Журнал «Вокруг Света» №03 за 2009 год - Вокруг Света

Оно, конечно, отчасти извинительно. А если серьезно, то здесь зверю просто некого особенно бояться — у самого кордона населения всегда было мало. А в пределах КСП — так уж, конечно, и вовсе нет. Хотя... случались истории. Вот по деревянным мосточкам, перекинутым через болото, мы выходим на остров Варлама — длинную плеть земли прямо посреди реки Патсойоки. Он пустовал до 1872 года, когда сюда приехал финн по имени Нильс Раутиола с огромной семьей из 16 человек. Откуда он взялся, что заставило его покинуть родные края и почему именно на Варламе, тогда еще не защищенном никакими КСП, решил поселиться этот человек — так и осталось неизвестным. Но в отличие от русских и саамов (лопарей), древнего и коренного населения, он занялся не привычным тут морским промыслом, а трудным в северных условиях сельским хозяйством: сеял хлеб, выращивал картофель. И, представьте, добивался хороших урожаев. А чуть позже эта необычная варламская история дополнилась романтическим сюжетом. В самом конце XIX века на остров приехал молодой норвежский орнитолог Ханс Сконинг — эти места всегда славились птичьими угодьями. Но от научного интереса Сконинга тут же отвлекла прекрасная 16-летняя Эльза, дочь Нильса. Биолог женился на девушке и навсегда остался здесь. У пары родились трое детей. Увы, уже через пять лет Эльза умерла, и отец забрал их на свою родину. Разъехались и другие потомки Раутиолы.

От избы самого «чухонского Авраама» не сохранилось почти ничего: яма, огороженная четырьмя бетонными стенами, — подполье и только. А домик Сконинга недавно с помощью норвежцев полностью восстановили. Экскурсовод растапливает перед нами буржуйку:

 — А представьте, случается и вот такое, — смеется он. — Однажды в девяностых выпустили одного человека в заповедник за грибами. Ну тогда много чего случалось — времена путаные. А он пропал.

 — Перешел вброд границу?

 — Да нет, как выяснилось, жить остался! Квартира в Никеле у него пропала. Устроил себе жилище наподобие времянки, питался ягодами, грибами. Что было делать? Тогдашний директор заповедника Анатолий Михайлович Хохлов придумал: оформил его на работу смотрителем.

Тропинка доводит нас прямо до предела земли русской — варламского берега Патсойоки. Тут, в общем, ничего примечательного. Мрачноватым символом ХХ века из речных вод поднимаются железные балки. Немцы, отступая, взорвали мост, который сами же перевезли, по легенде, аж с Сены. На другой стороне реки желтеет яркий норвежский погранзнак. А у нас тут — более скромного вида двуглавый орел на красно-зеленом столбе. Под ним, в тон, краснеет брусника. Кругом тихо, только птицы кричат на разные голоса, по-прежнему, кстати, привлекая сюда орнитологов. После того как реку зарегулировали и площадь водного покрова выросла в несколько раз, пернатых здесь стало больше. Пришлось перестроить для научных наблюдений старую вышку заставы. Ползти туда страшновато — арматура поручней уже подточена временем. Наверху, в будке, висит нетронутой таблица опознавательных силуэтов «черных птиц» — самолетов НАТО. Только нет ни самолетов, ни поселения, ни погранзаставы. Свежий признак жизни один — по дощечке, перекинутой через ручей, крохотными пирамидками поднимаются витые столбики помета. Ондатра установила пограничный столб своей земли…

Храм Св. Бориса и Глеба в 1992 году реставрирован жителями Печенги с помощью соседейнорвежцев

Борисоглебск. Дела духовные

«На норвежскую сторону камеру не поворачивать!» — строго окликнул сопровождающий. «А что, нас видят?» — спросил я с невинным видом. Майор даже не улыбнулся: «А как же. Повернете объектив к их инженерному объекту, мгновенно протест пришлют».

На одном из участков здешняя граница захватывает небольшой плацдарм на левом норвежском берегу Патсойоки. Плацдарм этот совсем невелик — в квадратную версту (около 1,2 км2) — и соединяется с «большой землей» все той же плотиной ГЭС. Уже родной нам уазик погранслужбы остановился именно тут, напротив выступа, в десятке метров от въезда на нее. Перед нами — крутой склон «классического» фьорда, где все открыто и видно, как на макете: там из перелеска поднимается маковка церкви, над ней — желто-черное здание норвежской заставы. По другую сторону от храма — чистенький, как из набора LEGO, домик, тоже норвежский.

«А церковь снимать можно?» — «Ее можно. Она наша…»

Действительно, самая что ни на есть наша — построенная еще в 1565 году, при Иване Грозном, преподобным Трифоном Печенгским, просветителем и крестителем лопарей. Точнее, нынешнее здание — увы, не подлинник, тот был сожжен в конце 1939-го или начале 1940 года, но позднее его в точности отстроили по фотографиям. А рядом — еще одно культовое сооружение: как велел великий князь Алексей Александрович в 1870 году поставить храм на северном рубеже России, так и стоит тут. Хотя и он продержался совсем нетронутым не всю жизнь — в 1944 году обгорел и лишь в 1992-м отремонтирован. Дело в том, что, осмотрев еще первозданную церковь святителя саамского, сын Александра II огорчился неблаголепию «избушки» и пожелал видеть невдалеке что-либо более соответствующее престижу империи. Храм был срублен в Архангельске и в три сезона доставлен на Паз. Савва Мамонтов докупил сруб гостиницы. Так рядом с тупами лопарей вознесся целый комплекс христианской цивилизации.

