Осень в Шотландии - Карен Рэнни

Так почему же он молчит? Почему не развеет заблуждение?

Когда Балфурин опустеет, а занятия прекратятся до следующего семестра, Диксон останется в замке наедине с Шарлоттой, если не принимать во внимание слуг. Балфурин велик, но не настолько, чтобы унять сплетников.

Диксон вышел из хозяйских покоев и направился в башню. Дорогу он не забыл и чувствовал себя так, словно ему по-прежнему было двенадцать лет и его вызвала к себе Нэн, чтобы дать выволочку за очередную проделку.

Нэн была прислугой в буфетной. С годами она возвысилась до положения домоправительницы. Ее почитали за обширные знания по истории Балфурина и рода Маккиннонов, а возможно, и потому, что она была возлюбленной деда.

Обычно дядя становился на сторону Нэн, когда она назначала наказания. Однажды Диксону приказали целую неделю подметать конюшню, потому что он велел мальчишке конюху выгулять его лошадь, а Нэн об этом прослышала.

– Ты будешь приказывать тогда, когда сам научишься выполнять приказы, – сказала она Диксону. – И не смей считать другого хуже себя.

Диксон прошел по коридору, ведущему в башню. Здесь находилась самая древняя часть замка, а толщина стен составляла четыре фута. За эти годы в узкие бойницы вставили цветные стекла, и теперь Диксон ступал по разноцветным световым бликам.

В конце коридора он свернул налево, к маленькой двери, открыл ее, вспомнив, что когда-то ему не приходилось сгибать голову под низкой притолокой. Впадины на ступеньках, выбитых в каменной кладке, свидетельствовали о тысячах пар ног, прошедших этим путем. На верхней площадке была еще одна дверь. Диксону снова пришлось пригнуться. Оказавшись в башне, он бросил взгляд на единственное окно, из которого открывался великолепный вид на весь Балфурин. Вдалеке еще виднелась карета Шарлотты. На горизонте собиралась новая буря, там клубились тучи, временами вспыхивали молнии.

Диксон постучал, услышал звук слабого голоса, глубоко вздохнул и вошел.

Положив руки на колени, у окна сидела старая Нэн. Время иссушило ее, фигура словно бы уменьшилась, лицо превратилось в сплошную паутину морщин на истончившейся, потемневшей коже. Глаза ввалились, веки почти исчезли в глазницах. Волосы, прежде густые и очень светлые, теперь поредели и напоминали легкую дымку. Уложенные короной, они едва прикрывали кожу головы. Вздутые вены оплетали высохшие руки и, казалось, связывали собою кости скелета. Однако улыбка женщины была на диво привлекательной, как будто старость не смогла до конца стереть последние остатки былой красоты.

– Прошло больше, чем десять минут, – шелестящим голосом проговорила Нэн, внимательно рассматривая его зелеными глазами, которые словно пришпилили Диксона к месту.

Диксон почувствовал желание отвесить ей поклон, хотя бы отдавая дань преклонному возрасту этой женщины. Она – остаток прежней эпохи, и выражение ее глаз ясно говорило о том, что Нэн сама это понимает.

– Нэн… – хрипло проговорил Диксон, подходя ближе. Старуха откинулась на спинку стула и медленно оглядела его снизу вверх – от начищенных до блеска сапог до безупречно расчесанных черных волос.

– Девчонка сказала мне, что Джордж наконец вернулся домой.

– Неужели она так сказала? – У Диксона хватило ума не врать ей.

– Никакого тучного тельца в твою честь? Никто тебе не рад?

– Никто, – отвечал Диксон.

– А должны бы, – сказала Нэн, устремляя глаза к далекому горизонту. – Тебя долго здесь не было, Диксон Роберт Маккиннон.

Он отодвинул от стола второй стул и сел напротив Нэн.

– Это правда, – отозвался Диксон, благодарный за то, что хоть кто-то в Балфурине его узнал. Вот только не вышло бы осложнений из-за этого. Нэн всегда обладала обостренным чувством чести, хотя и была долгие годы любовницей деда. Значит, он должен сообщить Шарлотте, кто он, раньше, чем ей расскажет Нэн.

Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.

– Почему ты сказал им что ты – Джордж? Ты красивее его.

– Я им ничего не говорил, – стал объяснять Диксон. – Джеффри представил меня как графа. Я просто позволил им продолжать заблуждаться.

Лицо женщины изменилось, стало более жестким. Диксон был уверен: сейчас ему предстоит выслушать очередную нотацию о своем поведении. Вместо этого Нэн сцепила кисти рук и откинулась на спинку стула.

– Как ты себя чувствуешь? – Диксон спросил и тут же осознал, насколько нелепо задавать такой вопрос женщине ее лет, но Нэн мягко улыбнулась в ответ:

– Я здоровее любого из здешних жителей. И переживу большинство из них. Особенно англичан.

– Мой дед не слишком обрадовался бы англичанам в замке, – улыбнулся Диксон.

– Не произноси его имя, – сурово оборвала его Нэн. – Ты потерял это право, Диксон Роберт Маккиннон. Уехал на десять лет. На десять лет. Думал забыть про Балфурин?

– Я хотел построить собственную жизнь, – отвечал Диксон. – В конце концов, здесь у меня не было будущего. Балфурин принадлежит Джорджу, а не мне. Так зачем же мне было оставаться, Нэн? Чтобы стать ему мальчиком для битья? Подбирать крохи с его стола?

Нэн не ответила, а задала следующий вопрос:

– Зачем ты здесь? Зачем вернулся домой?

Диксон поднялся со стула, не в силах оставаться без движения. Вид из окна с низким подоконником тоже не давал успокоения: оттуда был виден все тот же Балфурин, его холмы и долины. Сейчас Диксону больше всего хотелось забыться – уснуть, напиться… Но перед глазами, удерживая его от этого, был непреклонный взгляд Нэн.

– Захотелось бросить якорь, почувствовать себя дома, – произнес он, давая ей возможность оценить такое признание. Устроит ли оно Нэн? Или она будет копаться дальше в поисках более приемлемого объяснения?

– Значит, мир обошелся с тобой не слишком ласково, Диксон?

– Мир был ко мне исключительно благосклонен, – ответил он, повернувшись к ней лицом. – По любым стандартам, я очень богатый человек.

– И тем не менее беден духом. Почему?

– Жажда наживы, – признался он, не рассчитывая, что она оценит истинный смысл слова.

Нэн кивнула, как будто все-таки поняла. Диксон ощутил неловкость. Величавая и суровая, она, как и прежде, внушала ему робкое почтение.

– Где Джордж? – спросил он, уверенный, что Нэн это известно.

– Какое тебе дело? Пусть остается где хочет. Вероятно, где-нибудь играет в карты, таскается по девкам, позорит имя Маккиннонов. В Балфурине ему нечего делать. Будь у него возможность, он распродал бы его по кирпичику. А кроме того, он привел сюда англичанку.

Тон старой домоправительницы явно показывал, что брак с англичанкой сердит ее больше всех остальных грехов Джорджа.

– Которая сохранила Балфурин. Или ты злишься из-за школы?