Апология церковной веры - Тимофей Алферов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, идея Божьего снисхождения к немощи людей – это одна из центральных идей в святоотеческом толковании Писания, это, можно сказать, экзегетический принцип. Именно этим снисхождением принято у отцов Церкви объяснять все библейские антропоморфизмы, эти Божии руки, уши и глаза, слова о том, что Бог раскаялся в том, что сотворил мир, и так далее. Этим снисхождением христианские отцы стремились снять тяжкие обвинения невежества в адрес самого Творца. И это – похвальная цель! Сама мысль о том, что Божье слово, библейское слово нарочито приспособлено к немощи людей, – это не наше открытие. Мне следует лишь взять ответственность за некоторое расширение этого принципа: Бог не только говорит, приспосабливаясь к немощи людей, но Он и делает нечто, когда ведет судьбы мира, руководствуясь тем же снисхождением к греховным слабостям человеков.
В конечном итоге Бог снисходит к человеку настолько, что уже Сам становится человеком и принимает по-человечески смерть за грехи людей. Так учит христианская вера, так учат христианские наставники. И они не раз отмечают, что это снисхождение Бога к человеку началось именно в ветхозаветные времена.
Народная религия
Итак, если мы уяснили, что не просто пророки, вожди народа, порой идут на миссионерский компромисс, что, как минимум, не возбраняет им этого сам Господь, то снова подчеркнем важнейшую цель компромисса. Цель эта – необходимость возглавить целый народ, большую общность людей.
Ной, Авраам, Лот, Иов, Иофор, тесть Моисея, Мелхиседек – это все одиночки в своем достаточно нечестивом окружении. Коран именует этих идейных, крепких монотеистов особым арабским словом: ханифы, и, собственно говоря, показывает далее, что Мухаммед призван к тому, чтобы восстановить и возродить их веру и традицию. (Вообще, нам приходится часто ссылаться на Коран и историю Мухаммеда, говоря о Ветхом Завете, потому, что в некотором смысле эта история переносит библейские времена на полторы-две тысячи лет ближе к нам, она неплохо документирована, и в некотором смысле служит ключом к пониманию мотивации библейских персонажей).
Но в том-то и дело, что подлинный ханиф остается бесконечно одиноким в своем окружении. Он бредет со своими стадами по пустыне, не имея где главу преклонить, не имея почти никакого иного богатства, кроме своего Бога. В самом лучшем случае его веру и чаяния разделяет хотя бы его семья. От Авраама до Мухаммеда – это типичная картина. Более тяжелый случай получается тогда, когда Бог посылает такого ханифа, уже не просто пустынным странником, а пророком и свидетелем перед людьми в пользу Единого Бога. В таком случае неизбежный конфликт интересов грозит обернуться неминуемой смертью пророка. Здесь ярким примером может служить пророк Илья, но, конечно, и другие пророки также.
Если в библейской истории Ветхого Завета существует какой-то общий Божий план, то наиболее схематично его можно выразить примерно так: Бог стремится создать народ, служащий Ему, Единому, народ монотеистов, сделать веру в Единого Бога верой народной.
Ханифы и пророки своею жизнью показывают, сколь неимоверно сложна такая задача.
Почему она сложна?
Потому что ханифы – это всегда малая часть духовно одаренных людей. А народная вера – это всегда многобожие, может быть, видоизмененное и приукрашенное, но именно многобожие.
Душа человека по природе христианка, – так сказал христианский автор II–III века Тертуллиан. Мы, вообще говоря, не обязаны тотчас соглашаться с такой формулой, тем более, делать ее пословицей. Ибо этот автор далеко не всегда выражал учение Церкви, страдал неимоверной пылкостью характера, что бросало его в крайности; под конец жизни он увлекся монтанизмом, сектантским учением, затем разорвал и с ним и кончил жизнь в собственной секте, в разрыве с церковью. Может быть, Тертуллиан имел в виду, что по своей первозданной природе, еще не испорченной грехом, душа человека привержена к Единому Творцу. Но на самом деле, по своей эмпирически данной природе, душа человека среднестатистического – это самая настоящая язычница и много-божница. И такова она по причине греховного повреждения своего, наследованного со времен Эдемского сада. И это есть постоянно повторяющаяся, хорошо прослеживаемая в библейской, христианской и исламской истории закономерность. Столь же объективная, как и принцип миссионерского компромисса, тесно связанная с ним, в сущности своей – прямо объясняющая этот принцип компромисса. Для того и компромисс, что душа – язычница. Хотите привести ее к Единому Богу – идите медленно и постепенно, путем компромисса.
Иначе народная религия Единого Бога у вас просто не состоится. Вас убьет этот народ или просто выгонит в пустыню – молиться Единому Богу без алтарей и под звездами.
Если вернуться к Моисею, то он еще мог себе позволить такую молитву под звездами, пока жил в шатрах своего тестя. И ему там не нужны были ни скиния, ни резные херувимы, ни скрижали, ни ковчег завета. Ни тем более, медный змей на палочке. Бог слышал его и без всего этого.
А вот тот же Моисей в качестве народного вождя – это уже совсем другое служение, совсем иной поворот дела. Как мы видели, одну только грубую силу здесь применить невозможно.
Народ не будет долго стоять при горе завета, ожидая, пока Бог говорит с Моисеем. Народу нужно для религии определенное место, определенное жреческое сословие и определенный богослужебный чин. Ни место, ни жречество, ни жертвы Самому Богу не нужны, и не нужны были бы Его ханифам, но народу, еле-еле собранному во имя Божие, это все необходимо.
Вот все эти старые, глубоко знакомые и близкие по недавнему языческому прошлому, атрибуты религии устраивает Моисей своему народу. Библия утверждает прямо: это все было по повелению Божьему: походная скиния, ковчег завета в ней, религиозные рукотворные изображения, жреческое сословие – Аароново священство и система жертвоприношений. Если кому-то сложно согласиться с тем, что Бог это Моисею повелел, то, по крайней мере, должно согласиться на ослабленную формулировку: Бог это Моисею разрешил, не осудил его за это. И не осудил потому, что содержание привычных религиозных форм становилось постепенно уже другим.
И все это совершенно неизбежно, когда во имя Единого Бога собирается целый народ.
Помимо миссии Моисея в Израиле, у нас есть еще два гораздо больших по масштабам примера воспитания народа во имя того же Бога: христианская миссия и исламская. В обоих примерах мы видим очень небольшое, узкое меньшинство людей, собравшихся вокруг проповедника (Иисуса или Мухаммеда), беззаветно ему преданных, полностью и