Впрочем, нечего иронизировать над великим князем — тогда этот край посещался не одними пограничниками и инженерами ГЭС. В начале XX века из Печенги в Вадсё стали совершать регулярные рейсы норвежский и русский пароходы. Архангельский вице-губернатор Дмитрий Островский в 1881 году записал: при впадении Паз-реки в губу стоит усадьба норвежского станового (ленсмана). Зайдя в дом, он «встретил нескольких англичан и семейство русского священника от церкви Бориса и Глеба. Англичане приезжают каждое лето ловить семгу» у водопада рядом с церковью.

При взгляде на современную карту кажется, что церковь специально вдвинута наподобие редута в норвежскую территорию, но на самом деле — и так, и не так. Она стояла здесь, когда граница еще вовсе не была обозначена, но играла именно роль форпоста — зримого знака православного присутствия. А в 1826 году объявили наконец о демаркации территорий между Россией и Швецией,  в состав которой входил тогда норвежский Финнмаркен. Николай I отрядил для этой цели подполковника Валериана Галямина, которому посчастливилось выслужиться в деле декабристов. Перед офицером инженерных войск стояла задача — выяснить рубеж исконно русских земель и провести границу в соответствии с ним. Но петербургский посланник с непостижимым равнодушием отнесся к государственным интересам империи. Напрасно лопари указывали ему на целую приходскую зону, сложившуюся вокруг церкви Бориса и Глеба, — он с легким сердцем согласился отступить на Паз, как на том настаивали шведско-норвежские делегаты. Они-то, в отличие от Галямина, прекрасно ориентировались в местной топографии. Сговорчивый подполковник подписал официальную карту, подготовленную ими, и получил за это орден Меча плюс золотую табакерку с бриллиантами и личной монограммой короля Карла XIV Юхана. Современный глаз сразу заподозрит в чиновнике коррупционера, но справедливости ради замечу: преступный умысел у него, вероятно, отсутствовал. Ходили слухи, что сам министр иностранных дел граф Карл Нессельроде напутствовал подполковника: «Отдайте им, что попросят. Наших интересов там нет».

Но что было делать с храмом Бориса и Глеба — неоспоримо русским и все же расположенным на том, теперь иностранном берегу реки? Шведы не смогли проигнорировать очевидный и общеизвестный на севере с XVI века пограничный гурий. Межа, отодвинувшись на восток, зацепилась за церковку, как за кованый гвоздь. Правда, подданные Карла Юхана вытребовали себе за уступку другие земельные угодья, уже справа от устья реки. Но, очевидно, подвижничество и личная инициатива Трифона не только позволили русскому населению, сплотившемуся вокруг монастыря, освоить северные пространства, но и остались внешнеполитическими факторами до наших дней.

Будни и праздники

В 2009 году стражи российских и норвежских рубежей кроме обычной рутинной работы еще отмечают собственный юбилей — 60 лет официальному договору двух стран об охране государственной границы. Точнее, не только стражи, ведь со стороны Норвегии разграничительную систему патрулирует и обычная полиция. А контрольно-следовой полосы и линии инженерных сооружений у норвежцев вообще нет, как нет и особого статуса пограничной территории. Надо сказать, что с Печенгского района его тоже недавно сняли, теперь гражданам РФ не требуется специальных пропусков для поездок сюда. Охрана границы — дело обоюдное, почти семейное. Люди с разных берегов Патсойоки смотрят друг на друга как на коллег. В августе, когда норвежские пограничники устраивают День Киркенеса, российские едут к ним играть в футбол. А раз в год проводятся совместные учения — сначала норвежец изображает преступника, который пытается «пролезть на российскую территорию», потом наоборот. Причем в роли нарушителей выступают командиры застав — по игровому сценарию. К примеру, патруль видит брошенную лодку и должен найти нарушителя. Главная роль здесь отведена собакам, которые берут след и довольно быстро догоняют кого следует. Овчарок при этом, конечно же, держат на поводке, а то порвут «шпиона». На нем же нет спецкостюма — все как в жизни. Обычно на поимку уходит 12—15 минут, и происходит она прямо перед камерами российских и норвежских телеоператоров и фотографов. Вообще же, на место КСП и ИС скоро придут приборы ночного видения и беспилотные летательные аппараты (БПЛА). Образцы такой техники уже испытывали на этом участке границы. БПЛА несет камеру с передатчиком, фотоаппарат или тепловизор — в зависимости от задачи. Изображение, естественно, тут же поступает операторам, управляющим полетом. А «колючку» заменят датчики движения, сейсмодатчики и прочие приборы, реагирующие на расстоянии и бесконтактно. Такие системы, при их кажущейся сложности, дешевле в эксплуатации, чем поддержание многих километров проволочного заграждения.