Вам нравится вся эта фигня, – говорит он, и это утверждение, а не вопрос, и в его голосе слышится осуждение, как у его матери.
Дорога делает поворот, и он, прежде чем вписаться в него, крутит головой, оценивает трафик. Теперь мы едем с такой скоростью, что мне приходится кричать, чтобы он услышал меня – уж очень громко ревет двигатель.
– Скажи мне, каким образом я выбрала это, – говорю я. – Скажи, как это я по собственной воле предпочла такую жизнь. Я занималась своими делами, а ко мне в дверь вошел монстр. Не потому что я игнорировала знак «вход запрещен» или незаметно прокралась в старую психушку, не потому что я построила мой дом на старом индейском кургане. Я не «напрашивалась на это» – это со мной сделали.
– Да, – громко отвечает он. – Но вы продолжаете жить в этом. Я что говорю: по словам мамы, все это случилось сто лет назад. Вы могли бы двигаться дальше.
Моя спина убивает меня. Поза, в которой я сижу, уничтожает мою левую почку, которая была в плохом состоянии со дня визита Рикки Уолкера. Я борюсь с желанием усесться на пассажирское сиденье.
– Ты прав, – говорю я. – Ни одну из нас не следует определять по тому худшему, что с ней случилось. К несчастью, такие события имеют дурную склонность к повторению и новым попыткам убить нас. Спустя какое-то время ты начинаешь понимать, что твоя жизнь – это совсем не то, что случается между монстрами, твоя жизнь и есть монстры.
– Но вам не обязательно
