Добивающий удар (СИ) - Птица Алексей

Керенский посмотрел на поручика, это был худощавый молодой человек приятной наружности с серыми проницательными глазами и со спокойными уверенными движениями человека, знающего себе цену.

— Хорошо. Присаживайтесь.

Поручик сел на тот же стул, на котором до него недавно сидел Блюменфельд.

— Вам сколько лет?

— Двадцать три года.

— Родители?

— Матушка померла два года назад, отец подполковник Нижегородского пехотного полка погиб в январе этого года на войне, насколько я знаю, его убили солдаты. Братьев и сестёр у меня нет.

— А жена или любимая девушка?

— Не женат, невеста есть, вернее, была. Мы хотели пожениться, но началась война, а потом её захватила революционная деятельность, меня же — нет, и наши пути разошлись. А после того, как моего отца убила солдатня, и подавно.

— Ясно, тогда вы должны понимать, что вам предстоит непростая работа с документами особой государственной важности, за разглашение сведений о которых положена смертная казнь. То же самое и с людьми.

— Но у нас же вроде отменили смертную казнь?

— Да, но ненадолго, — насторожился Керенский. — А персонально для вас и других людей, что позволят себе предательства, я с удовольствием отменю этот запрет, да и не только в отношении предателей. В скором времени это коснётся всех. В конце концов, чтобы отомстить человеку не обязательно его судить. Вы должны понимать, что то, чем вы будете заниматься, не подлежит разглашению ни под каким предлогом. И ничто не сможет оправдать предателя. Либо вы станете хранителем тайн, которые вам не принадлежат, либо вам ещё не поздно передумать. Вы пока ещё ничего не знаете и поэтому можно вернуться к своей обычной деятельности, пока не поздно. Подумайте!

Поручик задумался, его серые глаза словно потухли, и он весь погрузился в размышления. Думал он недолго.

— У меня нет другого выхода, я хочу служить своей стране, я хочу уничтожить этот хаос, предательство, я хочу отомстить тем, кто всё это развязал. И да, я не предам.

— Ну, что же, вам стоит жить либо здесь в Смольном, либо разместиться в домах, которые находятся рядом.

— Я перееду сюда.

— Хорошо. В дальнейшем место своей канцелярии я переведу в Мариинский дворец, но вам всё равно придётся жить здесь во избежание досадных недоразумений. Впрочем, я сделаю точно также, ведь дома у меня больше нет. А пока вы можете вникать в текущее положение дел, поручик. Не буду вас задерживать.

— Я понял, есть! Разрешите идти?

— Идите, — кивнул Керенский.

Отпустив поручика, Керенский снова вернулся к размышлениям о своей партии. Пока события шли сплошным косяком, о ней никто особо не вспоминал. Какая-то активная часть перешла в её члены из других партий, но после разгрома всех и вся, приток новых соратников в неё резко сократился. И с Плехановым ему до сих пор было некогда переговорить, а вопрос, между тем, уже назрел.

Погружаясь в решение неотложных вопросов, Керенскому абсолютно некогда было заниматься партийной деятельностью. Ему срочно требовался заместитель по партийной части, а то и два, и три, да хоть восемь! Но кого назначить на эти ответственные должности, и как вообще это всё организовать? Все эти люди, которые крутились возле него раньше и были соратниками по партии, не внушали никакого доверия. Особенно сейчас.

Срочно нужно было искать какое-то решение, а для этого придется опять советоваться с жандармом Климовичем и привлекать более-менее вменяемых революционеров. Керенский встал и зашагал по комнате из угла в угол. Неожиданно он вспомнил о своих товарищах по трудовой партии. Они были весьма сомнительными товарищами, но не хуже остальных.

— Кто там был? — задумался, вспоминая, Керенский. — Жилкин Иван Васильевич — старообрядец, нет, это потенциальный враг, подойдёт только на крайний случай, но массы его не поддержат, плохой оратор и вообще.

Степан Васильевич Аникин — мордвин, крестьянин, сельский учитель, литератор, этого ещё можно как-то использовать Продвигая вопрос о земле, он состоял одно время в партии эсеров, но к террористической деятельности не привлекался, что уже неплохо.

