Франциск Скорина - Семен Подокшин

Основной постулат естественного нравственного закона, выводимого мыслителем из разума, формулируется следующим образом: поступай со всеми так, как бы ты хотел, чтобы поступали с тобой, и не поступай с другими таким образом, как бы ты не хотел, чтобы поступали с тобой. На этом рациональном, естественно-нравственном принципе, полагает Скорина, основаны все «писаные» моральные законы, в том числе и закон Ветхого и Нового заветов. «Закон прироженый,— пишет мыслитель,— в том наболей соблюдаем бываеть: то чинити иным всем, что самому любо ест от иных всех, и того не чинити иным, чего сам не хощеши от иных имети. А на том, яко на уднении, вси законы писаный заложены суть» (там же, 93). Этим естественным нравственным законом руководствовались и руководствуются люди на протяжении всей истории. «Тым же обычаем,— пишет Скорина, — и ныне единый кажный человек, имея розум, познаетъ (курсив наш.— С. П.), иже непослушание, убийство, прелюбыдеание, ненависть, татба, несправедливость, злоимание, неволя, досаждение, гордость, злоречение, нелютость, клеветание, зависть и иная тым подобная злая бытн, понеже сам таковых речей от иных не хощеть терпети» (там же, 93—94).

Скорина, таким образом, стремится отыскать некий универсальный рационально-нравственный принцип, приемлемый для всех людей независимо от социального положения и религиозной принадлежности, на основе которого можно было бы регулировать общественную жизнь.

Письменными источниками моральных норм, по мнению Скорины, являются Библия, писания отцов церкви, постановления соборов (см. там же, 95). Однако два последних источника Скориной по сути дела игнорируются; в качестве главного источника «написанного» нравственного закона у мыслителя выступает зафиксированное в Священном писании «божественное откровение». Из религиозно-этического учения Скорины, раскрывающегося в его комментариях к библейским книгам, следует, что человек посредством Священного писания осуществляет прямой и интимный диалог с богом, он самостоятельно, без церковного посредничества может разобраться в морально-этическом смысле «божественного откровения» и достичь нравственного совершенства индивидуальными усилиями, как посредством разума, так и в результате самостоятельного изучения Библии и личной веры. Исходные положения морали в представлении Скорины так или иначе осмысливаются человеком и выступают в конечном счете как веления нравственного долга и совести. Источник нравственных понятии Скорина видит в самом человеке, его разуме, личном отношении к богу. Тем самым он подрывает этический онтологизм Августина и Фомы Аквинского, согласно которому добро обладает объективной природой, существует до человека и приобщение к нему возможно только при посредничестве церкви, дарующей человеку «божью благодать». Человек у Скорины «самовластен», ему не нужны никакие внешние подпорки для достижения нравственного идеала. Именно поэтому в своих комментариях мыслитель акцентирует внимание на морально-этической стороне Библии, игнорируя ее религиозно-догматическое содержание или отводя ему незначительное место. Скорина стремится постичь внутреннюю, преимущественно философско-этическую, сущность Библии, осмыслить некоторые аккумулированные христианством фундаментальные общечеловеческие моральные ценности. Учение Скорины о способности человека своими собственными усилиями достичь морального идеала давало православным ортодоксам все основания обвинить его в пелагианстве (см. 6, 50).

Ренессансно-гуманистическая тенденция к преодолению зависимости учения о морали от официальной церковно-религиозной доктрины получила дальнейшее развитие в философско-этической мысли Белоруссии второй половины XVI и XVII в. Скорина и его отечественные последователи шли по тому же пути, по которому развивалась западноевропейская этика. В этике Скорины мы имеем дело с попыткой преодоления традиционного средневеково-теологического взгляда на человека и формированием рационалистически-натуралистической концепции морали.

В духе философской созерцательности античных мыслителей Скорина ставит перед человеком задачу самопознания. В предисловии к книге Иова мыслитель пишет: «Ест наивышшая мудрость розмышление смерти, и познание самого себе, и вспоминание на приидущие речи» (3, 15). Воскрешая эту сократовскую идею, Скорина вольно или невольно противопоставляет ее господствующему религиозному учению, согласно которому главной задачей человека является богопознание. Обосновывая принцип философской рефлексии, или разумного самопознания, Скорина не только продолжает традиции античной этики, но и выражает одну из характернейших черт философии морали эпохи Возрождения. Точка зрения Скорины перекликается, в частности, с мнением Эразма Роттердамского, считавшего, что «существует единственный путь к блаженству. Во-первых, познай самого себя, затем действуй, руководствуясь не аффектами, а соображениями разума» (70, 602).

В качестве этического идеала у Скорины выступает совершенная интеллектуально-нравственная личность. Интеллектуальные добродетели выражаются в скорининских комментариях чаще всего понятием «мудрость», нравственные — понятием «добрые обычаи». И те и другие в духе аристотелевской этики рассматриваются Скориной как благоприобретенные, связанные с активной разумно-познавательной и общественно-практической деятельностью человека. В соответствии с тенденцией эпохи Возрождения Скорина прославляет людей, которые стремятся к познанию и всем прочим наслаждениям предпочитают наслаждение духа. В качестве примера у него выступают такие библейские интеллектуалы, как царь Соломон, который «не просил еси собе дней многых, ни богатества», но «мудрости и разума» (3, 16); царь Птолемей Филадельф, владелец знаменитой Александрийской «книжницы», т. е. библиотеки, в которой насчитывалось, как сообщает Скорина, свыше 40 тысяч книг. «Таковый убо был милосник наукы и мудрости,— пишет мыслитель о Птолемее Филадельфе,— иже болей избрал оставити в науце и в книгах вечную славу и паметь свою, нежели во тленных великих царскых сокровищах» (там же, 22—23). Стремление к интеллектуально-творческому самовыражению Скорина считает одним из наиболее похвальных достоинств человека. Иисус Сирахов, рассказывает он, приехав в Александрию, был поражен книжным богатством тамошней библиотеки. Он «узрел ест тамо множество книг различных и межи ими видел писмо и книгы деда своего... И возревновал ест тому, дабы оставил теже и по собе паметь, яко и предкове его оставили суть, дабы паметь его не загинула во веки» (там же, 23—24) (курсив наш. — С. П.). В скорининской интерпретации данного сюжета имплицитно содержится мысль о том, что бессмертие человека заключается в памяти потомства и обеспечивается его добрыми деяниями, умом, способностями, служением «пожитку посполитому». Это, разумеется, не соответствовало ортодоксально-христианской догме. Само по себе желание славы, известности, памяти в потомстве является отличительной чертой ренессансного сознания и совершенно не характерно для средневековой культуры, пронизанной духом анонимности. Здесь, несомненно, содержится высокая оценка земной деятельности человека, выражено возросшее представление о ценности индивидуального человеческого существования.