Ещё был Алексей Федорович Аладьин, лидер трудовиков, из крестьян, учился в одной гимназии с Ульяновым и с самим Керенский. Ненастоящий Керенский с ним практически не общался, что Аладьину здорово помогло ещё оставаться в живых. Аладьин был человеком неглупым, но не дальновидным.

Он долго жил в Англии, знал английский, французский, итальянский, а о России уже почти ничего и не знал. Можно было его использовать, но только частично, и втёмную. Нужно привлекать к работе более серьёзных и цельных людей. Такими сейчас могли быть только монархисты.

Кадеты, октябристы, прогрессисты и прочие анархисты в своей верхушке были связаны между собою очень тесно. Кто из них кто, очень сложно было понять, если вообще возможно. Для этого надо было быть одним из них, да Керенский, тот, настоящий, и был одним из них. Ему не мешали разваливать Россию своим бессилием и глупостью. Но он, нынешний Керенский, к этому не стремился, а совсем наоборот.

Масонские интересы связывали всех этих деятелей, из-за чего очень сложно было понять, кто из них друг, а кто враг. Но и с монархистами не всё было так просто. Керенский изучал краткие досье, подготовленные на самых известных из них. Те, кто спокойно жил дальше, вызывали подозрение, те, которые были на вершине славы, вроде того же Маркова и ныне покойного Пуришкевича, вызывали ещё большее подозрение.

Арестованные сразу после Февральской революции давали шанс найти среди них нужные кадры, но, опять же, были нюансы. Среди них было полно действительно подлых людей, а то и трусов, сложно всё это, сложно.

Керенский сел за стол и стал искать в недрах его ящичков список записных монархистов, которых выявила комиссия при Временном правительстве. В столе ничего не оказалось, тогда он перешёл к шкафам и, наконец, в одном из них, всё же, обнаружил нужный ему список.

Сев снова за стол, он, шевеля губами, стал просматривать его. Там было много фамилий и известных всем людей, и малоизвестных, а то и вовсе совсем неизвестных.

Например, лидер «Союза русского народа» Дубровин произвёл на него впечатление обычного провокатора, Пуришкевича он уже уничтожил. Красковский был в Финляндии, да и не тот это человек, что нужен.

В конце концов, Керенский остановился на двух — Павле Булацеле и Борисе Никольском. Оба являлись, что называется, махровыми черносотенцами и это было, как раз, что надо! Теперь оставалось просто их найти и доставить к нему. Судя по бумагам, оба сейчас находились в Петрограде.

Оставалось организовать очередной митинг и провести консультации со всеми министерствами и людьми заинтересованными. Это было нелегко. Но нужен был ещё и Плеханов.

Керенский уселся в кресло и снял трубку телефона.

— Алло, девушка! Соедините меня с Плехановым. Не знаете? Не отвечает? Хорошо, спасибо. Мишкааа!

— Чевось? — в дверь просунулась голова ординарца.

— Пока поручик ещё не вник в дела и не стал моим секретарём, придётся тебе бегать. Найди мне Климовича, пусть зайдёт или пришлёт кого посерьёзнее, если сам не сможет.

— Хорошо, щас сделаю, — и голова скрылась.

А Керенский снова поднял трубку и попросил соединить его с редакцией газеты «Глас народа», после соединения он позвал к телефону Меньшикова.

— Алло! Михаил Осипович! У меня к вам серьёзная просьба. Найдите мне, пожалуйста, Никольского и Булацеля. Да, бывших монархистов, или не бывших, да, черносотенцев. А что делать, надо поговорить. Да, нужны. Хорошо, как найдёте, звоните, а лучше — сразу везите их сюда, в Смольный.

Надо будет, подождут. Да, и дайте им денег, не думаю, что эти деятели сейчас шикуют. Скажите, что поступил заказ на статьи из-под их пера. Да-да, тогда жду. Ну, как сможете, желательно в течение завтрашнего дня, потом я буду очень занят, или на следующий день. Ладно, как найдёте, так пришлёте. До свидания.

Через полчаса появился усталый, не выспавшийся Климович.